Никто даже не подозревает, что она пропала, за исключением вас, меня и Герберта Франклина Колкэннона. Конечно, он сам мог сказать кому-нибудь, но вряд ли. Думаю, он не включил ее в список пропавших вещей, потому что она, наверное, не застрахована, и у него есть свои причины...
– Уверен, что не включил.
– С другой стороны, Кролик мог проболтаться...
– Какой Кролик?
– Ну, Джордж Эдвард Маргейт. Разве не ради монеты вы навели этого молокососа на дом Колкэннона? Надо было кого другого выбрать, кто умеет вскрывать сейфы. А никель – это ваш гонорар за наводку.
Я снова заслужил смешок.
– Неплохо, – сказал он. – Мне надо было с вами договариваться.
– Факт, со мной. Кстати, не худо бы знать, с кем я имею дело.
– Может быть. Итак, звоню завтра в два. Судя по номеру, вы будете в Деревне.
– У меня книжный магазин на Восточной Одиннадцатой. Там два телефона, один из них есть в справочнике. Я дал тот, которого нет в книге.
– Я мог бы просто прийти к вам в магазин.
– Нет, звоните в два.
Я положил трубку и взял свое молоко с виски. Молоко было тепловатое, и это даже хорошо, когда укладываешься на покой. Я сел в кресло и стал потягивать адскую смесь. Да, чтобы вывернуться, пришлось наврать с три короба. Ну ничего, в «Молитве по телефону» ничего о правдивости не говорилось. Только о том, что надо помогать ближнему. А чем я занимаюсь, как не этим?
Зазвонил телефон. Это была Каролин.
– Весь вечер тебе звоню. Что там с твоим телефоном, Берни? То никто не отвечает, то занято, то вообще не туда попадаю. Что там у тебя было?
– Спроси, чего не было.
– Придется носить очки?
– Очки? При чем тут очки?
– Ты же говорил, что идешь к глазнику.
– Ах, да, конечно...
– И как, наденешь очки?
– Нет. Он посоветовал не читать при слабом свете.
– Это и без доктора известно. Слушай, с тобой все в порядке? У тебя голос какой-то странный.
У самой Каролин голос был полупьяный, но я промолчал.
– Все в порядке, – ответил я. – Устал, как собака, вот и все. А тут еще новостей подвалило. Но я не могу сейчас долго говорить.
– Ты не один?
– Да, – сказал я и спохватился: хватит врать, а то нос вытянется. – Нет.
– Так как же все-таки?
– Один я, один!.. Просто у меня какая-то каша в голове. Ты у себя?
– Нет. Решила прошвырнуться. А что?
– Вернешься домой?
– Вернусь, если только не подвернется что-нибудь подходящее. Но пока непохоже, чтобы повезло. А что?
– Но утром-то будешь дома? Или в салон пойдешь?
– Я по субботам теперь не работаю, забыл, что ли? Ни к чему мне это. С тех пор, как пошла вместе с тобой по скользкой дорожке, свожу концы с концами.
– Может, сходила бы все-таки в свою контору, когда встанешь? – настаивал я. – Забери свой автоответчик и подключи к домашнему телефону.
– Зачем мне это?
– Я буду у тебя примерно в десять и все объясню.
– О Господи, надеюсь. Ну, будь.
* * *
Едва я положил трубку, как телефон зазвонил снова. Это была Дениз, возвратившаяся наконец домой. Я спросил, как она, не против, если я составлю ей компанию где-нибудь в половине второго.
– Сейчас почти половина второго, – сказала она.
– Я имею в виду завтра днем. Не возражаешь, если я заскочу на несколько минут?
– Не возражаю. Всего на несколько минут?
– Может быть, на час. Самое большее.
– Давай заскакивай. Это что, новый виток в наших постоянно эволюционирующих отношениях, Берни? Резервируешь пятиминутку в постели?
– Вовсе нет. Итак, я буду у тебя в половине второго, от силы без четверти два и все объясню.
– Жду не дождусь.
* * *
Я положил трубку и разделся. Сидя на кровати, я снял носки и осмотрел ноги. Прежде никогда этим не занимался. Мне и в голову не приходило, что у меня узкая стопа. Сейчас я смотрел на свои бедные ноги: действительно узкие, длинные, костлявые – словом, дурацкое зрелище. И главное: вторые пальцы действительно длиннее больших, это бесспорно. Я попытался вдавить те, что торчали, и вытянуть большие пальцы, но безуспешно. Пальцы не желали меня слушаться.
Мортонова нога, никуда не денешься. Спасибо еще, что не положительная реакция Вассермана, но все равно радости мало.
И тут опять зазвонил телефон.
Я взял трубку. Женский голос с английским акцентом сказал:
– Прошу прощения...
– Слушаю вас.
– Это Бернард Роденбарр?
– Он.
– Я думала, что опять попала в бюро погоды. Вы сказали: «Дождь не идет, он льет как из ведра».
– Не помню, чтобы я сказал это вслух.
– Нет, правда, сказали, и на дворе действительно дождь, и... Извините, что беспокою вас так поздно. Раньше не могла дозвониться. Меня зовут Джессика Гарланд. Не знаю, говорит ли вам что-нибудь мое имя...
– С ходу не припомню. Правда, я сейчас плохо соображаю. Совсем голова не варит, если в ответ на телефонный звонок говорю пароль из шпионского фильма.
– Знаете, это и правда было похоже на пароль... Я вот зачем звоню. Мой дед не говорил вам обо мне?
– Дед?
– Абель Крау.
У меня отвисла челюсть. Я сказал:
– Не знал, что у Абеля есть внучка. Я даже не знаю, был ли он женат.
– И я не знаю, на моей бабке точно не был. Она в Будапеште жила, а познакомились они в Вене перед войной. Когда в тридцать восьмом немцы аннексировали Австрию, ей удалось уехать оттуда в одном пальтишке и с мамой на руках. На прощание дед подарил ей несколько редких марок, она их в подкладке пальто спрятала. Бабушка приехала в Антверпен, продала марки и перебралась в Лондон. Там ее и убило во время воздушного налета. А дед попал в концлагерь – и, представьте, выжил.
– А ваша мама?
– Маме было около пяти лет, когда бабушка погибла. Ее взяла к себе соседская семья, и мама росла как английская девочка. Она рано вышла замуж, скоро родила меня. О своем отце она ничего не знала, думала, что его убили в лагере или на фронте. И только лет шесть назад выяснилось, что он жив и здоров. Но я вас, кажется, совсем заговорила. Вам, наверное, совсем не интересно...
– Напротив, вы хорошо рассказываете. Мне очень интересно.
– Правда? Так вот, в один прекрасный день дед вдруг объявляется на пороге нашего дома в Кройдоне. Он, кажется, нанял каких-то агентов, и они разыскали маму. Ну, радостная встреча и все такое, но очень скоро они поняли, что у них мало общего. Ведь мама была обыкновенной домашней хозяйкой из городского предместья, а дед... Вы и сами знаете, какую жизнь он вел.
– Знаю.
– Короче, он вернулся к себе в Штаты. Потом писал, но все больше мне и брату, а не маме. У меня еще младший брат есть, понимаете? Два года назад дед написал, не хочу ли я переехать в Америку. Очень своевременное было приглашение. Бросила я свою поганую работу, распрощалась со своим дружком, ужасный был зануда, – и в самолет. Короче говоря... Вы заметили, что «короче говоря» обычно говорится, когда и сказать-то больше нечего? Так или иначе, с тех пор я здесь.
– В Нью-Йорке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50