- И только вы можете их вспомнить. Мне очень жаль, но мы будем
вынуждены до тех пор навязывать вам свое общество, пока к вам не вернется
память.
- Что? - наивно удивилась я, хотя и ожидала чего-то в этом роде. -
Что это значит?
- Это значит, что вы представляете для нас бесценное сокровище.
Вместе с вашей памятью. И вы должны будете остаться с нами. Мы окружим
вас... заботой, как настоящее бесценное сокровище.
Похоже, мы начинаем слегка приоткрывать свои карты.
- Должна ли я понимать это так, что вы, господа, не поможете мне
вернуться в Копенгаген? - спросила я с величайшим удивлением, якобы не
веря своим ушам.
- Не только. Будем вынуждены всеми силами препятствовать вашему
возвращению в Копенгаген. А мы располагаем довольно большими
возможностями...
Я неодобрительно помолчала, а потом заметила с легким укором:
- Боюсь, что это не лучший метод. Я могу испугаться, а от страха я
совсем теряю память. Благодаря предыдущим аргументам я уже начала кое-что
припоминать и почти вспомнила первую цифру, а теперь у меня опять все
вылетело из головы!
Лупоглазый джентльмен не выдержал. Он сорвался с места, что-то
пробормотал и выскочил из комнаты. У остальных, видимо, нервы были крепче.
- Мне кажется, я смогла бы скорее вспомнить, если бы опять оказалась
в том месте, где слышала эти слова, - продолжала я. - В копенгагенском
игорном доме. Бы, конечно, понимаете, оптические и акустические
ассоциации...
Я не очень рассчитывала на успех своего предложения, но попытка не
пытка... А я хоть и любила путешествовать, но понимала, что в данном
случае для меня значительно проще и удобнее вернуться в Копенгаген тем же
путем, каким меня оттуда вывезли: и паспорт мой не в порядке, и визы нет,
и денег жалко, а хлопот сколько!
- Нет, - коротко ответил патлатый, буравя меня своими голубыми
ледышками. - Мне кажется, что вы скорее вспомните, не располагая
возможностью вернуться в Копенгаген. И мне кажется, что для вас будет
лучше вспомнить как можно скорее.
Наша последующая беседа представляла собой мешанину угроз, просьб,
заигрывания, попыток шантажа и подкупа. Оба стороны предпочитали открытой
войне мирное сосуществование. Я заявила (кривя душой), что кое-что помню,
а кое-что нет, и для того, чтобы вспомнить все, мне требуется время и
спокойная обстановка. Они сделали вид, что поверили мне, и в салоне опять
воцарилась атмосфера доверия и взаимопонимания.
Не имея возможности что-либо предпринять, я решила пока спокойно
выжидать. Не скажу, чтобы я была очень испугана. Пожалуй, меня гораздо
больше испугало бы нападение пьяных хулиганов. Случившееся со мной
казалось таким нереальным, что удивление почти вытеснило страх. Никогда в
жизни у меня не было такого захватывающего приключения. Где уж тут думать
об опасности! Я решила пока не делать попыток связаться с полицией, будучи
уверена, что справлюсь сама. С интересом ожидала я дальнейшего развития
событий, твердо решив одно: слушаться предостерегающего внутреннего голоса
и не сообщать им слова покойного.
Тем временем мы летели и летели, и вот справа под нами показалась
суша. Наверняка это была Бразилия, а я по-прежнему оставалась в шерстяной
юбке и пуховой кофте, ведь другой одежды у меня не было. Единственное, что
я могла сделать, - это снять колготки и остаться босиком.
Суша приблизилась в самолету и постепенно вытеснила океан. Мы летели
на большой высоте, так что ничего нельзя было разглядеть, хотя я и очень
старалась - во мне проснулась любознательная туристка. Я не имела ни
малейшего представления, над какой частью Бразилии мы пролетаем, исключив
лишь устье Амазонки: по моим представлениям оно должно было бы выглядеть
более зеленым и мокрым, не говоря уже о том, что такой большой реки нельзя
было не заметить. Потом мы вдруг дошли на посадку, хотя нигде не было
видно никакого аэродрома. Впрочем, для меня это было нормальным явлением,
потому что никогда в жизни, каким бы самолетом я ни летела, я ни разу не
могла увидеть аэродром перед посадкой, даже хорошо знакомое Окенче, и
каждый заход на посадку был для меня всегда неожиданным. Мне даже казалось
что взлетно-посадочные полосы существуют лишь в воображении пилотов, а
садимся мы или на картофельное поле, или на железнодорожные пути, или на
крыши зданий или на другие, столь же неподходящие объекты.
