Но стрелять
ему не приходилось ни разу.
Ходу, парень, смерть - пустяк.
Самое верное - заглянуть в покои Хозяина. Он спустился на
лифте: черная дверь, каким-то образом излучающая властность,
подобно той, что на Даунинг-стрит 10, стояла нараспашку. Рога в
прихожей были оттянуты вниз, лаборатория оставлена настежь, ее
гул и сверкание в первый раз открылись ему. Внутри никого.
Некое сознательное присутствие здесь ощущалось, но людей видно
не было. Пусто и в древнем будуаре, или курительной с
Бейкер-стрит, фонограф молчит. Спальня мистера Бленкинсопа,
обнаружившаяся за одной из дверей, поблескивала заброшенным
великолепием лакового алтаря. В уборной и ванной, - Джуди было
бы приятно об этом узнать, - имелись настоящие краны с водой.
На полке ухмылялись из стакана с дезинфицирующим раствором
вставные челюсти мистера Бленкинсопа, запасные. То был главный
из символов скелета и только он и остался от мистера
Бленкинсопа, более ничего.
Он задержался около двери, за которой явно располагалась
спальня Хозяина, страшась дотронуться до ручки. Тронь ее, а
она, глядишь, возьмет да и улетит вместе с дверью или дверь,
еще того хуже, распахнется, зияя, внутрь, - и полезет оттуда
нечто, как из сосуда Пандоры, или выскочит какой-нибудь
табакерочный чертик, вот что тогда? Лучше не представлять себе
- что. Ходу, парень, смерть - пустяк.
Нет. Правь, Британия.
И спальня оказалась пустой. Обстановка самая скромная, -
железная походная койка и чудной разновидности "немой
камердинер" из красного дерева. Когда Хозяин был помоложе, в
спальнях джентльменов часто можно было увидеть подобные
приспособления, походившие на сложное кресло с полочками,
вешалками для сюртуков, распорками для обуви и даже подставкой
для парика. На одной из полочек лежал крючок для застегивания
пуговиц и набор опасных бритв, помеченных днями недели. В
комнате еле слышно пахло лавровишневой туалетной водой.
Вниз по истертому лестничному ковру, мимо визитной карточки
Чарльза Дарвина, по мощенному плиткой туннелю к лифту.
Вот только Шутьки под ногами мне сейчас не хватало, подумал
он. Закрыть ее что ли в одной из комнат? Как-то об этом я не
подумал. Да, пожалуй. Нет, не стоит. Какая разница? Я должен
действовать автоматически и не запинаться, задумываясь о
посторонних вещах. Пусть идет со мной, если хочет.
Он заглянул в машинный зал, по которому, исполняя свою
работу, перемещались техники, не ведающие, что он наблюдает за
ними.
Пинки месил на кухне тесто. Головы он не поднял.
Сверкающие коридоры, закрытые двери.
Пусто и в жилой половине, - законченный корабль подсыхает в
бутылке, распространяя теплый аромат лака.
Вертолет стоял посреди пустого ангара, таинственный и
безмолвный, как богомол или фараон, упокоившийся в своей
пирамиде.
Когда Никки растворил двери ангара, впуская внутрь последние
остатки дня, его едва не отбросило ветром назад.
Он столь долгое время оставался запертым в комнате без окон,
наедине с искусственным светом, что позабыл о переменчивости
погоды.
Возможно, вибраторы подействовали на атмосферу или нарушили
какое-то иное равновесие, ибо над островом свирепствовал
ужасающий шторм, в котором молнии ухитрялись соединяться с
ураганным ветром. Черное небо, - от какого Шекспир вполне мог
ожидать, что оно обрушится на скалы потоками горящей смолы, -
заполняли мятежные ветры и грохочущие громы. Волны неслись
иззубренными рядами. За ними неслась водяная пыль, срываемая с
бурунов, волны влекли ее, похожую на вздыбленное оперенье
скопы, полупрозрачное, словно муслин. Радуги играли в пыли.
Сами же волны были как дервиши, пляшущие безумный танец
семидесяти семи покрывал. Анемометр на вершине утеса размазало
в бурое пятно. Напор восьмибалльного ветра притиснул мальчика к
камню.
С огромным трудом справляясь с ветром, Никки стал
подбираться по карнизу к вершине.
Он был восставшим Ариэлем из "Бури", ищущим страшного
Просперо, чтобы защитить Калибана.
Есть конец у всех дорог.
Все минует, дай лишь срок.
Пред зарей густеет мрак.
Ходу, парень, смерть - пустяк.
Молния резанула по небу, и Никки увидел Хозяина, стоявшего
посреди урагана, опираясь на альпеншток.
