Он способен читать мысли большинства людей
так, будто они произносят их вслух, - да к тому же еще
заставлять их делать, что ему требуется. Но люди-то все разные.
С Джуди ему было легко, - как видите, мне рассказали про вас
обоих, - а Никки оказался тверд, как каменная стена. Когда-то и
я был таким же. И Китаец, и Трясун, и в особенности бедный
старик Пинки. Пинки ему и теперь загипнотизировать не удается.
- А вас?
- Не знаю. Но сказать, о чем я думаю, он может.
- А как с Китайцем?
- Тут со всеми по-разному. Эти двое способны, когда им
требуется, читать мысли друг друга, но может ли он
воздействовать на волю Китайца, я не знаю. Трясун был слабее
всех. Под конец он уже мог использовать Трясуна, как любого
другого, а этот несчастный болван все пытался его облапошить.
Поначалу-то каждый из нас был вроде Никки, - подобие каменной
стены. Именно такие люди ему и нужны.
- Я думала, что нельзя загипнотизировать человека, если он
этого не желает.
- Это не гипноз, Джуди, и не чтение мыслей. Это настоящее
открытие вроде... ну, я думаю, вроде теории относительности.
Знаете, - Эйнштейн обнаружил, что Пространство искривлено. Так
вот, и Время тоже - или Мышление, - наподобие этого. Обычному
человеку этого не понять. А для него это просто привычный факт.
Он установил его в девятьсот десятом. Это как-то связано с тем,
что Пространство и Время являются лишь частями одного и того
же.
- Но мы-то ему зачем?
- Чтобы помочь ему овладеть миром.
Глава семнадцатая. Свобода выбора
Пока они беседовали, мистер Фринтон приобретал вид все более
утомленный и нетерпеливый. Напряженные усилия, которые ему
пришлось потратить, чтобы принудить себя сделать то, что он
намеревался сделать, опасность, которой он подвергался, - и как
оказалось, впустую, - а теперь еще старания столь многое
объяснить детям, все это вымотало мистера Фринтона, сколь бы он
ни был любезен. В карих глазах его все чаще стало мелькать
скрытное, сердитое, враждебное выражение, - не потому, что он
злился на детей, злился-то он как раз на себя самого. Он не
хотел обходиться с ними резко, но боялся, что, пожалуй,
придется. Мысль о том, что от близнецов может быть какая-то
польза, не приходила ему в голову, - напротив, они
представлялись ему катастрофической помехой, - и слишком
быстрый переход от роли убийцы к роли няньки оказался
добавочной соломинкой, прогибавшей спину верблюда. В очертаниях
синеватых челюстей его появилось что-то отталкивающее, лысеющая
голова желтовато, словно налитая желчью, поблескивала в
электрическом свете.
Слишком многое приходилось объяснять, а это отнимало силы.
Человеком он был добрым и совестливым. Мало кто стал бы в
такое время возиться с Никки и Джуди, да еще помогать им в
решении их загадок. Он собирался убить Хозяина, у него имелись
на то свои причины. Операция была опасна хотя бы вследствие
вовлеченных в нее могучих сил, и теперь он вдруг понял, что
пока на острове находятся дети, дразнить эти силы ни в коем
случае нельзя. Собственной жизнью он готов был рискнуть, но не
жизнью детей. Они оказались камнем преткновения в делах, куда
более важных, чем их детские делишки, и это наполняло его
негодованием. Он добросовестно напоминал себе, что негодовать
надлежит на сложившуюся ситуацию, а вовсе не на детей.
Все равно ничего я сегодня ночью уже не сделаю, говорил он
себе. Несчастные ребятишки, наверное, помирают от страха.
На самом деле они были страшно увлечены.
- А зачем ему это?
- Послушай, Никки, я не могу рассказать вам сразу обо всем.
Я устал. И вообще это...
Он с трудом выдавил их себя извиняющуюся улыбку и закончил:
- Ну, это вопрос веры и морали.
Джуди никак не могла примириться с главной особенностью
старика.
- Я все-таки не понимаю, как может человек дожить до ста
пятидесяти семи лет.
- Ну, не знаю, - сказал Никки. - Он всего лишь на пятьдесят
лет старше той французской шансонетки.
- Какой?
- Про которую папа рассказывал.
- А.
Пауза.
- Ты полагаешь, что и она могла бы разговаривать с ним без
слов?
- А пожалуй, жуткое было бы зрелище, верно? - без тени
улыбки сказал Никки.
Мистер Фринтон расхохотался и сказал:
- Да, и все, наверное, жаловалась бы на Ла Гулю, как та
сперла одну из ее песен, чтобы спеть ее перед Эдуардом Седьмым,
когда он был еще принцем Уэльским. Не иначе, как "Марсельезу".
