И слухи оттуда ползли. Вначале партия росла медленно, а потом, во-первых, заработала троичность системы, а во-вторых, миротворцы-каратели на шею сели куда покруче прежней вохры. Когда организация разрослась, мы крепко нажали на агитпроп, на «черную пропаганду» и слухи, на открытую подрывную работу, провокации и саботаж. Раньше, когда с агитпропом было попроще, хотя и поопаснее, и пока его продолжали под маркой прежнего подполья, там всё сгнило от стукачей, этим делом занимался Финн Нильсен. А теперь эту кашу и всё, что с ней связано, взялась помешивать Сидра.
Здорово подсобила раздача листовок и прочее в этом духе. Ни в «Салоне», ни дома, ни в номере «Дрянда» мы подпольной литературы не держали. А распространяла ее пацанва, причем такая, что читать не умеет.
При том Сидра полный день работала насчет причесать и тэ дэ. И примерно в то время, когда ей начало становиться невмоготу, однажды вечерочком я с ней под руку вышел пройтись на Пересечку. И вдруг глядь - знакомое личико, знакомая фигурка: девчонка, тощенькая, угловатая, рыжая, что твоя морковка. Годков так двенадцати, когда ихняя сестра в рост идет, перед тем как набрать цветущую мягкую округлость. Вижу, что встречал, но не могу сказать, ни где, ни когда, ни по какому случаю.
- Тихо, куколка, - говорю. - Кинь глаз вон на ту. Рыженькую, тощенькую.
Сидра глянула.
- Милый мой, - говорит. - Ты у нас с вывихом, не новость. Но ведь совсем дитё же!
- При чем тут это? Кто она?
- Готт знает. Тормознуть ее?
И вдруг я вспомнил, будто клип увидал. Вот бы Ваечка со мной была, но мы с ней вместе на людях не показывались. Эта голяшка рыжая была на том самом собрании, где Мизинчик погиб. На полу сидела перед трибуной, слушала, раскрыв глаза, и хлопала, как шальная. А под конец я увидел, как она летит, сложившись, кубарем и с ног сбивает желтую робу, ту самую, которому я в темпе потом челюсть сломал.
Если б не она, если б не ее находчивость и быстрота, не гулять бы нам с Ваечкой живыми-здоровыми и на свободе.
- Нет, - говорю, - не надо. Но как бы не потерять ее из виду. Эх, был бы здесь кто-нибудь из наших «иррегулярных». Вот дьявол!
- Заскочи куда-нибудь и звякни Ваечке - через пять минут кто-нибудь объявится, - Сидра говорит.
Так я и сделал. Идем с Сидрой, прогуливаемся, на витрины смотрим, еле плетемся, будто что-то выбираем. Минут через семь-восемь подбегает к нам пацаненок, останавливается и говорит:
- Привет, тетя Мэйбл! Здоров, дядя Джо!
Взяла его Сидра за руку.
- Здорово, Тони! Как твоя мамочка?
- В ажуре, - говорит. И шепчет: - Я не Тони, я Джок.
- Извини, - говорит Сидра мне. - Последи за ней.
А сама с мальцом в кондитерскую.
Вышла. Снова берет меня под руку. А следом и малец с леденцом на палочке, мол, спасибо, тетя Мэйбл, и до свиданья. И вприпрыжку топ-топ от нас, завертелся возле рыженькой, приостановился, на видеоэкран рот раскрыл, свой леденец сосет. А мы с Сидрой домой отправились.
Пришли, а нас уже донесение ждет: «Вошла в детдом „Колыбелька“ и там застряла. Дальше наблюдать?»
- Самую чуточку, - говорю, зову Ваечку и спрашиваю, помнит ли она такую. Оказывается, тоже помнит, но, кто она, понятия не имеет. Спроси, мол, у Финна.
- Лучше вот что сделаем, - говорю и звоню Майку.
