Что скажешь, смертный? Не желаешь ли провести месяц с джинной? Я обещаю тебе неземные наслаждения и райские восторги.
Мэт сглотнул подступивший к горлу комок. Вот уж не думал не гадал он, чем отзовутся его заклинания!
— Послушай, — хрипло вымолвил он, — тебе вовсе не обязательно меня благодарить...
— А я и не благодарю, — покачала головой джинна. Ее губы были совсем близко от губ Мэта. — Я ищу радости только для себя. Но уверяю тебя, ты тоже будешь счастлив. Не бойся своей совести. Ты погибнешь для собственных упреков и очнешься для восторгов, обрести которые можно только с женщиной-духом.
— О да, я понимаю, истинные восторги ведомы только духам. — Мэт уцепился за эту мысль, словно Одиссей за мачту тонущего корабля. — А это значит, что смертным такие восторги недоступны, ну разве что только влюбленным.
— Может, это и так для тебя и твоих сородичей, — покачала головой Лакшми, — но для меня — нет.
Грудь джинны коснулась груди Мэта.
Мэт поборол желание отступить назад, понимая, чем это может закончиться.
Ему нужно было не отстраняться от джинны, а убедить ее, но сделать это было очень трудно — его тело просто-таки кричало: «Не будь идиотом! Возьми, что тебе предлагают!»
— Но ты... ты ведь не хотела бы получить удовольствие для себя, понимая, что я вовсе не испытываю такого же наслаждения?
Джинна замерла.
— Если ты не лжешь, смертный, то ты — единственный такой в своем роду из всех, кто мне встречался!
— Да нет, другие просто не признаются в этом даже самим себе, — заверил джинну Мэт. — Они никогда не знали о том, что такое по-настоящему любить ту, которая любит тебя. — На миг Мэта пронзило чувство жалости ко всем тем несчастным, которые ни разу в жизни не познали сладости настоящей любви. Он вспомнил о том, что сказал ему как-то Савл, и повторил слова друга:
— Если ты не влюблен, все остальное — ерунда. Это вроде долгого изнурительного пути к далекой вершине, но, когда ты взбираешься на нее, оказывается, что там ничего нет — только холодный пепел. — Лакшми отступила на дюйм, слезы увлажнили ее ресницы. — Отчего вдруг у меня стало так тяжело на сердце? О, противный маг, ты снова сделал меня печальной!
Мэт понял, что его жалость к миллионам безымянных несчастных передалась джинне.
— Просто мне очень жать тех, кто никогда не любил по-настоящему. А такое со мной происходит всякий раз, когда я вспоминаю о том, как счастлив я сам, счастлив, что люблю и любим.
Стоило Мэту произнести эти слова, радость объяла его.
От джинны это не укрылось. Изумлению ее не было предела.
— Какое дивное чувство! Неужто смертным и вправду ведома такая благодать?
— Счастливым — да.
— Я уже почти готова поверить, что есть на свете воистину священные вещи. — Джинна отступила еще на несколько шагов. Лицо ее отражало те усилия, с которыми она пыталась вернуть себе былую самоуверенность. — Не могу вторгаться в столь сокровенные чувства. Нет, маг Мэтью, я не стану соблазнять тебя своими чарами. Но как же еще мне отблагодарить тебя за то, что ты вызволил меня, освободил от заклятия колдуна?
У Мэта вырвался шумный вздох облегчения.
— Ты могла бы рассказать мне побольше о том колдуне, который послал тебя убить меня, о том войске, которому он помогает завоевать Ибирию. Откуда родом эти люди? И как им удалось проникнуть так далеко в глубь Меровенса?
— Насчет того, как им удалось проникнуть в глубь страны... — что ж, ваши дозорные на границе и не пытались удержать их, — не скрывая удивления, отвечала Лакшми. — Ведь сюда пускают всех, кто говорит, будто идет по делу.
— Увы, таковы недостатки открытой границы, — вздохнул Мэт. Ведь это он сам посоветовал Алисанде открыть границу с Ибирией! — Но, с другой стороны, какой прок закрывать дороги, если враги с тем же успехом могут проникнуть в страну по полям?
— А тысячи ибирийцев теперь именно так и поступают, — сообщила Мэту Лакшми. — Я сама видела этих беженцев сверху, когда исполняла кое-какие повеления моего хозяина. — Джинна усмехнулась. — Бывшего хозяина я хотела сказать.
На миг Мэту показалось, что он увидел острые зубы. Он сдержал испуг, гадая, что же за духа он выпустил на волю.
— Вот не знал, что на нашей территории — наплыв беженцев. Нужно послать весточку королеве, чтобы она распорядилась начать приготовления к приему людей из Ибирии. — На самом деле стоило подивиться тому, что Алисанду ни о чем подобном не известили шерифы провинций. — И давно ли это происходит?
