Его охватил стыд, как будто он ее предал.
Мун опустился на колени рядом с постелью:
– Прости, что мне пришлось уйти.
– Боси, я думала о тебе.
Он попытался подумать о ней, думающей о нем, и его захлестнула благодарность. Он наклонился и погладил ее по щеке.
– Боси, ты поранил руку.
– Пустяки, меня сшиб с ног лев. Он же и поцарапал.
– Ого, да ты не терял времени даром.
– Да, – согласился Мун. – Не терял.
– Бедный Боси.
Они глупо улыбнулись друг другу.
– Кстати, я тебе кое-что принес, – вспомнил он, сунув руку в карман.
Она обрадованно села:
– О, Боси, ну-ка показывай.
Мун тут же вспомнил свой день рожденья, где главным подарком оказался халат, хотя он ждал футбольный мячик.
– Я нашел ее тебе, – пролепетал он жалобно. – В парке, где ты упала.
Он отдал ей туфлю.
– О, Боси, спасибо. Как мило с твоей стороны.
– Прости.
– Нет, правда. Ты славный.
Он приник лицом к ее руке:
– Мы сможем пожениться, если ты беременна?
– Ну конечно, Боси.
– А как по-твоему, ты беременна? – заклинал он ее, пока она смотрела на него сияющим, измученным взором.
– Лучше пойди промой руку, Боси, а то подхватишь столбняк или еще что-нибудь. Как твоя нога, лучше?
– Мне вернуться?
– Конечно. Возвращайся позже. Я попытаюсь немного поспать.
Мун встал, и она проводила его улыбкой, но, перед тем как выпустить полог, он увидел, что она напряженно лежит, распахнув пустые глаза.
Он прохромал в ванную, снял пальто и пиджак, закрыл дверь. В обе ванны хлестала вода. Ванная еще хранила присутствие Лауры, горячее и напоенное ароматами воплощенной чувственности. Он швырнул одежду в угол и открыл горячий кран, чтобы налить раковину, но вода не потекла, пока он не закрыл краны в обеих ваннах.
Рукав рубашки порвался, на мышце красовалась глубокая царапина. Она затвердела и посинела по краям. Он осторожно промыл ее, а затем и порезы на руках. Уселся на бортик ближайшей ванны, чтобы снять туфли и единственный носок, развязал платок и галстук и расстегнул пояс. Всю левую ногу покрывала кровь, от горячей воды раны размякли и снова налились кровью. Он перевязал одну ногу платком, вторую – поясом, а руку, хотя и с меньшим успехом, – галстуком. Взяв туфли и носок, он замер у двери в спальню, а затем повернулся и постучал во вторую дверь, ведущую в гардеробную лорда Малквиста.
– Кто там? – услышал он голос Джейн.
– Я.
– Тогда входи.
Под окном на полосатом меховом диване Джейн и лорд Малквист сплелись в бесстрастном, почти скульптурном объятии Лаокооновой сложности. Джейн балансировала на копчике, заложив правую ногу за шею. Девятый граф стоял на коленях позади нее, протиснув правую руку ей под мышку и пригибая ей голову, а свободной рукой удерживал ее левую ногу на уровне плеча, явно помогая ей соединить ее с правой.
Им удалось добиться симметрии изгибов, и девятый граф высвободился, втиснув склоненную голову Джейн и ее укоротившееся тело в обрамление ног, загибавшихся от скрещенных лодыжек, менявших цвет от карамельного к кремовому там, где кончались чулки, и завершавшихся идеальным овалом, утвердившимся на лоскуте голубых кружев: непристойное пасхальное яйцо.
Яйцо перекатилось на бок.
– Привет, безумный бомбист. Мы делаем упражнения по йогурту. Фэлкон и я собираемся стать буддистами. Что у тебя с ногами?
– Милый мальчик! Входите же.
Мун вошел.
– Почему буддистами? – спросил он.
– Потому что, – ответила Джейн, – мы не хотим возвращаться. Объясните ему, Фэлкон.
Лорд Малквист – в одной рубашке, но, как всегда, элегантный – просматривал пачку конвертов, которую взял с туалетного столика.
– Что происходит? – спросил Мун общо, не надеясь на всеобъемлющий ответ.
– Видите ли, милый мальчик, это не так-то просто объяснить. По-видимому, суть в том, что реинкарнация – общий удел для всех, кроме нескольких избранных, ведущих настолько образцово-бесполезную жизнь, что им дозволено раствориться в нирване. Возможно, я не прав, но миссис Мун только что приняла третью созерцательную позу.
«А эти философы-китаезы те еще умники».
– Я хочу сказать, что вообще происходит?
– Вообще я собираюсь принять ванну. Миссис Мун также хочет принять ванну. Вы, если хотите, тоже можете принять ванну. Я бы перевязал эту руку. Весьма удачно, что вы пишете не ею. Вчерашний дневник у вас с собой? Быть может, прочтете его мне, пока я принимаю ванну… ах да, и еще сегодняшние письма. Буду вам признателен, если вы просмотрите их и сообщите мне, есть ли что-нибудь важное.