На сей раз мы сели в таком месте, где посадочные полосы были, но зато
не было никаких построек. Постройки я увидела потом, очень далеко, почти
на горизонте. Я ожидала, что вот-вот начнутся какие-то осложнения, ну хотя
бы с таможенниками или сотрудниками паспортного контроля, и мстительно
радовалась, представляя себе, как засуетятся мои похитители, но ничего
подобного не произошло.
Возле нашего самолета уже стоял вертолет, его винт потихоньку
крутился. Меня вместе с моим имуществом в головокружительном темпе
погрузили в новый вид транспорта, я едва успела подумать: "Ой, изжарюсь" -
как опять мы оказались в воздухе. Да, приходится признать, что
организационная сторона дела у них была на высоте.
Я сидела у окна и пыталась хоть что-нибудь увидеть. Теперь мы летели
немного ниже, и я могла разглядеть пейзаж, но он мне ничего не говорил.
Единственная польза от визуального наблюдения заключалась в том, что я
определила - не по пейзажу, разумеется, а по солнцу, что мы возвращаемся к
океану.
В вертолете мы разговаривали мало и главной темы не касались.
Патлатый заинтересовался моим знанием иностранных языков. Я откровенно
призналась, что лучше всего говорю по-польски, причем чуть ли не с
рождения, продемонстрировала мою оригинальную английскую речь и заявила,
что итальянский - очень легкий язык, да и вообще вся группа романскик
языков для меня плевое дело. В доказательство я процитировала фрагмент
латинского стихотворения, которое мы учили в школе и которое непонятно
почему я запомнила на всю жизнь. Мне хотелось запутать их и лишить
возможности переговариваться в моем присутствии на языке, которого я бы не
понимала. То, что они могли свободно пользоваться датским, им не пришло в
голову. Я честно призналась, что не знаю этого языка, будучи уверена, что
мне не поверят. И они не поверили. И в самом деле, как можно поверить, что
я не знаю языка после такого длительного пребывания в стране?
Постепенно они перебрали почти все языки и вспомнили о немецком. Я
радостно заявила, что великолепно владею этим языком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
вынуждены до тех пор навязывать вам свое общество, пока к вам не вернется
память.
- Что? - наивно удивилась я, хотя и ожидала чего-то в этом роде. -
Что это значит?
- Это значит, что вы представляете для нас бесценное сокровище.
Вместе с вашей памятью. И вы должны будете остаться с нами. Мы окружим
вас... заботой, как настоящее бесценное сокровище.
Похоже, мы начинаем слегка приоткрывать свои карты.
- Должна ли я понимать это так, что вы, господа, не поможете мне
вернуться в Копенгаген? - спросила я с величайшим удивлением, якобы не
веря своим ушам.
- Не только. Будем вынуждены всеми силами препятствовать вашему
возвращению в Копенгаген. А мы располагаем довольно большими
возможностями...
Я неодобрительно помолчала, а потом заметила с легким укором:
- Боюсь, что это не лучший метод. Я могу испугаться, а от страха я
совсем теряю память. Благодаря предыдущим аргументам я уже начала кое-что
припоминать и почти вспомнила первую цифру, а теперь у меня опять все
вылетело из головы!
Лупоглазый джентльмен не выдержал. Он сорвался с места, что-то
пробормотал и выскочил из комнаты. У остальных, видимо, нервы были крепче.
- Мне кажется, я смогла бы скорее вспомнить, если бы опять оказалась
в том месте, где слышала эти слова, - продолжала я. - В копенгагенском
игорном доме. Бы, конечно, понимаете, оптические и акустические
ассоциации...
Я не очень рассчитывала на успех своего предложения, но попытка не
пытка... А я хоть и любила путешествовать, но понимала, что в данном
случае для меня значительно проще и удобнее вернуться в Копенгаген тем же
путем, каким меня оттуда вывезли: и паспорт мой не в порядке, и визы нет,
и денег жалко, а хлопот сколько!
- Нет, - коротко ответил патлатый, буравя меня своими голубыми
ледышками. - Мне кажется, что вы скорее вспомните, не располагая
возможностью вернуться в Копенгаген. И мне кажется, что для вас будет
лучше вспомнить как можно скорее.