— Примерно с неделю.
Так... Прибавить два-три дня на то, чтобы шерифы сообразили, что происходит, еще денек, чтобы они решили, посылать или не посылать гонца в королевский замок, да еще три дня, пока гонцы доберутся, — все становилось ясно. Королева просто еще не успела получить вестей из южных провинций о наплыве беженцев.
— А серьезное наступление махди, стало быть, началось две недели назад?
— Верно, — подтвердила джинна. — Правда, уже полгода он, так сказать, откусывает от Ибирии провинцию за провинцией. Местные жители перебегали в незахваченые провинции. Уже несколько месяцев народ из Ибирии просачивается в Меровенс через горы, но настоящий поток беженцев хлынул тогда, когда махди окончательно воцарился на захваченных землях, а потом ударил по северным провинциям короля Ринальдо.
— И христианам было сказано: либо они принимают мусульманство, либо убираются на все четыре стороны?
— Не то чтобы их заставляли силой, — медленно проговорила Лакшми, — но вынуждали.
— Значит, махди не пытает и не убивает неверных, он просто оставляет их на обочине, облагает непосильными налогами и держит подальше от занятий, благодаря которым можно заработать большие деньги, — кивнул Мэт. — Что ж, это я могу понять. Даже первым христианам приходилось ставить свою веру превыше мирских радостей. Но это не означает, что я готов позволить вашему махди продолжать в том же духе, хотя я и не верю, что он — плохой человек.
Лакшми непонимающе вздернула брови.
— Как такое может быть? Тебе что, приятнее сразиться с добрым человеком, чем со злым?
— Нет, но, если мой враг заслуживает уважения, мне бы хотелось знать об этом заранее. В зависимости от этого я буду знать, сильно ли мне натягивать вожжи.
— Натягивать вожжи? — нахмурившись, переспросила Лакшми.
— Насколько милосердно себя вести, — пояснил для нее слова Мэта Рамон.
— Вас, смертных, почему-то тревожат ужасные глупости!
— Это точно, — вздохнул Мэт и почувствовал, как по спине у него побежали мурашки. — А откуда они — этот махди и его люди?
— Из Марокко, той страны, которая лежит за морем, где высокая скала. Многие в его войске арабы, но большинство — берберы и рифийцы.
— Как получилось, что эти народы пришли в движение?
— Среди горных племен, рифийцев, появились святые люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Мэт сглотнул подступивший к горлу комок. Вот уж не думал не гадал он, чем отзовутся его заклинания!
— Послушай, — хрипло вымолвил он, — тебе вовсе не обязательно меня благодарить...
— А я и не благодарю, — покачала головой джинна. Ее губы были совсем близко от губ Мэта. — Я ищу радости только для себя. Но уверяю тебя, ты тоже будешь счастлив. Не бойся своей совести. Ты погибнешь для собственных упреков и очнешься для восторгов, обрести которые можно только с женщиной-духом.
— О да, я понимаю, истинные восторги ведомы только духам. — Мэт уцепился за эту мысль, словно Одиссей за мачту тонущего корабля. — А это значит, что смертным такие восторги недоступны, ну разве что только влюбленным.
— Может, это и так для тебя и твоих сородичей, — покачала головой Лакшми, — но для меня — нет.
Грудь джинны коснулась груди Мэта.
Мэт поборол желание отступить назад, понимая, чем это может закончиться.
Ему нужно было не отстраняться от джинны, а убедить ее, но сделать это было очень трудно — его тело просто-таки кричало: «Не будь идиотом! Возьми, что тебе предлагают!»
— Но ты... ты ведь не хотела бы получить удовольствие для себя, понимая, что я вовсе не испытываю такого же наслаждения?
Джинна замерла.
— Если ты не лжешь, смертный, то ты — единственный такой в своем роду из всех, кто мне встречался!
— Да нет, другие просто не признаются в этом даже самим себе, — заверил джинну Мэт. — Они никогда не знали о том, что такое по-настоящему любить ту, которая любит тебя. — На миг Мэта пронзило чувство жалости ко всем тем несчастным, которые ни разу в жизни не познали сладости настоящей любви. Он вспомнил о том, что сказал ему как-то Савл, и повторил слова друга:
— Если ты не влюблен, все остальное — ерунда. Это вроде долгого изнурительного пути к далекой вершине, но, когда ты взбираешься на нее, оказывается, что там ничего нет — только холодный пепел. — Лакшми отступила на дюйм, слезы увлажнили ее ресницы. — Отчего вдруг у меня стало так тяжело на сердце? О, противный маг, ты снова сделал меня печальной!
Мэт понял, что его жалость к миллионам безымянных несчастных передалась джинне.