Он посерьезнел и добавил:
- Вы сознаете, что при его рождении "Марсельеза" еще
оставалась новинкой?
- Так вы уверены, что это правда?
- По-моему, достаточно посмотреть на него.
- Вообще-то, в Библии рассказывается об очень старых людях.
- Не только в Библии. Старый Парр, как полагали, прожил сто
пятьдесят два года, только это нельзя было проверить, поскольку
в то время не существовало свидетельств о рождении. О другом
малом по имени Генри Дженкинс говорили, будто ему стукнуло сто
шестьдесят девять. И была еще графиня Десмондская, про которую
рассказывали, что она умерла, свалившись с яблони, когда ей
было сто сорок лет, а даты рождения графинь люди, как правило,
помнят. Муж ее совершенно определенно умер за семьдесят лет до
нее.
- Интересно, что чувствует такой человек?
- Сомневаюсь, чтобы он вообще что-то чувствовал.
- Онемение?
- Только не умственное.
- А почему он так много пьет по субботам?
- Никто не знает. Я думаю, это как-то связано со здоровьем
его рассудка, своего рода прием лекарства.
- Вроде английской соли?
- Почему бы и нет?
- Кстати, кто он такой?
- Просто старик, родившийся за десять лет до Дарвина. Был
когдато сельским джентльменом, как ваш отец. Только он все жил
и жил и все думал, думал. Надо полагать, жизнь у него была
одинокая.
- А зачем его надо убивать?
- Надо.
- Но зачем?
- Затем, что хватит с людей диктаторов.
- А чем они нехороши?
- Тем, что человек должен обладать свободой выбора между
правильным и неправильным.
- Даже если он выбирает неправильное?
- Да, я это так понимаю.
Джуди, все время напряженно размышлявшая, спросила:
- Для чего он хочет завладеть миром?
- Чтобы им управлять.
- Но для чего?
- А ты посмотри, на что этот мир похож.
- Ты и не ведаешь, сын мой, - вдруг сообщил Никки, - сколь
малая мудрость потребна для управления миром.
- Вот именно.
- А если он станет им управлять, лучше будет?
- Он говорит, что лучше.
- Но будет или не будет?
- Никки, сейчас нами управляют люди вроде президента
Эйзенхауэра, сэра Антони Идена и мистера Хрущева, или кто у них
там теперь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
так, будто они произносят их вслух, - да к тому же еще
заставлять их делать, что ему требуется. Но люди-то все разные.
С Джуди ему было легко, - как видите, мне рассказали про вас
обоих, - а Никки оказался тверд, как каменная стена. Когда-то и
я был таким же. И Китаец, и Трясун, и в особенности бедный
старик Пинки. Пинки ему и теперь загипнотизировать не удается.
- А вас?
- Не знаю. Но сказать, о чем я думаю, он может.
- А как с Китайцем?
- Тут со всеми по-разному. Эти двое способны, когда им
требуется, читать мысли друг друга, но может ли он
воздействовать на волю Китайца, я не знаю. Трясун был слабее
всех. Под конец он уже мог использовать Трясуна, как любого
другого, а этот несчастный болван все пытался его облапошить.
Поначалу-то каждый из нас был вроде Никки, - подобие каменной
стены. Именно такие люди ему и нужны.
- Я думала, что нельзя загипнотизировать человека, если он
этого не желает.
- Это не гипноз, Джуди, и не чтение мыслей. Это настоящее
открытие вроде... ну, я думаю, вроде теории относительности.
Знаете, - Эйнштейн обнаружил, что Пространство искривлено. Так
вот, и Время тоже - или Мышление, - наподобие этого. Обычному
человеку этого не понять. А для него это просто привычный факт.
Он установил его в девятьсот десятом. Это как-то связано с тем,
что Пространство и Время являются лишь частями одного и того
же.
- Но мы-то ему зачем?
- Чтобы помочь ему овладеть миром.
Глава семнадцатая. Свобода выбора
Пока они беседовали, мистер Фринтон приобретал вид все более
утомленный и нетерпеливый. Напряженные усилия, которые ему
пришлось потратить, чтобы принудить себя сделать то, что он
намеревался сделать, опасность, которой он подвергался, - и как
оказалось, впустую, - а теперь еще старания столь многое
объяснить детям, все это вымотало мистера Фринтона, сколь бы он
ни был любезен. В карих глазах его все чаще стало мелькать
скрытное, сердитое, враждебное выражение, - не потому, что он
злился на детей, злился-то он как раз на себя самого. Он не
хотел обходиться с ними резко, но боялся, что, пожалуй,
придется. Мысль о том, что от близнецов может быть какая-то
польза, не приходила ему в голову, - напротив, они
представлялись ему катастрофической помехой, - и слишком
быстрый переход от роли убийцы к роли няньки оказался
добавочной соломинкой, прогибавшей спину верблюда. В очертаниях
синеватых челюстей его появилось что-то отталкивающее, лысеющая
голова желтовато, словно налитая желчью, поблескивала в
электрическом свете.
