Короче, никогда еще так много подданных царя Макария не жила в таком неуютстве, страхе и ужасе.
Однако теменские люди в большинстве своем соглашались, что разбой и татьба сошли на нет, что от царя исходит одна лишь милость и защита, что кротостью своей приближает он приход Мессии, который избавит от погибели всех праведных и подающих надежды на спасение. Инда некоторые злодеи, кои явились с повинной головой в царский Дворец, после чистосердечного слезного покаяния пред ревнителями второевангельской веры, получали прощение от государя. Соответственно ярость Преисподней благодаря заступничеству Пресветлого навеки отвращалась от сих покаявшихся людей. Премного радуясь за отпущение грехов, поступали оне в младшие отряды черных стражей, в матросы обской флотилии, шли в казенные мастерские и рудники, некоторые уходили иноками в пустынь, где сочетали молитвы и послушание – рубили и пережигали лес, готовя поля для переселенцев. Однако же находились и те жестоковыйные упрямцы, что втайне обвиняли царя в вурдалачестве и ночной лютости.
Вскоре после оглашения царской милости князя Ишимского ввели в Детинец через малые двери в воротах, отконвоировали по улочкам, стиснутым между высоченных стен, по узким сумрачным переходам, затем втолкнули в какой-то подвал, отчего помилованный немало еще катился по лестнице, сосчитав не менее пятидесяти ступенек.
Князь нутром чуял, что взаправду никакой милости он не дождется, однако после поражения под Ишимом ему было решительно все равно. Ведь битва-то должна была закончиться поражением царских войск, но получилось как раз наоборот. Впрочем, аще сражение завершилось бы честным проигрышем, переживание имелось бы большее. Ишимскому Смутьяну даже льстило, что одолеть его получилось лишь грубым вмешательством непреодолимых колдовских сил.
Сейчас в раскаленной голове Ишимского Смутьяна снова вставали картины, кои рисовали его побег от палача и переправу через Иртыш. Оба раза вспоминался серорясый колдун Фома. Оный волхователь вроде бы желал разбойничьему предводителю добра, но действовал образом совершенно непонятным. Серорясый предугадывал и предупреждал, что дьявольские козни будут употреблены против князя. Так ить случилось на поле под Ишимом, где излилась прорва колдовской мерзости. Только сие весьма отличалось от обычного волхования и ведьмачества. К примеру, за две недели бегства, кончившегося пленением на Иртышском берегу, княжескому взору не встретился ни один ордынец. И сейчас Ишимского Смутьяна мучило крепкое сомнение, были ли всадники, что посекли наступающие толпы разбойников и ополчились на запасный полк, теми самыми тюркскими нукерами, коих привел бек Тулей. Не случилось ли подмены? А ведь подмена могла свершиться лишь на поле брани, егда ордынцы яростно полетели в атаку на царское войско. Не явилась ли синеватая хмарь знамением адских антихристовых сил?
Князь потерял счет времени, когда дверь темницы открылась – совсем не та дверь, через которую его втолкнули – а может и не открылась она вовсе, но рядом возник царь Макарий.
Едва произошла сия встреча, как князь Ишимский уразумел, что самодержец – не человек, что именно он неведомыми, но мощными чарами сгубил разбойничье войско на поле под Ишимом и следующей его жертвой будет вся держава Теменская.
– Изыди, нечистый,– произнес князь и сотворил защитный знак “крестного дерева”.
– Ты мне в общем-то по нраву, князь, и твое чутье, и твоя воля крепкая. Да и некоторые твои сведения мне потребны,– негневно произнес царь-колдун.
“Нет, сия фигура точно не Макарий, не та речь, не те ужимки”,– подумал князь, который многажды встречался с царем в боевых походах и во время выездов ко двору еще с отрочества.
– Что, Ишимский вельможа, не похож я на Макария? Ладно, мне сейчас притворство не надобно. Скорее уж я – Страховид, бывший боевой холоп. В чем-то мы с тобой сродни. Я взял престол из мести, и ты восхотел из мести того же, ан силенок у тебя не хватило.
– Да уж, как могло их хватить? Я воевал честно, а на твоей стороне выступали все силы ада,– с неудержимой горечью молвил князь.
Псевдомакарий не стал отпираться от упрека, только сказал, что адских сил была лишь малая толика, а князь продолжил:
– Ну коли ты признал, кто есть таков на самом деле, ясно, что мне отсюдова не выйти. Потому изволь ответить напоследок, были подменены нукеры бека Тулея на поле под Ишимом?
– Правильно мыслишь, князь. Всякий, чья душа исполнены гнева ли ярости, страха ли, смирения ли, становится добычей Сильного. Ибо нет у тревожной слабой души никакой защиты и сама она лишь сосуд для Жаждущего.