Да, есть телефон в детдоме «Колыбелька», и Майк в темпе приложит ухо. Минут двадцать у него ушло на то, чтоб разобраться: больно много голосов, причем в этом возрасте пацанов от девчонок не отличить еще. А потом говорит:
- Ман, предположительно слышны три голоса, отвечающих типу и возрасту, который ты указал. Однако два из них откликаются на имена, которые звучат как мужские. А третий отвечает, когда окликают «Хэзел», причем взрослый женский голос это имя твердит постоянно. По-моему, это голос воспитательницы.
- Майк, глянь-ка в списки прежней организации. Посмотри там всех, кого звали «Хэзел».
- Четверо таких, - отвечает он тут же. - И одна из них - Хэзел Миид, из «Молодых камрадов-помощников», проживает в детдоме «Колыбелька», родилась 25 декабря 2063 года, масса - тридцать девять килограмм, рост…
- Так вот кто она, наш птурсик-то! Спасибо, Майк Ваечка, отмени пост у детдома. Отлично!
- Майк, вызови Донну, надо с ней, с подругой, парой слов обменяться.
Привлечь Хэзел Миид - это я доверил женщинам, а держался подальше, пока Сидра не привела ее к нам домой две недели спустя. Но Ваечка сама прежде доложила, мол, есть проблема. У Сидры полная ячейка, а она хочет, чтобы в ней состояла и Хэзел Миид. Такое не предусмотрено, и кроме того есть сомнения, поскольку ребенок же. По уставу мы младше шестнадцати не брали.
Я поставил вопрос на исполкоме с участием Адама Селены.
- Как понимаю, - говорю, - троичная система должна нам помогать, а не мешать. Не вижу греха, если у камрада Цецилии в ячейке будет четверо. И опасности тоже не вижу.
- Согласен, - кивнул проф. - Но считаю, что четвертый должен оставаться вне ячейки, чтобы остальных не знал, пока это не будет вызвано поручениями, которые даст Цецилия. Это меня не беспокоит, меня беспокоит возраст.
- Верно, - кивнула Ваечка. - Относительно возраста этого ребенка стоит поговорить.
- Друзья, - сказал Майк нерешительно (в первый раз нерешительно за несколько недель; он совсем сделался деятель «Адам Селена», а не одинокая машина), - возможно, пора напомнить, что подобные ситуации я уже разрешал в положительном смысле. По-моему, тут дискутировать нечего.
- Вот именно, Майк, - поддержал его проф. - Есть председатель, и у него есть право решать такие вещи. Какая у нас самая большая ячейка?
- Пятеро. Сдвоенная: тройка и двойка.
- И без осложнений. Ваечка, драгоценнейшая, неужели Сидра предлагает этому ребенку полноправное членство? Не напомнить ли ей, что ведь мы же революцию затеваем? Со всеми отсюда вытекающими, вроде беспорядков, кровопролития и других вероятных бед?
- Именно так она и ставит вопрос.
- Но, дражайшая леди, когда мы ставим на кон свои жизни, мы достаточно взрослые люди, чтобы это понимать. Взрослый человек эмоционально ощущает хватку смерти. А дети редко бывают способны осознать, что смерть угрожает им лично. Можно даже определить порог зрелости как возраст, в котором человек осознает, что смертей… и принимает этот приговор без страха.
- В таком случае, проф, - сказал я, - пришлось бы назвать детьми кое-каких здоровенных дядь и теть. Семь против двух, такие есть и в партии.
- Кореш, не спорю. Есть вероятность, что чуть ли не половина из наших именно такие, причем под конец всей этой дурдомной зарубы нас это весьма неприятно удивит.
- Проф, - не унималась Ваечка. - Майк, Манни. Сидра убеждена, что этот ребенок - уже взрослый человек. И я в этом убеждена.
- Что скажешь, Ман? - спросил Майк.
- Пусть проф с ней как-нибудь встретится и выработает свое мнение. Я на нее купился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114