– Ну так я еще позвоню.
– Я передам ей, что вы звонили, – пообещал Мун. – Как вас представить?
– Юргбраун.
– Простите?
– Браун, – яростно сказал человек.
– А… хорошо. Тогда до свидания.
Он повесил трубку. Бомба зловеще улыбалась ему. Он положил ее на ладонь и осмотрел, поставив одну ногу на кровать и утвердив локоть на вздернутом колене. «Ступай теперь в комнату к своей даме и скажи ей, что, хотя бы она накрасилась на целый дюйм, она все равно кончит таким лицом: посмеши ее этим… Ее губы будут розовы, как кости, а глаза – зелены, как пепел».[9]
Он посмотрел на гранатовое сопло бомбы и перевернул ее, чтобы разглядеть утопленный часовой механизм и ключ, который безвозвратно высвободит ее энергию. Интересно, будет ли она тикать? Мун сжал ее ладонями, пока его тело не лишилось крови и вновь не наполнилось ею. Он насухо вытерся полотенцем, завернулся в него, положил бомбу рядом с телефоном, прошел по мокрому следу к двери в ванную и постучал.
– Кто там?
– Я, – ответил Мун.
– Чего тебе надо?
– Записную книжку. Я забыл там записную книжку.
– Тогда входи.
В ванне плескалась пена. Джейн и девятый граф – виднелись только их головы – лежали и в оцепенении опиумного блаженства смотрели друг на друга сквозь дымку. Джейн приветственно подняла облепленную пеной руку, но не оглянулась. Лорд Малквист лежал с закрытыми глазами, опустив голову на краны. Его одежда была аккуратно переброшена через вешалку для полотенец.
– Редактору «Таймc», – сонно бормотал он. – Здравствуйте, милый мальчик. Ваша жена как раз рассказывала мне о вашей проблеме. Примите мой совет: воспринимайте это как благо и больше не думайте об этом. – Он сдул небольшой хребтик пены перед своим лицом. – Редактору «Таймc». Сэр. Позвольте воспользоваться гостеприимством ваших колонок, с тем чтобы ознакомить ваших читателей с научным принципом, пришедшим мне в голову в ванне. Он касается измерения объема предметов эксцентрической формы наподобие кубка, или пианино, или швейной машинки, или чего бы то ни было, что не определяется удобным образом своей высотой, шириной и глубиной. Мне пришло в голову, что если указанный предмет поместить в прямоугольный или цилиндрический сосуд с водой, то его объем будет представлен легко измеряемым количеством воды, которую он вытеснит. Ваш и т. д., Малквист. – Его голова опустилась ниже, а одна нога поднялась из пены, капая, как у прокаженного. – У меня ноги скрипача, – заметил он и, опустив ногу, по-видимому, уснул.
– Какая такая проблема? – спросил Мун.
– Дорогой, только не делай вид, что у тебя нет проблем. Они у всех есть.
– Ты в этом ничего не понимаешь.
– И у тебя их больше, чем у остальных.
Закутанный в полотенце Мун опустился на пол, обмякнув, привалился к краю ванны и приник ртом к ее уху.
– Джейн… – Он говорил очень тихо. – Позволь мне. Пожалуйста. Я одинок.
Она лежала с закрытыми глазами и тихо дышала.
– Дорогой, ты не сделаешь для меня кое-что?
– Да, – выдохнул Мун. – Джейн, я сделаю для тебя все что угодно.
– Тогда потри мне носик. – Она сморщила лицо в поросячье рыльце.
Мун опустил голову на край ванны и вытер об него лоб. Джейн потерлась лицом о его волосы, и он опять задрожал от любви.
– Так-то лучше!
Когда он посмотрел на нее, ее лицо разгладилось, лишилось выражения. Мун встал.
– Этот ковбой, тот, что на улице.
Джейн молчала.
– Он называл тебя Фертилити.[10]
Она молчала.
– Фертилити! – Он горько и хрипло рассмеялся и собрался уходить.
– Ты забыл записную книжку.
Он осмотрел ванную, но не увидел ее. Обыскав полки, подоконник и углы, он плюнул и открыл дверь.
– Держи.
Рука Джейн высоко поднялась из пены, сжимая записную книжку. Он взял размякший томик и застегнул его.
– Ты выронил ее в ванне, когда туда рухнул. – Она закрыла глаза.
Джейн и девятый граф трупами лежали в волнующейся пелене. Они не взглянули на него, и он вышел в холодный коридор, закрыв за собой дверь.
Наверху лестницы Мун опять остановился. Воскресший Христос привалился к дверному проему гостиной, ухмыляясь, точно менестрель. Бокал с джином совершенно неподвижно стоял у него на лице, сопротивляясь взгляду Муна. Воскресший Христос изменил угол наклона и упал, но умудрился удержать бокал вертикально, перекатившись и извернувшись под ним, как дрессированный тюлень, и опять вскочил на ноги все с той же ухмылкой.
– Вот это выпивка, – сказал он. – Мы двинем вперед, одетые в тончайший лен, и выкурим фаристимлян и филисеев из храма Святого Павла, это уж как пить дать.
Он рыгнул, с претенциозностью плохого актера тронул свободной рукой губы, поклонился, подмигнул, скрестил ноги и упал на спину, вертикально прижимая бокал к груди.
Мун спустился вниз и переступил через его тело. Верхний свет – люстра – был включен. Он выключил его, оставив гореть только лампу на столе и еще одну, которая стояла посреди разноцветных бутылок на шкафчике в углу. Включил электрокамин и поднес к теплу записную книжку, пытаясь разлепить страницы. Написанное расплылось бледными оттенками синего. Он положил записную книжку на плоский верх камина и открыл письменный стол. После некоторых трудов отыскал список имен, который задумчиво прочел. Положил его на место, достал письмо и прочитал следующее.
...
Воскресенье.
Дорогой мистер Мун!
Настоящим подтверждаю соглашение, достигнутое в нашей беседе. Я намереваюсь воспользоваться услугами «Босуэлл инкорпорейтед», а именно Вашими, сроком на один год и принимаю условия оплаты в размере двух тысяч гиней в год, выплачиваемых вперед раз в квартал, из расчета не более двадцати и не менее двадцати двух рабочих дней в календарный месяц; Ваши обязательства заключаются в том, чтобы сопровождать меня по моему требованию не более шести часов в день с возможностью четырех дополнительных, оплата которых будет оговорена, и записывать моиизречения, общие наблюдения, перемещения и т. п. полно и достоверно, обеспечив меня двумя копиями Вашего дневника.
Когда Вы получите это письмо, то поймете, что я пишу Вам в день смерти героя нации. Упоминаю это потому, что считаю данный момент подходящим для нашего начинания. Я чувствую, что необычайная скорбь, выжимаемая из чувствительных людей и навязываемая им, является последним пережитком эпохи, понятия которой о величии более никуда не годятся. Он жил в эпоху, которая считала историю драмой, разыгрываемой великими людьми; он заслуженно прослыл человеком действия, вождем, который вознес личное участие до уровня священного долга, вдохновляя своих людей засучивать рукава и принимать деятельное участие в делах мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42