Князь неожиданно ощутил бездну, перед которой оказался.
– Кто со мной говорит, сам Сильный и Жаждущий, или только слуга его?
– Тот адский владыка, который вдыхает в меня жизнь и действует от моего лица, мог бы объяснить все толком, кабы захотел… а я просто имею чувства, помыслы, порой чудные, я помню себя человеком по имени Страховид, и человеком по имени Демонюк, и боярином Одноухом, и полковником Остроусовым, и нечеловеком, владыкой далекой и грозной планеты. Кстати, как там мой друг из преисподней по имени Фома? Похоже, ты встречался с ним.
– Сдается мне, что он единственный, кто способен стать камнем, о который ты зубы-то обломаешь.– произнес князь с некой надеждой на отмщение.
– Способен, но не станет. Невеликого духа человечек, хоть и запеченный в оболочку из мощных сил. С твоей крепкой волей ты бы скорее ухайдакал меня. Еще ты помысли о том, что боимся мы сил адских, а живем в мире земном, значит, им не так-то просто проникнуть сюда. Мы сперва должны впустить их, своей немощью душевной, своим малодушием, страхом, пристрастием низким, своей скверной… Толкни меня, князь, своей крепкой рукой и я упаду, како всякий другой смертный.
Вспомнил князь о том, что многие родичи безропотно шли на плаху, малодушно не решаясь противопоставить царю-губителю ни хитрость, ни измену, ни другое оружие. И Ишимский Смутьян пихнул колдуна, каково следует. Ему даже показалось, что Псевдомакарий еще более тщедушный, чем кажется на первый взгляд. Исполняющий обязанности царя полетел, шлепнулся на спину, и даже тощие его ноги взметнулись вверх.
Князь-Смутьян не смог удержать улыбку, как впрочем и сам псведоцарь. Тот долго и радостно хихикал, валяясь на каменном полу.
Но едва колдун поднялся, как в глазах его появились две желтые точки, кои вскоре окрасили яркой желтизной и радужки, и белки. Потом на фоне ровной светящийся желтизны обозначились щелевидные черные зрачки. Князю стало не по себе, отчего-то вспомнил он некоторые свои неприглядные дела и то, что ради власти своей допускал и мучительство, и грабеж, и избиение невинных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Однако теменские люди в большинстве своем соглашались, что разбой и татьба сошли на нет, что от царя исходит одна лишь милость и защита, что кротостью своей приближает он приход Мессии, который избавит от погибели всех праведных и подающих надежды на спасение. Инда некоторые злодеи, кои явились с повинной головой в царский Дворец, после чистосердечного слезного покаяния пред ревнителями второевангельской веры, получали прощение от государя. Соответственно ярость Преисподней благодаря заступничеству Пресветлого навеки отвращалась от сих покаявшихся людей. Премного радуясь за отпущение грехов, поступали оне в младшие отряды черных стражей, в матросы обской флотилии, шли в казенные мастерские и рудники, некоторые уходили иноками в пустынь, где сочетали молитвы и послушание – рубили и пережигали лес, готовя поля для переселенцев. Однако же находились и те жестоковыйные упрямцы, что втайне обвиняли царя в вурдалачестве и ночной лютости.
Вскоре после оглашения царской милости князя Ишимского ввели в Детинец через малые двери в воротах, отконвоировали по улочкам, стиснутым между высоченных стен, по узким сумрачным переходам, затем втолкнули в какой-то подвал, отчего помилованный немало еще катился по лестнице, сосчитав не менее пятидесяти ступенек.
Князь нутром чуял, что взаправду никакой милости он не дождется, однако после поражения под Ишимом ему было решительно все равно. Ведь битва-то должна была закончиться поражением царских войск, но получилось как раз наоборот. Впрочем, аще сражение завершилось бы честным проигрышем, переживание имелось бы большее. Ишимскому Смутьяну даже льстило, что одолеть его получилось лишь грубым вмешательством непреодолимых колдовских сил.
Сейчас в раскаленной голове Ишимского Смутьяна снова вставали картины, кои рисовали его побег от палача и переправу через Иртыш. Оба раза вспоминался серорясый колдун Фома. Оный волхователь вроде бы желал разбойничьему предводителю добра, но действовал образом совершенно непонятным. Серорясый предугадывал и предупреждал, что дьявольские козни будут употреблены против князя. Так ить случилось на поле под Ишимом, где излилась прорва колдовской мерзости. Только сие весьма отличалось от обычного волхования и ведьмачества. К примеру, за две недели бегства, кончившегося пленением на Иртышском берегу, княжескому взору не встретился ни один ордынец. И сейчас Ишимского Смутьяна мучило крепкое сомнение, были ли всадники, что посекли наступающие толпы разбойников и ополчились на запасный полк, теми самыми тюркскими нукерами, коих привел бек Тулей. Не случилось ли подмены? А ведь подмена могла свершиться лишь на поле брани, егда ордынцы яростно полетели в атаку на царское войско. Не явилась ли синеватая хмарь знамением адских антихристовых сил?