Наша последующая беседа представляла собой мешанину угроз, просьб,
заигрывания, попыток шантажа и подкупа. Оба стороны предпочитали открытой
войне мирное сосуществование. Я заявила (кривя душой), что кое-что помню,
а кое-что нет, и для того, чтобы вспомнить все, мне требуется время и
спокойная обстановка. Они сделали вид, что поверили мне, и в салоне опять
воцарилась атмосфера доверия и взаимопонимания.
Не имея возможности что-либо предпринять, я решила пока спокойно
выжидать. Не скажу, чтобы я была очень испугана. Пожалуй, меня гораздо
больше испугало бы нападение пьяных хулиганов. Случившееся со мной
казалось таким нереальным, что удивление почти вытеснило страх. Никогда в
жизни у меня не было такого захватывающего приключения. Где уж тут думать
об опасности! Я решила пока не делать попыток связаться с полицией, будучи
уверена, что справлюсь сама. С интересом ожидала я дальнейшего развития
событий, твердо решив одно: слушаться предостерегающего внутреннего голоса
и не сообщать им слова покойного.
Тем временем мы летели и летели, и вот справа под нами показалась
суша. Наверняка это была Бразилия, а я по-прежнему оставалась в шерстяной
юбке и пуховой кофте, ведь другой одежды у меня не было. Единственное, что
я могла сделать, - это снять колготки и остаться босиком.
Суша приблизилась в самолету и постепенно вытеснила океан. Мы летели
на большой высоте, так что ничего нельзя было разглядеть, хотя я и очень
старалась - во мне проснулась любознательная туристка. Я не имела ни
малейшего представления, над какой частью Бразилии мы пролетаем, исключив
лишь устье Амазонки: по моим представлениям оно должно было бы выглядеть
более зеленым и мокрым, не говоря уже о том, что такой большой реки нельзя
было не заметить. Потом мы вдруг дошли на посадку, хотя нигде не было
видно никакого аэродрома. Впрочем, для меня это было нормальным явлением,
потому что никогда в жизни, каким бы самолетом я ни летела, я ни разу не
могла увидеть аэродром перед посадкой, даже хорошо знакомое Окенче, и
каждый заход на посадку был для меня всегда неожиданным. Мне даже казалось
что взлетно-посадочные полосы существуют лишь в воображении пилотов, а
садимся мы или на картофельное поле, или на железнодорожные пути, или на
крыши зданий или на другие, столь же неподходящие объекты.
На сей раз мы сели в таком месте, где посадочные полосы были, но зато
не было никаких построек. Постройки я увидела потом, очень далеко, почти
на горизонте. Я ожидала, что вот-вот начнутся какие-то осложнения, ну хотя
бы с таможенниками или сотрудниками паспортного контроля, и мстительно
радовалась, представляя себе, как засуетятся мои похитители, но ничего
подобного не произошло.
Возле нашего самолета уже стоял вертолет, его винт потихоньку
крутился. Меня вместе с моим имуществом в головокружительном темпе
погрузили в новый вид транспорта, я едва успела подумать: "Ой, изжарюсь" -
как опять мы оказались в воздухе. Да, приходится признать, что
организационная сторона дела у них была на высоте.
Я сидела у окна и пыталась хоть что-нибудь увидеть. Теперь мы летели
немного ниже, и я могла разглядеть пейзаж, но он мне ничего не говорил.
Единственная польза от визуального наблюдения заключалась в том, что я
определила - не по пейзажу, разумеется, а по солнцу, что мы возвращаемся к
океану.
В вертолете мы разговаривали мало и главной темы не касались.
Патлатый заинтересовался моим знанием иностранных языков. Я откровенно
призналась, что лучше всего говорю по-польски, причем чуть ли не с
рождения, продемонстрировала мою оригинальную английскую речь и заявила,
что итальянский - очень легкий язык, да и вообще вся группа романскик
языков для меня плевое дело. В доказательство я процитировала фрагмент
латинского стихотворения, которое мы учили в школе и которое непонятно
почему я запомнила на всю жизнь. Мне хотелось запутать их и лишить
возможности переговариваться в моем присутствии на языке, которого я бы не
понимала. То, что они могли свободно пользоваться датским, им не пришло в
голову. Я честно призналась, что не знаю этого языка, будучи уверена, что
мне не поверят. И они не поверили. И в самом деле, как можно поверить, что
я не знаю языка после такого длительного пребывания в стране?
Постепенно они перебрали почти все языки и вспомнили о немецком. Я
радостно заявила, что великолепно владею этим языком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85