– Думаю, я уже достаточно насозерцалась, – сообщила Джейн.
Мун взял у него письма.
– Вы хотите сказать, что все продолжится, как прежде? – спросил он. – Будто ничего не произошло?
– Друг мой, секрет жизни в том и заключается, чтобы продолжать так, будто ничего не произошло.
(– Фэлкон, я больше не хочу созерцать.)
– А вдруг приключится какая-нибудь беда? – с надеждой спросил Мун.
На мгновение он поверил, что недавние перегибы обычно невозможного для него поведения были чем-то, происходящим в мире ежедневно, что можно объяснить, свести к банальности и забыть.
– Да, полагаю, бед не избежать, – ответил лорд Малквист. – Но бед всегда не избежать, и если их сравнить с истинными бедами – возьмем наугад: преследование тибетцев или бесконечный грохот врезающихся друг в друга автомашин, – то они покажутся не слишком значительными. И беды тибетцев – разумеется, если их сравнить с общим ужасом, пронизывающим историю человечества, – тоже не слишком значительны. – Он умолк. – К тому же это был не единственный чертов фламинго на свете. Что в письмах?
(– Дорогой, вы не?…)
– Мистер Мун?
Мун наконец шелохнулся. Он вскрыл письма. Их было четыре. Первое – от сапожника на Сент-Джеймс: он с весьма любезными извинениями и раболепной угодливостью скорее упоминал, чем требовал сумму в сорок три фунта семь шиллингов и четыре пенса, числящуюся в долгах уже три года. Второе и третье – от шляпных дел мастера и портного, расположенных в нескольких ярдах от сапожника, – отличались от первого лишь указанными суммами. («Сговор, милый мальчик. Это уголовное преступление».) Четвертое состояло из единственного листка, к которому были приклеены вырезанные из газет слова, слагающиеся в следующий текст:
...
зоЛото не ВернеТ к жизни и не КУпит Жизнь тебе ГряЗныЙ бесчеловечный ПО Донок АннакРониЗМ должен сгинуть И дать место новой ЭРЕ довоЛьно Пребывать под гНетом Я хочу чтоб тЫ ЗНАЛ ПОЧЕМУ ты умрешЬ
Безликость этого сообщения возмещалась подписью «У. Каттл», по-видимому добавленной в последнюю минуту в знак презрения.
– Каттл?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Мун опустился на колени рядом с постелью:
– Прости, что мне пришлось уйти.
– Боси, я думала о тебе.
Он попытался подумать о ней, думающей о нем, и его захлестнула благодарность. Он наклонился и погладил ее по щеке.
– Боси, ты поранил руку.
– Пустяки, меня сшиб с ног лев. Он же и поцарапал.
– Ого, да ты не терял времени даром.
– Да, – согласился Мун. – Не терял.
– Бедный Боси.
Они глупо улыбнулись друг другу.
– Кстати, я тебе кое-что принес, – вспомнил он, сунув руку в карман.
Она обрадованно села:
– О, Боси, ну-ка показывай.
Мун тут же вспомнил свой день рожденья, где главным подарком оказался халат, хотя он ждал футбольный мячик.
– Я нашел ее тебе, – пролепетал он жалобно. – В парке, где ты упала.
Он отдал ей туфлю.
– О, Боси, спасибо. Как мило с твоей стороны.
– Прости.
– Нет, правда. Ты славный.
Он приник лицом к ее руке:
– Мы сможем пожениться, если ты беременна?
– Ну конечно, Боси.
– А как по-твоему, ты беременна? – заклинал он ее, пока она смотрела на него сияющим, измученным взором.
– Лучше пойди промой руку, Боси, а то подхватишь столбняк или еще что-нибудь. Как твоя нога, лучше?
– Мне вернуться?
– Конечно. Возвращайся позже. Я попытаюсь немного поспать.
Мун встал, и она проводила его улыбкой, но, перед тем как выпустить полог, он увидел, что она напряженно лежит, распахнув пустые глаза.
Он прохромал в ванную, снял пальто и пиджак, закрыл дверь. В обе ванны хлестала вода. Ванная еще хранила присутствие Лауры, горячее и напоенное ароматами воплощенной чувственности. Он швырнул одежду в угол и открыл горячий кран, чтобы налить раковину, но вода не потекла, пока он не закрыл краны в обеих ваннах.
Рукав рубашки порвался, на мышце красовалась глубокая царапина. Она затвердела и посинела по краям. Он осторожно промыл ее, а затем и порезы на руках. Уселся на бортик ближайшей ванны, чтобы снять туфли и единственный носок, развязал платок и галстук и расстегнул пояс. Всю левую ногу покрывала кровь, от горячей воды раны размякли и снова налились кровью. Он перевязал одну ногу платком, вторую – поясом, а руку, хотя и с меньшим успехом, – галстуком. Взяв туфли и носок, он замер у двери в спальню, а затем повернулся и постучал во вторую дверь, ведущую в гардеробную лорда Малквиста.
