Одежда
состояла из толстого спортивного свитера, джинсов и носков. Труднее всего
было подобрать обувь, так как все было слишком велико. В конце концов я
выбрала кеды, натолкав в них ваты. Хорошо, что теперь такая мода - эту
одежду могли носить лица любого пола. Затем я занялась сейфом.
Нижний камень нажать два раза с левой стороны, раз с правой и опять с
левой... Не дай бог, шеф что-нибудь изменил! Нет, все осталось
по-прежнему. Верхний камень выдвинулся, и передо мной предстала дворца
сейфа, наполовину скрытая другим камнем. Теперь надо набрать ноль.
Отодвинулся и второй камень. А теперь на всю жизнь запомнившиеся мне
двадцать восемь сто двадцать один.
Сумка и сетка лежали на месте. На миг теплое чувство согрело мое
заледеневшее от ненависти сердце. Мне документы, деньги, мой атлас... На
другой полке лежали пачки банкнот, долларов и франков. Я сгребла все, не
считая, - за минувшие три месяца нанесенный мне моральный ущерб
значительно возрос и не такого еще требовал возмещения!
На полку, где лежали деньги, я положила те жуткие, полусгнившие
лохмотья, которые когда-то были моим платьем, и заперла сейф. Потом еще
немного поела фруктов, выкурила сухую сигарету и, подумав, подошла к
картине, висевшей на стене. Что-то он делал тогда с рамой...
Тщательно обследовав левую часть рамы, я обнаружила небольшую
выпуклость и нажала на нее. С тихим шелестом сверху спустилась карта.
Открыв свой атлас на странице, где была Испания, я нашла и постаралась
запомнить то место в Пиренеях, где семерка пересекается с "Б" как Бернард.
Вернув картину в прежнее положение, я решила, что теперь могу удалиться.
На рассвете я добралась до маленькой железнодорожной станции, где
изучила схему движения поездов и их расписание. Ближайший поезд
отправлялся в Тур, и, видимо, как раз его ожидали люди, по виду рабочие. В
свитере и джинсах я не очень выделялась среди них, лицо мое закрывали
самые большие очки, какие мне удалось разыскать среди вещей шефа, так что
на меня не обращали внимания. Я купила билет и села в поезд.
Прибыв в Тур, я дождалась в вокзальном буфете открытия магазинов и
отправилась совершать покупки. Делала я это очень продуманно, в магазине
более одной вещи не покупала, причем выбирала магазины самообслуживания
или такие, где было много народу. Продавщицы тоже не обращали на меня
внимания - они и не такое видали. Переодевалась тоже постепенно, используя
для этой цели дамские комнаты магазинов. Обувь я приобрела на распродаже,
причем здесь главной была забота не о качестве или удобстве покупаемых
туфель, а о том, чтобы никто не заметил моих громадных кед. В заключение я
купила чемодан и села в парижский поезд уже как нормально одетая
пассажирка.
С той минуты, как я увидела себя в зеркале, мои планы изменились.
Вылезая из могилы, я думала лишь о том, чтобы как можно скорее добраться
до Интерпола, рассказать там все и немедленно отбыть в Польшу. Вид
собственной посмертной маски заставил меня пересмотреть эти планы.
Как-никак, а собственное здоровье и внешний вид меня все-таки волновали.
То, что я увидела в зеркале, сразу же навело на мысль о многочисленных
болезнях, наверняка уже притаившихся в моем организме. Впрочем, почему
притаившихся? Ревматизм уже явственно давал себя знать в коленях и в
правом плече, каждую минуту ожидала я проявления симптомов и других
болезней. Да и вообще, как в таком виде показаться людям на глаза?
Говоря откровенно, было еще одно соображение. Я была убеждена, что
Интерпол помешает мне заняться собой. Они наверняка захотят иметь меня под
рукой и велят мне остаться в Париже. И дальше. Предположим, я все
расскажу, полиция займется сокровищами, шеф узнает и распорядится свернуть
мне шею. Найти меня ему будет нетрудно. Конечно, Интерпол мог бы
позаботиться о моей безопасности, но единственное надежное место, какое я
была в состояния представить, - это противотанковый бункер в казематах
Интерпола, скрытый глубоко в земле. У меня же выработалось прочное
отвращение к такого рода помещениям, не говоря уже о том, что пребывание
там не скажется благоприятно на моем здоровье.
Да нет, могли бы меня поселить в обычной гостинице и выставить охрану
- две дюжины сыщиков. Хотя где они возьмут столько народу? Дадут два-три
человека, на больше...
