Около девяти я позвонил Дениз. Подошедший к телефону Джаред сообщил, что «Вавилон-17» именно то, что он ожидал от писателя, и лишь потом позвал мать. Мы поболтали с ней «за жизнь», случайно всплыло имя Каролин. Дениз назвала ее «коротышкой с Лесбоса», «тумбой, от которой несет псиной».
– Странно, – сказал я, – Каролин так хорошо о тебе отзывается.
Позже позвонила Каролин.
– Я думала о нашем разговоре, – сказала она. – Надеюсь, ты ничего не собираешься предпринимать?
– Кажется, нет.
– Потому что это невозможно, Берни, совершенно невозможно. Помнишь, что говорил Абель? Пожарная лестница на фасаде, и окна у него зарешечены. И швейцар на посту, построже апостола Петра, и эти запоры...
– Да, запоры. Однако слесарь открыл-таки даже самый сложный.
– Ну и что? Ты же все равно не пройдешь в дом.
– Да.
– И от этого тебя берет злость?
– Как ты узнала?
– Потому что и меня берет злость. Берни, если б мы не стащили эту проклятую монету... Представь себе такую картину. Ты узнаешь, что монета, по всей вероятности, находится там-то. Но квартира опечатана, потому что в ней вчера убили человека. Кроме того, известно, что дом хорошо охраняется. Больше ты ничего не знаешь, не знаешь, где именно она спрятана, не знаешь наверняка, там ли она вообще...
– Я уже представил себе эту картину, Каролин. Что дальше?
– Дальше?.. Стал бы ты при таких обстоятельствах затевать...
– Конечно, нет.
– Вот и я о том же.
– Тем не менее мы ее уже один раз добыли.
– Ну и что же?
– Посему я склонен думать, что монета принадлежит мне, – объяснил я. – Говорят, что воры не уважают частную собственность. Однако у меня лично чувство собственности развито очень сильно, если речь идет о моей собственности. И вопрос не только в деньгах. У меня в руках была редкая вещь, а теперь ее нет. Это же удар по самолюбию!
– И что же ты собираешься делать?
– Ничего.
– Ну и хорошо.
– Потому что я не могу ничего сделать.
– Верно. Вот это я и хотела выяснить, Берни... Знаешь, хочу заскочить к «Герцогине»... Может, сниму что-нибудь необыкновенное.
– Желаю удачи.
– Знаешь, последнее время я что-то не нахожу себе места. Может, это полнолуние действует? Глядишь, Анджелу встречу. Может быть, она и там ставит пластинки с Анной Меррей. Я подумала, она, наверное, все-таки не из наших.
– Кто, Анна Меррей?
– Анджела. Думаешь, она с мужчинами спит?
– Вероятно.
– Если она с мужчинами и Абель с мужчинами – им бы в самый раз пуделей разводить.
– И ты бы их стригла, этих пуделей.
– Да, я и пуделей умею. Господи, мы когда-нибудь закончим этот разговор?
– Не знаю. Ты его начала, ты и заканчивай.
– Пока, Берни.
* * *
В одиннадцатичасовых известиях не было ничего нового, а старое – кому оно нужно? Как только начали перечислять гостей, прибывших на вечеринку к Джонни, я выключил ящик, схватил пиджак и вышел на улицу. Марш-бросок по авеню Западной стороны, поворот налево, на Восемьдесят шестую, и по ней – на Риверсайд-драйв.
Воздух сгустился от приближающегося дождя, заметно похолодало. Звезд не было видно, впрочем, в Нью-Йорке их вообще не видно, даже в безоблачную ночь. Выбросы в воздух плотной пеленой застилают небо. Правда, сквозь нее просвечивала половинка луны с каким-то зловещим свечением вокруг, предвещавшая то ли сырость, то ли сушь, не помню, что именно.
На улице было много народу – любители физических упражнений, рысцой бегающие вокруг Риверсайдского парка; собачники, выгуливающие своих любимцев, припозднившийся люд, несущий домой пакет молока или утренний выпуск «Таймс». Подходя к дому, где жил Абель, я перешел на другую сторону, чтобы лучше видеть, и глазами сосчитал этажи. Его окно было темным. Я перевел взгляд за угол и увидел пожарную лестницу, взбегавшую по той стороне здания, которое выходило на Восемьдесят девятую улицу. Лестница была массивная, но находилась на виду, да с тротуара и не допрыгнешь до нижней перекладины.
Бесполезно. Каролин верно сказала.
Я зашагал в сторону Девяностой. Здание, непосредственно примыкающее к дому Абеля, было на три этажа выше, так что спуститься с его крыши можно было только с помощью веревки. Но я не альпинист и не акробат, и где уверенность, что у чердачного люка человека не поджидает какая-нибудь неожиданность. Я возвратился на Восемьдесят девятую и прошел мимо дома Абеля. За ним тянулось несколько кирпичных построек конца прошлого века, и все четырехэтажные. Глядящие в эту сторону окна Абеля находились слишком высоко, с крыши не заберешься, и к тому же они загорожены стальными решетками.
Я зашагал было к авеню Западной стороны, но повернул назад. Надо еще раз посмотреть. Я чувствовал себя как запутавшийся преступник, которого неудержимо влечет к месту чужого преступления. В дверях неприступно маячил тот же чернокожий швейцар с негнущейся спиной, которого мы с Каролин имели счастье лицезреть во время нашего последнего визита. Я наблюдал за ним с противоположной стороны улицы. «Гиблое дело, – говорил я себе, – пустая трата времени». Как и Каролин, я не находил себе места, но она хоть пошла к «Герцогине», а я, словно лунатик, бесцельно топтался на тротуаре.
Я пересек улицу и подошел к подъезду. Старинное кирпичное здание стояло прочно, как твердыня, и было надежно, как Английский банк. По обе стороны двойных входных дверей высились массивные колонны розоватого мрамора. У дверей висели медные таблички с именами проживающих в доме специалистов, в основном медиков. Я успел заметить трех психиатров, дантиста, офтальмолога, педиатра и ортопеда. Обычный набор для этого района Западной стороны.
Таблички с именем Абеля Крау, «скупщика краденого», не было, и я огорченно покачал головой. Дай только Повод, я делаюсь сентиментальным до отвращения.
Подошел швейцар и осведомился, не может ли он быть мне полезен. По его тону и осанке можно было подумать, что он только что окончил краткосрочные курсы по выработке высокомерия, причем окончил с отличием.
– Нет, слишком поздно, – сказал я грустно и, повернувшись, пошел домой.
* * *
Пока я дома отпирал замки, в квартире зазвонил телефон. Звонки прекратились, как только я вошел. Если что-нибудь важное, подумал я, позвонят еще раз.
Я принял душ, который был очень кстати, забрался в постель и задремал. Мне снилось полное опасностей приключение – крутой спуск по пожарной лестнице, проход по карнизу и еще что-то в том же роде. Вдруг телефон зазвонил снова. Я сел в постели, с трудом разлепляя веки, поморгал, взял трубку.
– Мне нужна монета, – сказал мужской голос.
– Что, что?
– Никель, говорю, нужен.
– Кто это?
– Не имеет значения. Монета у вас, и я готов ее купить. Никому ее не отдавайте. Я с вами свяжусь.
– Но...
В трубке щелкнуло, голос пропал. Я на ощупь положил трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50