ни голода, ни жажды она не испытывала, и заурядная музыка, которую исполняли сейчас, била ей в уши глухо и гулко одновременно.
Ветер вновь засвистел в бойницах на башнях, и Ребекка поняла, что этот заунывный звук теперь навсегда свяжется в ее памяти с лицом молодого музыканта, с отзвуками его замечательной игры, с томлением, со страстью, с желанием перенестись куда-нибудь на край света, потому что именно эти чувства обуревали ее сейчас.
Ребекке с трудом удалось удержаться от того, чтобы не кинуться к молодому музыканту немедленно. Она понимала, что подобное было бы немыслимо, и поэтому решила дождаться окончания застолья. При первой же возможности она, извинившись, уйдет и отправится к Эмер, сидящей за соседним столом. Так она и сделала — и ее подруга немало удивилась, услышав взволнованный шепот Ребекки, и, в свою очередь, разволновалась, поняв, о чем идет речь. Ребекка вернулась на свое место, глазами проследила за тем, как Эмер передает ее сообщение дальше, а потом принялась с нетерпением дожидаться окончания музыкальной части празднества. И как только отзвучали последние ноты, она встала и покинула зал — так, чтобы у всех создалось впечатление, будто она удалилась к себе. Бальдемар был уже порядочно пьян и не имел ничего против ее исчезновения.
Но вместо того чтобы вернуться к себе, Ребекка свернула за угол и поднялась на балкон галереи. Расположилась так, чтобы видеть дверь, ведущую в комнаты слуг и кладовые, и начала ждать. И прождала довольно долго. И все сильней и сильней нервничала, пока ждала. Где же он? Ведь он наверняка захочет прийти!
Когда ожидание стало и вовсе нестерпимым, она решила взять дело в свои руки. Хотя Ребекке и пришлось пойти на риск, что ее увидят челядинцы (что в конце концов закончится взрывом отцовской ярости), она настолько отчаялась, что сама помчалась к двум маленьким комнаткам возле кухни, в которых разместили музыкантов. Она постучалась — и вожак музыкантов с улыбкой отворил ей дверь. Но улыбка исчезла с его губ, едва он увидел, что за гостья сюда пожаловала.
— Госпожа моя, — почтительно поклонившись, пробормотал он.
— Музыкант, игравший в одиночку сегодня вечером, — выдохнула Ребекка. — Мне нужно поговорить с ним.
Он пристально посмотрел на нее, потом, отвернувшись, крикнул в глубь комнаты:
— Бумер, с тобой хочет поговорить госпожа Ребекка.
Она услышала из комнаты невнятный шепот, и вот навстречу ей вышел молодой музыкант.
— Не угодно ли вам пройти со мной в галерею, — полуобмирая, прошептала она.
— Но зачем?
Этот неожиданный знак внимания явно застал его врасплох.
— Давай, парень! Тебе что, два раза повторять надо! — прикрикнул на него вожак. — Дочь барона хочет поговорить с тобою.
И с этими словами он вытолкнул молодого музыканта из комнаты.
И вот перед ней стоял Бумер. Вид у него был усталый и хмурый. Он поглядел по сторонам, словно прикидывая возможность удариться в бега.
— Прошу вас, — вновь подступилась к нему Ребекка. — Я слышала, как вы играете. Понимаете, я это слышала.
Сначала он никак не отреагировал на ее слова, но затем в глазах у него вспыхнули искры узнавания.
— Значит, это были вы! За главным столом.
— Да. Теперь вы меня узнали?
— Я близорукий, — пояснил он.
— Так вы пойдете со мной? Прошу вас!
Он кивнул, и Ребекка поспешила увести его в относительно уединенную галерею.
— Вас и на самом деле зовут Бумер? — спросила она, выводя его на балкон.
— Нет. Мое настоящее имя Невилл, — ответил музыкант, щурясь близорукими глазами на развешанные по стенам полотна и одновременно поспевая за ней. — Бумер — это кличка. Так зовут меня в оркестре.
— Никогда раньше не слышала такой музыки, — призналась Ребекка, когда они, наконец, остановились. — Из каких вы краев?
И тут же между ними повисло молчание.
— Истории витают в воздухе, — проговорил он, в конце концов. — А я их всего лишь подхватываю.
— Где это они витают? В Крайнем Поле?
— В первую очередь в таких местах, как Крайнее Поле. У вас ведь такая история. — Взмахом руки он указал на портреты. — Замечательно здесь, должно быть, жить!
Это замечание изумило Ребекку. «Знал бы ты только», — подумала она.
— Все прошлое этого края, этого народа, — продолжил он. — Их тревоги и радости, ненависть и любовь…
Он резко прервал монолог, словно внезапно вспомнив, с какой важной персоной разговаривает. Краска залила щеки музыканта, он забормотал какие-то извинения, явно желая поскорее откланяться.