Осенний пейзаж, проплывающий за окнами вагона, исчез, и вместо него я
в своем буйном воображении увидела себя спокойно сидящей в номере
гостиницы. Волосики у меня повылезли, все тело облеплено
противоревматическими пластырями, в фарфоровой мисочке на тумбочке лежит
искусственная челюсть. В холле дежурит мрачная личность с тупым выражением
лица. К ней приближается другая личность - со злобным выражением лица - и
сообщает, что прибыла сменить первую. Первая личность удаляется, а вторая
поднимается по лестнице и подходит к двери моего номера. У двери дежурит
третья личность. Узнав, что ее пришли сменить, она оживляется и радостно
сбегает с лестницы, а злобная личность осматривается по сторонам. Ночь,
тишина, все спят, я тоже. Личность вытаскивает из кармана отмычку,
бесшумно открывает мою дверь, на цыпочках входят в комнату и приближается
к кровати. Я продолжаю спать, хрипя бронхитом. Личность вытягивает из
кармана орудие преступления...
Странно еще, что я не сорвалась с места с диким криком. Сердце
отчаянно билось. Да, нервы никуда. Еще немного - и меня бы убили.
Воображение сработало не до конца, потому, видимо, что я не решила, каким
орудием воспользуется преступник. Но и незавершенной картины было
достаточно, чтобы я отказалась от идеи персональной охраны.
Я могла, конечно, наплевать на Интерпол и сразу отправиться в Польшу.
И опять включилось мое проклятое воображение.
Я увидела себя на пограничном пункте в Колбаскове. Увидела, как
выхожу из автомашины, страшилище в парижской конфекции. Увидела, как ко
мне приближается Дьявол, увидела ужас на его лице и отвращение, увидела,
как он в страхе шарахается от меня. Потом увидела себя в гостях у моей
варшавской приятельницы и то выражение притворного сочувствия и
непритворного удовлетворения, с которым она смотрит на меня. Нет, только
не это!
На миг промелькнула в моем воображении и такая картинка: мать рыдает
надо мной, в отчаянии рвет волосы. Но эта картина была уже излишней, мне
вполне хватило первых двух, и я решительно отказалась от мысли о
немедленном возвращении в Польшу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
состояла из толстого спортивного свитера, джинсов и носков. Труднее всего
было подобрать обувь, так как все было слишком велико. В конце концов я
выбрала кеды, натолкав в них ваты. Хорошо, что теперь такая мода - эту
одежду могли носить лица любого пола. Затем я занялась сейфом.
Нижний камень нажать два раза с левой стороны, раз с правой и опять с
левой... Не дай бог, шеф что-нибудь изменил! Нет, все осталось
по-прежнему. Верхний камень выдвинулся, и передо мной предстала дворца
сейфа, наполовину скрытая другим камнем. Теперь надо набрать ноль.
Отодвинулся и второй камень. А теперь на всю жизнь запомнившиеся мне
двадцать восемь сто двадцать один.
Сумка и сетка лежали на месте. На миг теплое чувство согрело мое
заледеневшее от ненависти сердце. Мне документы, деньги, мой атлас... На
другой полке лежали пачки банкнот, долларов и франков. Я сгребла все, не
считая, - за минувшие три месяца нанесенный мне моральный ущерб
значительно возрос и не такого еще требовал возмещения!
На полку, где лежали деньги, я положила те жуткие, полусгнившие
лохмотья, которые когда-то были моим платьем, и заперла сейф. Потом еще
немного поела фруктов, выкурила сухую сигарету и, подумав, подошла к
картине, висевшей на стене. Что-то он делал тогда с рамой...
Тщательно обследовав левую часть рамы, я обнаружила небольшую
выпуклость и нажала на нее. С тихим шелестом сверху спустилась карта.
Открыв свой атлас на странице, где была Испания, я нашла и постаралась
запомнить то место в Пиренеях, где семерка пересекается с "Б" как Бернард.
Вернув картину в прежнее положение, я решила, что теперь могу удалиться.
На рассвете я добралась до маленькой железнодорожной станции, где
изучила схему движения поездов и их расписание. Ближайший поезд
отправлялся в Тур, и, видимо, как раз его ожидали люди, по виду рабочие. В
свитере и джинсах я не очень выделялась среди них, лицо мое закрывали
самые большие очки, какие мне удалось разыскать среди вещей шефа, так что
на меня не обращали внимания. Я купила билет и села в поезд.