Князь потерял счет времени, когда дверь темницы открылась – совсем не та дверь, через которую его втолкнули – а может и не открылась она вовсе, но рядом возник царь Макарий.
Едва произошла сия встреча, как князь Ишимский уразумел, что самодержец – не человек, что именно он неведомыми, но мощными чарами сгубил разбойничье войско на поле под Ишимом и следующей его жертвой будет вся держава Теменская.
– Изыди, нечистый,– произнес князь и сотворил защитный знак “крестного дерева”.
– Ты мне в общем-то по нраву, князь, и твое чутье, и твоя воля крепкая. Да и некоторые твои сведения мне потребны,– негневно произнес царь-колдун.
“Нет, сия фигура точно не Макарий, не та речь, не те ужимки”,– подумал князь, который многажды встречался с царем в боевых походах и во время выездов ко двору еще с отрочества.
– Что, Ишимский вельможа, не похож я на Макария? Ладно, мне сейчас притворство не надобно. Скорее уж я – Страховид, бывший боевой холоп. В чем-то мы с тобой сродни. Я взял престол из мести, и ты восхотел из мести того же, ан силенок у тебя не хватило.
– Да уж, как могло их хватить? Я воевал честно, а на твоей стороне выступали все силы ада,– с неудержимой горечью молвил князь.
Псевдомакарий не стал отпираться от упрека, только сказал, что адских сил была лишь малая толика, а князь продолжил:
– Ну коли ты признал, кто есть таков на самом деле, ясно, что мне отсюдова не выйти. Потому изволь ответить напоследок, были подменены нукеры бека Тулея на поле под Ишимом?
– Правильно мыслишь, князь. Всякий, чья душа исполнены гнева ли ярости, страха ли, смирения ли, становится добычей Сильного. Ибо нет у тревожной слабой души никакой защиты и сама она лишь сосуд для Жаждущего.
Князь неожиданно ощутил бездну, перед которой оказался.
– Кто со мной говорит, сам Сильный и Жаждущий, или только слуга его?
– Тот адский владыка, который вдыхает в меня жизнь и действует от моего лица, мог бы объяснить все толком, кабы захотел… а я просто имею чувства, помыслы, порой чудные, я помню себя человеком по имени Страховид, и человеком по имени Демонюк, и боярином Одноухом, и полковником Остроусовым, и нечеловеком, владыкой далекой и грозной планеты. Кстати, как там мой друг из преисподней по имени Фома? Похоже, ты встречался с ним.
– Сдается мне, что он единственный, кто способен стать камнем, о который ты зубы-то обломаешь.– произнес князь с некой надеждой на отмщение.
– Способен, но не станет. Невеликого духа человечек, хоть и запеченный в оболочку из мощных сил. С твоей крепкой волей ты бы скорее ухайдакал меня. Еще ты помысли о том, что боимся мы сил адских, а живем в мире земном, значит, им не так-то просто проникнуть сюда. Мы сперва должны впустить их, своей немощью душевной, своим малодушием, страхом, пристрастием низким, своей скверной… Толкни меня, князь, своей крепкой рукой и я упаду, како всякий другой смертный.
Вспомнил князь о том, что многие родичи безропотно шли на плаху, малодушно не решаясь противопоставить царю-губителю ни хитрость, ни измену, ни другое оружие. И Ишимский Смутьян пихнул колдуна, каково следует. Ему даже показалось, что Псевдомакарий еще более тщедушный, чем кажется на первый взгляд. Исполняющий обязанности царя полетел, шлепнулся на спину, и даже тощие его ноги взметнулись вверх.
Князь-Смутьян не смог удержать улыбку, как впрочем и сам псведоцарь. Тот долго и радостно хихикал, валяясь на каменном полу.
Но едва колдун поднялся, как в глазах его появились две желтые точки, кои вскоре окрасили яркой желтизной и радужки, и белки. Потом на фоне ровной светящийся желтизны обозначились щелевидные черные зрачки. Князю стало не по себе, отчего-то вспомнил он некоторые свои неприглядные дела и то, что ради власти своей допускал и мучительство, и грабеж, и избиение невинных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101