— Оставьте, — хмыкнула Ребекка. — У меня нет никаких иллюзий по поводу своих предков.
Он растерялся, ему все еще не терпелось уйти, но что-то в звуках голоса девушки не давало ему этого сделать.
— Ну и как вы узнаете все эти истории? — спросила Ребекка.
Главным для нее сейчас было не позволить ему снова умолкнуть.
— Да никак, — обронил он. — Вместо меня, их разыскивает моя музыка.
— Через Паутину?
— Полагаю, что так, если вам угодно воспользоваться этим словом.
— Но как они замечательно звучат!
— А может, те, что похуже, я приберегаю для себя самого, — без тени улыбки ответил он.
— Ну и в моем роду были скверные люди, — поморщилась Ребекка. — Я сейчас покажу вам кое-кого из них.
Они прошлись по длинной галерее, мимо бесконечного ряда портретов, и Ребекка по ходу дела давала музыканту определенные разъяснения. Невилл смотрел во все глаза, однако почти ничего не говорил.
— Это дядя Эгвин. Он сошел с ума и объявил, что впредь будет пить молоко только тех коров, которых никогда не покрывал бык.
— Но…
— В том-то и дело! — рассмеялась Ребекка. — До сих пор никому не известно, как близким удалось в конце концов его одурачить… А это Адриана, — продолжила Ребекка. — У нее было четырнадцать детей, но двенадцать из них родились мертвыми.
— То-то она, я думаю, порадовала супруга, — саркастически заметил музыкант.
— Вообще-то она, наверное, его радовала, — отозвалась Ребекка. — Иначе он бы не сделал ей четырнадцать детей.
Постепенно напряжение, владевшее музыкантом, пошло на убыль. Вопреки былому предубеждению, Невилл обнаружил, что дочь барона ему нравится.
— А это кто? — спросил он.
— Мой отец. И надеюсь, вам не доведется играть песен, которые навеет его жизнь.
— Но здесь он как-то крупнее, чем в жизни.
— Так оно и было задумано.
Пренебрежительно махнув рукой, Ребекка прошла по галерее дальше. Невилл остался у портрета Бальдемара, пристально рассматривая его близорукими глазами. Почему-то сильнее всего его заинтересовал охотничий пес барона по кличке Старый Ворчун.
— А когда это было написано? — спросил он. — И как звать художника?
— Несколько месяцев назад. А художника зовут Кедар.
— А собака все еще в замке?
— Старый Ворчун? Да, конечно.
— Давайте посмотрим на него!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Ветер вновь засвистел в бойницах на башнях, и Ребекка поняла, что этот заунывный звук теперь навсегда свяжется в ее памяти с лицом молодого музыканта, с отзвуками его замечательной игры, с томлением, со страстью, с желанием перенестись куда-нибудь на край света, потому что именно эти чувства обуревали ее сейчас.
Ребекке с трудом удалось удержаться от того, чтобы не кинуться к молодому музыканту немедленно. Она понимала, что подобное было бы немыслимо, и поэтому решила дождаться окончания застолья. При первой же возможности она, извинившись, уйдет и отправится к Эмер, сидящей за соседним столом. Так она и сделала — и ее подруга немало удивилась, услышав взволнованный шепот Ребекки, и, в свою очередь, разволновалась, поняв, о чем идет речь. Ребекка вернулась на свое место, глазами проследила за тем, как Эмер передает ее сообщение дальше, а потом принялась с нетерпением дожидаться окончания музыкальной части празднества. И как только отзвучали последние ноты, она встала и покинула зал — так, чтобы у всех создалось впечатление, будто она удалилась к себе. Бальдемар был уже порядочно пьян и не имел ничего против ее исчезновения.
Но вместо того чтобы вернуться к себе, Ребекка свернула за угол и поднялась на балкон галереи. Расположилась так, чтобы видеть дверь, ведущую в комнаты слуг и кладовые, и начала ждать. И прождала довольно долго. И все сильней и сильней нервничала, пока ждала. Где же он? Ведь он наверняка захочет прийти!
Когда ожидание стало и вовсе нестерпимым, она решила взять дело в свои руки. Хотя Ребекке и пришлось пойти на риск, что ее увидят челядинцы (что в конце концов закончится взрывом отцовской ярости), она настолько отчаялась, что сама помчалась к двум маленьким комнаткам возле кухни, в которых разместили музыкантов. Она постучалась — и вожак музыкантов с улыбкой отворил ей дверь. Но улыбка исчезла с его губ, едва он увидел, что за гостья сюда пожаловала.
— Госпожа моя, — почтительно поклонившись, пробормотал он.
— Музыкант, игравший в одиночку сегодня вечером, — выдохнула Ребекка. — Мне нужно поговорить с ним.
Он пристально посмотрел на нее, потом, отвернувшись, крикнул в глубь комнаты:
— Бумер, с тобой хочет поговорить госпожа Ребекка.
