Истин немного замялся, затем сказал:
— Я был им, но не всегда. А жаль.
Маленькая темнокудрая девчушка рассматривала его.
— А как тебя зовут?
— Майлз.
Эстела хихикнула:
— Какой ты худой.
— Да, я знаю.
Теперь, при ярком свете, Хуанита еще больше поразилась изменениям, происшедшим в Майлзе. За восемь месяцев он так похудел, что щеки ввалились, а шея и тело стали совсем тощими. Мятый костюм болтался на нем, будто был на два размера велик. Он выглядел усталым и слабым.
— Можно я сяду?
— Да. — Она указала на плетеное кресло, хотя сама по-прежнему стояла напротив него. И с совсем уж нелогичным упреком заметила:
— Плохо вы ели в тюрьме.
Он покачал головой, впервые слегка улыбнувшись.
— Да уж, еда там не для гурманов. Мне кажется, это заметно.
— Да, мне это заметно.
Эстела спросила:
— Ты пришел ужинать? Мамочка печет пирог.
— Нет, — сказал он, помедлив.
— Вы хоть ели сегодня? — сурово спросила Хуанита.
— Утром. А потом что-то перехватил на автобусной остановке.
С кухни доносился запах уже почти готового пирога. Майлз инстинктивно обернулся.
— Тогда присоединяйтесь к нам. — И Хуанита поставила еще один прибор на маленьком столике, где они ели с Эстелой. Это получилось у нее само собой. В каждом пуэрто-риканском доме — даже в самом бедном — полагается делиться едой, какая есть.
За столом Эстела принялась болтать, а Майлз отвечал на ее вопросы — первоначальная напряженность стала покидать его. Несколько раз он оглядывал просто обставленную, но уютную квартирку. Хуанита умела навести дома уют. Она любила шить и всячески украшать свое жилище. В скромной гостиной стоял старый, потрепанный диван-кровать, который она накрыла ярким ситцем в белых, красных и желтых разводах. Плетеные кресла, в одном из которых сидел Майлз, она купила задешево и выкрасила красной киноварью. На окнах повесила простые дешевые занавески из ярко-желтой толстой материи. Стены украшали картина примитивиста и плакаты, рекламирующие путешествия.
Хуанита слушала болтовню дочки с Майлзом, но сама говорила немного, все еще не избавившись от сомнений и подозрений. Зачем все-таки пришел Майлз? Не доставит ли он ей снова неприятности, как и раньше? Опыт подсказывал, что он на это способен. Однако сейчас он казался безобидным — безусловно, физически ослабевшим, немного испуганным, возможно, сломленным.
Но она совершенно не чувствовала неприязни. Хотя Майлз пытался обвинить ее в краже похищенных им самим денег, время как-то отодвинуло это предательство. Даже когда его вывели на чистую воду, Хуанита почувствовала главным образом облегчение, а не ненависть. Теперь же ей больше всего хотелось остаться наедине с Эстелой.
Майлз вздохнул, отодвигая тарелку. На ней он ничего не оставил.
— Спасибо. Это была самая вкусная еда за долгое время.
— Чем вы собираетесь заняться? — спросила его Хуанита.
— Не знаю. Завтра начну искать работу. — Он глубоко вздохнул и, казалось, хотел еще что-то сказать, но она жестом попросила его подождать.
— Эстелита, пойдем, любимая! Пора спать! Вскоре умытая, с причесанными волосиками, в розовой пижамке Эстела пришла пожелать спокойной ночи. Большие влажные глаза серьезно смотрели на Майлза.
— Мой папа ушел. Ты тоже уйдешь?
— Да, очень скоро.
— Я так и думала. — Она подставила ему личико для поцелуя.
Уложив Эстелу, Хуанита вышла из спальни и закрыла за собой дверь. Она села напротив Майлза, сложив на коленях руки.
— Ну вот. Можете говорить.
Он молчал, облизывая губы. Теперь, когда момент настал, он, казалось, колебался, не находя слов. Затем сказал:
— Все это время, пока.., меня не было.., мне хотелось попросить прощения. Прощения за все, что я сделал, но прежде всего за то, как поступил с вами. Мне стыдно. С одной стороны, я не знаю, как это произошло. С другой, мне кажется, знаю.
Хуанита пожала плечами:
— Все, что было, прошло. Разве это имеет сейчас значение?
— Для меня имеет. Пожалуйста, Хуанита.., позвольте я расскажу вам все, как было.
И слова признания хлынули потоком. Майлз говорил о пробудившейся совести и о том, что раскаивается в прошлогоднем безумии, когда словно в лихорадке играл и залезал в долги, забыв о морали и о добре и зле. Сейчас, когда он оглядывается назад, ему кажется, что кто-то другой завладел его духом и телом. Он признал свою вину — да, он совершил кражу в банке. Но хуже всего было то, как он поступил с ней. Чувство стыда все время преследовало его в тюрьме и никогда его не покинет.
Слова Майлза вызвали у Хуаниты прежде всего недоверие. По мере того как он говорил, оно постепенно рассеивалось, но не до конца: жизнь слишком часто дурачила и обманывала ее, не позволяя ни во что полностью поверить. И тем не менее Хуанита склонна была думать, что Майлз говорит правду, и чувство жалости охватило ее.
Она обнаружила, что сравнивает Майлза с Карлосом, своим сбежавшим мужем. Карлос был человеком слабым; таким же был и Майлз. И все же то, что Майлз смог вернуться и предстать перед ней с повинной, говорило о силе характера и мужестве, которых никогда не было у Карлоса.
Внезапно она увидела в этом иронию судьбы: мужчины, попадавшиеся ей в жизни, — по разным причинам — были ущербными и серенькими. Вдобавок — неудачниками, как и она. Хуанита чуть не рассмеялась, но сумела сдержаться: Майлз никогда бы этого не понял.
— Хуанита, — взволнованно произнес он, — я хочу спросить вас. Вы простите меня? А если простите, скажете мне об этом?
Она посмотрела на него. Слезы наполнили ее глаза. Вот это было ей понятно. Она родилась католичкой, и хотя в последнее время не часто ходила в церковь, утешение, какое приносит исповедь и отпущение грехов, было ей знакомо. Она встала.
— Майлз, — сказала Хуанита. — Встаньте. Посмотрите на меня.
Он повиновался, и она мягко сказала:
— Достаточно вы настрадались. Да, я прощаю вас. Его лицо задергалось и искривилось. Хуанита обняла его — и он разрыдался.
Когда Майлз успокоился, и они снова сели, Хуанита деловито спросила:
— Где вы будете ночевать?
— Пока не знаю. Где-нибудь устроюсь.
Она подумала, затем сказала:
— Можете остаться здесь, если хотите. — И, заметив его удивление, быстро добавила:
— В этой комнате вы можете ночевать только сегодня. Я лягу в спальне с Эстелой. Дверь наша будет заперта. — Ей хотелось, чтобы все было ясно.
— Если вы и вправду не против, — ответил он, — я с радостью переночую тут. И вы можете не волноваться.
Он не сказал ей об истинной причине, объяснявшей, почему она может не волноваться: он еще не справился с собой ни психологически, ни физиологически. Он только знал, что из-за связи с Карлом, своим защитником в тюрьме, его перестало тянуть к женщинам. И он не был уверен, сможет ли снова стать мужчиной…
Вскоре усталость сморила обоих, и Хуанита отправилась к Эстеле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110