С тяжким усилием Хозяин поворотился, - пока мальчик поднимал
зияющий и мотаемый ветром из стороны в сторону револьвер.
Хозяин двинулся прямо на дуло, скособочась в сторону
альпенштока, и скоро они уже стояли на скальном откосе всего
только в шаге один от другого.
Синие глаза сошлись, как и прежде, в одно сверкающее око.
Этот головной прожектор разрастался, пока не заполнил собою
небесный свод, стремительно надвигаясь на мальчика, будто
автомобиль, мчащий, чтобы его раздавить. Затем он закружился,
как огненное колесо фейерверка. То был сияющий космос, и
мальчику оставалось либо и дальше противостоять этому космосу,
либо войти в него.
И он вошел.
Он опустил револьвер.
Он сказал:
- Да.
Замедленным, полусонным движением он отшвырнул револьвер.
Ему хотелось заснуть, погрузиться в приятное онемение и пусть
все будет, как будет. "Уэбли" проскакал по голому камню, затем,
зацепившись барабаном, перевернулся и исчез за краем обрыва.
Хозяин нащупал путь к сознанию Никки.
Глава тридцать четвертая. На дне морском
Вообще-то Шутька была не из кусачих собак, но нынче ей
владел ужас. Расплющенная и расчесанная ветром, она каким-то
чудом держалась за голый утес, а гром, которого она боялась
пуще всего на свете, буквально перекатывался через ее дрожащее
тельце. Шутька в ужасе таращила одичалые глаза, и даже язык у
нее во рту трепетал от страха. Приникнув за спиною Хозяина к
вершине Роколла, она цеплялась за нее, как цепляются за жизнь.
Сделав шаг назад, Хозяин наступил на нее.
Шутька в ответ цапнула его за лодыжку.
Потерявшая равновесие, подхваченная порывом ветра,
споткнувшаяся о собаку древняя горстка костей повернулась на
полоборота и рухнула на собственное бедро.
Послышался резкий хруст, громкий, словно кто-то ломал для
костра хворост.
Шутька, потрясенная содеянным не меньше, чем бурей, ползком
убралась в ангар.
Никки стоял неподвижно, ожидая, когда ему скажут, что
делать.
Прошло несколько мгновений, и в промежутке между ударами
грома Хозяин вдруг рассмеялся.
То был удивительный смех, - сильный, полнозвучный, веселый,
-смех юноши, записанный в университетском Доме Славы в 1820
году.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
ему не приходилось ни разу.
Ходу, парень, смерть - пустяк.
Самое верное - заглянуть в покои Хозяина. Он спустился на
лифте: черная дверь, каким-то образом излучающая властность,
подобно той, что на Даунинг-стрит 10, стояла нараспашку. Рога в
прихожей были оттянуты вниз, лаборатория оставлена настежь, ее
гул и сверкание в первый раз открылись ему. Внутри никого.
Некое сознательное присутствие здесь ощущалось, но людей видно
не было. Пусто и в древнем будуаре, или курительной с
Бейкер-стрит, фонограф молчит. Спальня мистера Бленкинсопа,
обнаружившаяся за одной из дверей, поблескивала заброшенным
великолепием лакового алтаря. В уборной и ванной, - Джуди было
бы приятно об этом узнать, - имелись настоящие краны с водой.
На полке ухмылялись из стакана с дезинфицирующим раствором
вставные челюсти мистера Бленкинсопа, запасные. То был главный
из символов скелета и только он и остался от мистера
Бленкинсопа, более ничего.
Он задержался около двери, за которой явно располагалась
спальня Хозяина, страшась дотронуться до ручки. Тронь ее, а
она, глядишь, возьмет да и улетит вместе с дверью или дверь,
еще того хуже, распахнется, зияя, внутрь, - и полезет оттуда
нечто, как из сосуда Пандоры, или выскочит какой-нибудь
табакерочный чертик, вот что тогда? Лучше не представлять себе
- что. Ходу, парень, смерть - пустяк.
Нет. Правь, Британия.
И спальня оказалась пустой. Обстановка самая скромная, -
железная походная койка и чудной разновидности "немой
камердинер" из красного дерева. Когда Хозяин был помоложе, в
спальнях джентльменов часто можно было увидеть подобные
приспособления, походившие на сложное кресло с полочками,
вешалками для сюртуков, распорками для обуви и даже подставкой
для парика. На одной из полочек лежал крючок для застегивания
пуговиц и набор опасных бритв, помеченных днями недели. В
комнате еле слышно пахло лавровишневой туалетной водой.
Вниз по истертому лестничному ковру, мимо визитной карточки
Чарльза Дарвина, по мощенному плиткой туннелю к лифту.