– Кто там? – услышал он голос Джейн.
– Я.
– Тогда входи.
Под окном на полосатом меховом диване Джейн и лорд Малквист сплелись в бесстрастном, почти скульптурном объятии Лаокооновой сложности. Джейн балансировала на копчике, заложив правую ногу за шею. Девятый граф стоял на коленях позади нее, протиснув правую руку ей под мышку и пригибая ей голову, а свободной рукой удерживал ее левую ногу на уровне плеча, явно помогая ей соединить ее с правой.
Им удалось добиться симметрии изгибов, и девятый граф высвободился, втиснув склоненную голову Джейн и ее укоротившееся тело в обрамление ног, загибавшихся от скрещенных лодыжек, менявших цвет от карамельного к кремовому там, где кончались чулки, и завершавшихся идеальным овалом, утвердившимся на лоскуте голубых кружев: непристойное пасхальное яйцо.
Яйцо перекатилось на бок.
– Привет, безумный бомбист. Мы делаем упражнения по йогурту. Фэлкон и я собираемся стать буддистами. Что у тебя с ногами?
– Милый мальчик! Входите же.
Мун вошел.
– Почему буддистами? – спросил он.
– Потому что, – ответила Джейн, – мы не хотим возвращаться. Объясните ему, Фэлкон.
Лорд Малквист – в одной рубашке, но, как всегда, элегантный – просматривал пачку конвертов, которую взял с туалетного столика.
– Что происходит? – спросил Мун общо, не надеясь на всеобъемлющий ответ.
– Видите ли, милый мальчик, это не так-то просто объяснить. По-видимому, суть в том, что реинкарнация – общий удел для всех, кроме нескольких избранных, ведущих настолько образцово-бесполезную жизнь, что им дозволено раствориться в нирване. Возможно, я не прав, но миссис Мун только что приняла третью созерцательную позу.
«А эти философы-китаезы те еще умники».
– Я хочу сказать, что вообще происходит?
– Вообще я собираюсь принять ванну. Миссис Мун также хочет принять ванну. Вы, если хотите, тоже можете принять ванну. Я бы перевязал эту руку. Весьма удачно, что вы пишете не ею. Вчерашний дневник у вас с собой? Быть может, прочтете его мне, пока я принимаю ванну… ах да, и еще сегодняшние письма. Буду вам признателен, если вы просмотрите их и сообщите мне, есть ли что-нибудь важное.
– Думаю, я уже достаточно насозерцалась, – сообщила Джейн.
Мун взял у него письма.
– Вы хотите сказать, что все продолжится, как прежде? – спросил он. – Будто ничего не произошло?
– Друг мой, секрет жизни в том и заключается, чтобы продолжать так, будто ничего не произошло.
(– Фэлкон, я больше не хочу созерцать.)
– А вдруг приключится какая-нибудь беда? – с надеждой спросил Мун.
На мгновение он поверил, что недавние перегибы обычно невозможного для него поведения были чем-то, происходящим в мире ежедневно, что можно объяснить, свести к банальности и забыть.
– Да, полагаю, бед не избежать, – ответил лорд Малквист. – Но бед всегда не избежать, и если их сравнить с истинными бедами – возьмем наугад: преследование тибетцев или бесконечный грохот врезающихся друг в друга автомашин, – то они покажутся не слишком значительными. И беды тибетцев – разумеется, если их сравнить с общим ужасом, пронизывающим историю человечества, – тоже не слишком значительны. – Он умолк. – К тому же это был не единственный чертов фламинго на свете. Что в письмах?
(– Дорогой, вы не?…)
– Мистер Мун?
Мун наконец шелохнулся. Он вскрыл письма. Их было четыре. Первое – от сапожника на Сент-Джеймс: он с весьма любезными извинениями и раболепной угодливостью скорее упоминал, чем требовал сумму в сорок три фунта семь шиллингов и четыре пенса, числящуюся в долгах уже три года. Второе и третье – от шляпных дел мастера и портного, расположенных в нескольких ярдах от сапожника, – отличались от первого лишь указанными суммами. («Сговор, милый мальчик. Это уголовное преступление».) Четвертое состояло из единственного листка, к которому были приклеены вырезанные из газет слова, слагающиеся в следующий текст:
...
зоЛото не ВернеТ к жизни и не КУпит Жизнь тебе ГряЗныЙ бесчеловечный ПО Донок АннакРониЗМ должен сгинуть И дать место новой ЭРЕ довоЛьно Пребывать под гНетом Я хочу чтоб тЫ ЗНАЛ ПОЧЕМУ ты умрешЬ
Безликость этого сообщения возмещалась подписью «У. Каттл», по-видимому добавленной в последнюю минуту в знак презрения.
– Каттл?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42