Она услышала из комнаты невнятный шепот, и вот навстречу ей вышел молодой музыкант.
— Не угодно ли вам пройти со мной в галерею, — полуобмирая, прошептала она.
— Но зачем?
Этот неожиданный знак внимания явно застал его врасплох.
— Давай, парень! Тебе что, два раза повторять надо! — прикрикнул на него вожак. — Дочь барона хочет поговорить с тобою.
И с этими словами он вытолкнул молодого музыканта из комнаты.
И вот перед ней стоял Бумер. Вид у него был усталый и хмурый. Он поглядел по сторонам, словно прикидывая возможность удариться в бега.
— Прошу вас, — вновь подступилась к нему Ребекка. — Я слышала, как вы играете. Понимаете, я это слышала.
Сначала он никак не отреагировал на ее слова, но затем в глазах у него вспыхнули искры узнавания.
— Значит, это были вы! За главным столом.
— Да. Теперь вы меня узнали?
— Я близорукий, — пояснил он.
— Так вы пойдете со мной? Прошу вас!
Он кивнул, и Ребекка поспешила увести его в относительно уединенную галерею.
— Вас и на самом деле зовут Бумер? — спросила она, выводя его на балкон.
— Нет. Мое настоящее имя Невилл, — ответил музыкант, щурясь близорукими глазами на развешанные по стенам полотна и одновременно поспевая за ней. — Бумер — это кличка. Так зовут меня в оркестре.
— Никогда раньше не слышала такой музыки, — призналась Ребекка, когда они, наконец, остановились. — Из каких вы краев?
И тут же между ними повисло молчание.
— Истории витают в воздухе, — проговорил он, в конце концов. — А я их всего лишь подхватываю.
— Где это они витают? В Крайнем Поле?
— В первую очередь в таких местах, как Крайнее Поле. У вас ведь такая история. — Взмахом руки он указал на портреты. — Замечательно здесь, должно быть, жить!
Это замечание изумило Ребекку. «Знал бы ты только», — подумала она.
— Все прошлое этого края, этого народа, — продолжил он. — Их тревоги и радости, ненависть и любовь…
Он резко прервал монолог, словно внезапно вспомнив, с какой важной персоной разговаривает. Краска залила щеки музыканта, он забормотал какие-то извинения, явно желая поскорее откланяться.
— Оставьте, — хмыкнула Ребекка. — У меня нет никаких иллюзий по поводу своих предков.
Он растерялся, ему все еще не терпелось уйти, но что-то в звуках голоса девушки не давало ему этого сделать.
— Ну и как вы узнаете все эти истории? — спросила Ребекка.
Главным для нее сейчас было не позволить ему снова умолкнуть.
— Да никак, — обронил он. — Вместо меня, их разыскивает моя музыка.
— Через Паутину?
— Полагаю, что так, если вам угодно воспользоваться этим словом.
— Но как они замечательно звучат!
— А может, те, что похуже, я приберегаю для себя самого, — без тени улыбки ответил он.
— Ну и в моем роду были скверные люди, — поморщилась Ребекка. — Я сейчас покажу вам кое-кого из них.
Они прошлись по длинной галерее, мимо бесконечного ряда портретов, и Ребекка по ходу дела давала музыканту определенные разъяснения. Невилл смотрел во все глаза, однако почти ничего не говорил.
— Это дядя Эгвин. Он сошел с ума и объявил, что впредь будет пить молоко только тех коров, которых никогда не покрывал бык.
— Но…
— В том-то и дело! — рассмеялась Ребекка. — До сих пор никому не известно, как близким удалось в конце концов его одурачить… А это Адриана, — продолжила Ребекка. — У нее было четырнадцать детей, но двенадцать из них родились мертвыми.
— То-то она, я думаю, порадовала супруга, — саркастически заметил музыкант.
— Вообще-то она, наверное, его радовала, — отозвалась Ребекка. — Иначе он бы не сделал ей четырнадцать детей.
Постепенно напряжение, владевшее музыкантом, пошло на убыль. Вопреки былому предубеждению, Невилл обнаружил, что дочь барона ему нравится.
— А это кто? — спросил он.
— Мой отец. И надеюсь, вам не доведется играть песен, которые навеет его жизнь.
— Но здесь он как-то крупнее, чем в жизни.
— Так оно и было задумано.
Пренебрежительно махнув рукой, Ребекка прошла по галерее дальше. Невилл остался у портрета Бальдемара, пристально рассматривая его близорукими глазами. Почему-то сильнее всего его заинтересовал охотничий пес барона по кличке Старый Ворчун.
— А когда это было написано? — спросил он. — И как звать художника?
— Несколько месяцев назад. А художника зовут Кедар.
— А собака все еще в замке?
— Старый Ворчун? Да, конечно.
— Давайте посмотрим на него!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90