Слишком многое приходилось объяснять, а это отнимало силы.
Человеком он был добрым и совестливым. Мало кто стал бы в
такое время возиться с Никки и Джуди, да еще помогать им в
решении их загадок. Он собирался убить Хозяина, у него имелись
на то свои причины. Операция была опасна хотя бы вследствие
вовлеченных в нее могучих сил, и теперь он вдруг понял, что
пока на острове находятся дети, дразнить эти силы ни в коем
случае нельзя. Собственной жизнью он готов был рискнуть, но не
жизнью детей. Они оказались камнем преткновения в делах, куда
более важных, чем их детские делишки, и это наполняло его
негодованием. Он добросовестно напоминал себе, что негодовать
надлежит на сложившуюся ситуацию, а вовсе не на детей.
Все равно ничего я сегодня ночью уже не сделаю, говорил он
себе. Несчастные ребятишки, наверное, помирают от страха.
На самом деле они были страшно увлечены.
- А зачем ему это?
- Послушай, Никки, я не могу рассказать вам сразу обо всем.
Я устал. И вообще это...
Он с трудом выдавил их себя извиняющуюся улыбку и закончил:
- Ну, это вопрос веры и морали.
Джуди никак не могла примириться с главной особенностью
старика.
- Я все-таки не понимаю, как может человек дожить до ста
пятидесяти семи лет.
- Ну, не знаю, - сказал Никки. - Он всего лишь на пятьдесят
лет старше той французской шансонетки.
- Какой?
- Про которую папа рассказывал.
- А.
Пауза.
- Ты полагаешь, что и она могла бы разговаривать с ним без
слов?
- А пожалуй, жуткое было бы зрелище, верно? - без тени
улыбки сказал Никки.
Мистер Фринтон расхохотался и сказал:
- Да, и все, наверное, жаловалась бы на Ла Гулю, как та
сперла одну из ее песен, чтобы спеть ее перед Эдуардом Седьмым,
когда он был еще принцем Уэльским. Не иначе, как "Марсельезу".
Он посерьезнел и добавил:
- Вы сознаете, что при его рождении "Марсельеза" еще
оставалась новинкой?
- Так вы уверены, что это правда?
- По-моему, достаточно посмотреть на него.
- Вообще-то, в Библии рассказывается об очень старых людях.
- Не только в Библии. Старый Парр, как полагали, прожил сто
пятьдесят два года, только это нельзя было проверить, поскольку
в то время не существовало свидетельств о рождении. О другом
малом по имени Генри Дженкинс говорили, будто ему стукнуло сто
шестьдесят девять. И была еще графиня Десмондская, про которую
рассказывали, что она умерла, свалившись с яблони, когда ей
было сто сорок лет, а даты рождения графинь люди, как правило,
помнят. Муж ее совершенно определенно умер за семьдесят лет до
нее.
- Интересно, что чувствует такой человек?
- Сомневаюсь, чтобы он вообще что-то чувствовал.
- Онемение?
- Только не умственное.
- А почему он так много пьет по субботам?
- Никто не знает. Я думаю, это как-то связано со здоровьем
его рассудка, своего рода прием лекарства.
- Вроде английской соли?
- Почему бы и нет?
- Кстати, кто он такой?
- Просто старик, родившийся за десять лет до Дарвина. Был
когдато сельским джентльменом, как ваш отец. Только он все жил
и жил и все думал, думал. Надо полагать, жизнь у него была
одинокая.
- А зачем его надо убивать?
- Надо.
- Но зачем?
- Затем, что хватит с людей диктаторов.
- А чем они нехороши?
- Тем, что человек должен обладать свободой выбора между
правильным и неправильным.
- Даже если он выбирает неправильное?
- Да, я это так понимаю.
Джуди, все время напряженно размышлявшая, спросила:
- Для чего он хочет завладеть миром?
- Чтобы им управлять.
- Но для чего?
- А ты посмотри, на что этот мир похож.
- Ты и не ведаешь, сын мой, - вдруг сообщил Никки, - сколь
малая мудрость потребна для управления миром.
- Вот именно.
- А если он станет им управлять, лучше будет?
- Он говорит, что лучше.
- Но будет или не будет?
- Никки, сейчас нами управляют люди вроде президента
Эйзенхауэра, сэра Антони Идена и мистера Хрущева, или кто у них
там теперь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56