Прибыв в Тур, я дождалась в вокзальном буфете открытия магазинов и
отправилась совершать покупки. Делала я это очень продуманно, в магазине
более одной вещи не покупала, причем выбирала магазины самообслуживания
или такие, где было много народу. Продавщицы тоже не обращали на меня
внимания - они и не такое видали. Переодевалась тоже постепенно, используя
для этой цели дамские комнаты магазинов. Обувь я приобрела на распродаже,
причем здесь главной была забота не о качестве или удобстве покупаемых
туфель, а о том, чтобы никто не заметил моих громадных кед. В заключение я
купила чемодан и села в парижский поезд уже как нормально одетая
пассажирка.
С той минуты, как я увидела себя в зеркале, мои планы изменились.
Вылезая из могилы, я думала лишь о том, чтобы как можно скорее добраться
до Интерпола, рассказать там все и немедленно отбыть в Польшу. Вид
собственной посмертной маски заставил меня пересмотреть эти планы.
Как-никак, а собственное здоровье и внешний вид меня все-таки волновали.
То, что я увидела в зеркале, сразу же навело на мысль о многочисленных
болезнях, наверняка уже притаившихся в моем организме. Впрочем, почему
притаившихся? Ревматизм уже явственно давал себя знать в коленях и в
правом плече, каждую минуту ожидала я проявления симптомов и других
болезней. Да и вообще, как в таком виде показаться людям на глаза?
Говоря откровенно, было еще одно соображение. Я была убеждена, что
Интерпол помешает мне заняться собой. Они наверняка захотят иметь меня под
рукой и велят мне остаться в Париже. И дальше. Предположим, я все
расскажу, полиция займется сокровищами, шеф узнает и распорядится свернуть
мне шею. Найти меня ему будет нетрудно. Конечно, Интерпол мог бы
позаботиться о моей безопасности, но единственное надежное место, какое я
была в состояния представить, - это противотанковый бункер в казематах
Интерпола, скрытый глубоко в земле. У меня же выработалось прочное
отвращение к такого рода помещениям, не говоря уже о том, что пребывание
там не скажется благоприятно на моем здоровье.
Да нет, могли бы меня поселить в обычной гостинице и выставить охрану
- две дюжины сыщиков. Хотя где они возьмут столько народу? Дадут два-три
человека, на больше...
Осенний пейзаж, проплывающий за окнами вагона, исчез, и вместо него я
в своем буйном воображении увидела себя спокойно сидящей в номере
гостиницы. Волосики у меня повылезли, все тело облеплено
противоревматическими пластырями, в фарфоровой мисочке на тумбочке лежит
искусственная челюсть. В холле дежурит мрачная личность с тупым выражением
лица. К ней приближается другая личность - со злобным выражением лица - и
сообщает, что прибыла сменить первую. Первая личность удаляется, а вторая
поднимается по лестнице и подходит к двери моего номера. У двери дежурит
третья личность. Узнав, что ее пришли сменить, она оживляется и радостно
сбегает с лестницы, а злобная личность осматривается по сторонам. Ночь,
тишина, все спят, я тоже. Личность вытаскивает из кармана отмычку,
бесшумно открывает мою дверь, на цыпочках входят в комнату и приближается
к кровати. Я продолжаю спать, хрипя бронхитом. Личность вытягивает из
кармана орудие преступления...
Странно еще, что я не сорвалась с места с диким криком. Сердце
отчаянно билось. Да, нервы никуда. Еще немного - и меня бы убили.
Воображение сработало не до конца, потому, видимо, что я не решила, каким
орудием воспользуется преступник. Но и незавершенной картины было
достаточно, чтобы я отказалась от идеи персональной охраны.
Я могла, конечно, наплевать на Интерпол и сразу отправиться в Польшу.
И опять включилось мое проклятое воображение.
Я увидела себя на пограничном пункте в Колбаскове. Увидела, как
выхожу из автомашины, страшилище в парижской конфекции. Увидела, как ко
мне приближается Дьявол, увидела ужас на его лице и отвращение, увидела,
как он в страхе шарахается от меня. Потом увидела себя в гостях у моей
варшавской приятельницы и то выражение притворного сочувствия и
непритворного удовлетворения, с которым она смотрит на меня. Нет, только
не это!
На миг промелькнула в моем воображении и такая картинка: мать рыдает
надо мной, в отчаянии рвет волосы. Но эта картина была уже излишней, мне
вполне хватило первых двух, и я решительно отказалась от мысли о
немедленном возвращении в Польшу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85