Вот только Шутьки под ногами мне сейчас не хватало, подумал
он. Закрыть ее что ли в одной из комнат? Как-то об этом я не
подумал. Да, пожалуй. Нет, не стоит. Какая разница? Я должен
действовать автоматически и не запинаться, задумываясь о
посторонних вещах. Пусть идет со мной, если хочет.
Он заглянул в машинный зал, по которому, исполняя свою
работу, перемещались техники, не ведающие, что он наблюдает за
ними.
Пинки месил на кухне тесто. Головы он не поднял.
Сверкающие коридоры, закрытые двери.
Пусто и в жилой половине, - законченный корабль подсыхает в
бутылке, распространяя теплый аромат лака.
Вертолет стоял посреди пустого ангара, таинственный и
безмолвный, как богомол или фараон, упокоившийся в своей
пирамиде.
Когда Никки растворил двери ангара, впуская внутрь последние
остатки дня, его едва не отбросило ветром назад.
Он столь долгое время оставался запертым в комнате без окон,
наедине с искусственным светом, что позабыл о переменчивости
погоды.
Возможно, вибраторы подействовали на атмосферу или нарушили
какое-то иное равновесие, ибо над островом свирепствовал
ужасающий шторм, в котором молнии ухитрялись соединяться с
ураганным ветром. Черное небо, - от какого Шекспир вполне мог
ожидать, что оно обрушится на скалы потоками горящей смолы, -
заполняли мятежные ветры и грохочущие громы. Волны неслись
иззубренными рядами. За ними неслась водяная пыль, срываемая с
бурунов, волны влекли ее, похожую на вздыбленное оперенье
скопы, полупрозрачное, словно муслин. Радуги играли в пыли.
Сами же волны были как дервиши, пляшущие безумный танец
семидесяти семи покрывал. Анемометр на вершине утеса размазало
в бурое пятно. Напор восьмибалльного ветра притиснул мальчика к
камню.
С огромным трудом справляясь с ветром, Никки стал
подбираться по карнизу к вершине.
Он был восставшим Ариэлем из "Бури", ищущим страшного
Просперо, чтобы защитить Калибана.
Есть конец у всех дорог.
Все минует, дай лишь срок.
Пред зарей густеет мрак.
Ходу, парень, смерть - пустяк.
Молния резанула по небу, и Никки увидел Хозяина, стоявшего
посреди урагана, опираясь на альпеншток.
С тяжким усилием Хозяин поворотился, - пока мальчик поднимал
зияющий и мотаемый ветром из стороны в сторону револьвер.
Хозяин двинулся прямо на дуло, скособочась в сторону
альпенштока, и скоро они уже стояли на скальном откосе всего
только в шаге один от другого.
Синие глаза сошлись, как и прежде, в одно сверкающее око.
Этот головной прожектор разрастался, пока не заполнил собою
небесный свод, стремительно надвигаясь на мальчика, будто
автомобиль, мчащий, чтобы его раздавить. Затем он закружился,
как огненное колесо фейерверка. То был сияющий космос, и
мальчику оставалось либо и дальше противостоять этому космосу,
либо войти в него.
И он вошел.
Он опустил револьвер.
Он сказал:
- Да.
Замедленным, полусонным движением он отшвырнул револьвер.
Ему хотелось заснуть, погрузиться в приятное онемение и пусть
все будет, как будет. "Уэбли" проскакал по голому камню, затем,
зацепившись барабаном, перевернулся и исчез за краем обрыва.
Хозяин нащупал путь к сознанию Никки.
Глава тридцать четвертая. На дне морском
Вообще-то Шутька была не из кусачих собак, но нынче ей
владел ужас. Расплющенная и расчесанная ветром, она каким-то
чудом держалась за голый утес, а гром, которого она боялась
пуще всего на свете, буквально перекатывался через ее дрожащее
тельце. Шутька в ужасе таращила одичалые глаза, и даже язык у
нее во рту трепетал от страха. Приникнув за спиною Хозяина к
вершине Роколла, она цеплялась за нее, как цепляются за жизнь.
Сделав шаг назад, Хозяин наступил на нее.
Шутька в ответ цапнула его за лодыжку.
Потерявшая равновесие, подхваченная порывом ветра,
споткнувшаяся о собаку древняя горстка костей повернулась на
полоборота и рухнула на собственное бедро.
Послышался резкий хруст, громкий, словно кто-то ломал для
костра хворост.
Шутька, потрясенная содеянным не меньше, чем бурей, ползком
убралась в ангар.
Никки стоял неподвижно, ожидая, когда ему скажут, что
делать.
Прошло несколько мгновений, и в промежутке между ударами
грома Хозяин вдруг рассмеялся.
То был удивительный смех, - сильный, полнозвучный, веселый,
-смех юноши, записанный в университетском Доме Славы в 1820
году.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56