— Просто мне очень жать тех, кто никогда не любил по-настоящему. А такое со мной происходит всякий раз, когда я вспоминаю о том, как счастлив я сам, счастлив, что люблю и любим.
Стоило Мэту произнести эти слова, радость объяла его.
От джинны это не укрылось. Изумлению ее не было предела.
— Какое дивное чувство! Неужто смертным и вправду ведома такая благодать?
— Счастливым — да.
— Я уже почти готова поверить, что есть на свете воистину священные вещи. — Джинна отступила еще на несколько шагов. Лицо ее отражало те усилия, с которыми она пыталась вернуть себе былую самоуверенность. — Не могу вторгаться в столь сокровенные чувства. Нет, маг Мэтью, я не стану соблазнять тебя своими чарами. Но как же еще мне отблагодарить тебя за то, что ты вызволил меня, освободил от заклятия колдуна?
У Мэта вырвался шумный вздох облегчения.
— Ты могла бы рассказать мне побольше о том колдуне, который послал тебя убить меня, о том войске, которому он помогает завоевать Ибирию. Откуда родом эти люди? И как им удалось проникнуть так далеко в глубь Меровенса?
— Насчет того, как им удалось проникнуть в глубь страны... — что ж, ваши дозорные на границе и не пытались удержать их, — не скрывая удивления, отвечала Лакшми. — Ведь сюда пускают всех, кто говорит, будто идет по делу.
— Увы, таковы недостатки открытой границы, — вздохнул Мэт. Ведь это он сам посоветовал Алисанде открыть границу с Ибирией! — Но, с другой стороны, какой прок закрывать дороги, если враги с тем же успехом могут проникнуть в страну по полям?
— А тысячи ибирийцев теперь именно так и поступают, — сообщила Мэту Лакшми. — Я сама видела этих беженцев сверху, когда исполняла кое-какие повеления моего хозяина. — Джинна усмехнулась. — Бывшего хозяина я хотела сказать.
На миг Мэту показалось, что он увидел острые зубы. Он сдержал испуг, гадая, что же за духа он выпустил на волю.
— Вот не знал, что на нашей территории — наплыв беженцев. Нужно послать весточку королеве, чтобы она распорядилась начать приготовления к приему людей из Ибирии. — На самом деле стоило подивиться тому, что Алисанду ни о чем подобном не известили шерифы провинций. — И давно ли это происходит?
— Примерно с неделю.
Так... Прибавить два-три дня на то, чтобы шерифы сообразили, что происходит, еще денек, чтобы они решили, посылать или не посылать гонца в королевский замок, да еще три дня, пока гонцы доберутся, — все становилось ясно. Королева просто еще не успела получить вестей из южных провинций о наплыве беженцев.
— А серьезное наступление махди, стало быть, началось две недели назад?
— Верно, — подтвердила джинна. — Правда, уже полгода он, так сказать, откусывает от Ибирии провинцию за провинцией. Местные жители перебегали в незахваченые провинции. Уже несколько месяцев народ из Ибирии просачивается в Меровенс через горы, но настоящий поток беженцев хлынул тогда, когда махди окончательно воцарился на захваченных землях, а потом ударил по северным провинциям короля Ринальдо.
— И христианам было сказано: либо они принимают мусульманство, либо убираются на все четыре стороны?
— Не то чтобы их заставляли силой, — медленно проговорила Лакшми, — но вынуждали.
— Значит, махди не пытает и не убивает неверных, он просто оставляет их на обочине, облагает непосильными налогами и держит подальше от занятий, благодаря которым можно заработать большие деньги, — кивнул Мэт. — Что ж, это я могу понять. Даже первым христианам приходилось ставить свою веру превыше мирских радостей. Но это не означает, что я готов позволить вашему махди продолжать в том же духе, хотя я и не верю, что он — плохой человек.
Лакшми непонимающе вздернула брови.
— Как такое может быть? Тебе что, приятнее сразиться с добрым человеком, чем со злым?
— Нет, но, если мой враг заслуживает уважения, мне бы хотелось знать об этом заранее. В зависимости от этого я буду знать, сильно ли мне натягивать вожжи.
— Натягивать вожжи? — нахмурившись, переспросила Лакшми.
— Насколько милосердно себя вести, — пояснил для нее слова Мэта Рамон.
— Вас, смертных, почему-то тревожат ужасные глупости!
— Это точно, — вздохнул Мэт и почувствовал, как по спине у него побежали мурашки. — А откуда они — этот махди и его люди?
— Из Марокко, той страны, которая лежит за морем, где высокая скала. Многие в его войске арабы, но большинство — берберы и рифийцы.
— Как получилось, что эти народы пришли в движение?
— Среди горных племен, рифийцев, появились святые люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103