Борис узнал сюжет, потому что видел раньше знаменитую гравюру Дюрера. Но тут всадники выглядели не такими, как на гравюре — значительно более динамичными, стремительными, угрожающими. Первый всадник целился из лука прямо в центр комнаты (и следовательно, в того, кто должен был спать на кровати, кто бы это ни был!) Второй всадник вздымал сверкающий меч так грозно, словно готов был вот-вот обрушить его на головы несчастных грешников. Третий всадник, с весами («мерой») в руке, был едва виден позади, зато четвертый — Смерть — нависал над всеми в гротескной, устрашающей маске-черепе, на огромном, взлетевшем на дыбы коне.
— Если это спальня, — пробормотал Борис, — очень миленькое пожелание доброй ночи…
Противоположная стена была выложена керамической (или похожей на нее) плиткой, сплошь покрытой сложным асимметричным узором. Борису показалось, что в этом узоре заключен некий конкретный смысл… Как на картинке-загадке «найди спрятавшегося охотника и лису».
Как бы то ни было, Борис недолго искал охотника и лису. Он инстинктивно потянулся к тумбочке за сигаретами, прежде чем сообразил, что ни его тумбочки, ни его сигарет здесь нет.
— Так, — сказал он себе. — Передо мной стоят, по-видимому, два вопроса. Первый — где я? И второй — как я сюда попал?
Открылась высокая, тяжелая, щедро декорированная золотом дверь, и впустила человека в странной одежде, напоминающей… Что-то вроде мундира? Нет, это не мундир. Борису припомнилась иллюстрация к какой-то книге. Ливрея, вот что это такое. Значит, перед ним — лакей?!
— Ваша милость! — воскликнул человек в ливрее. — Владимир Андреевич, когда же вы успели вернуться? И никто не встретил… Ох, простите, простите!
— Я не… — начал Борис и прикусил язык. Если этот… лакей принимает его за неведомого Владимира Андреевича, вряд ли разумно его разочаровывать… Хотя бы до тех пор, пока не удастся разобраться в обстановке.
— Да вот… Вернулся, — неопределенно сказал Борис.
— Ночным поездом, ваша милость?
— Да, да. Ночным поездом.
— Вы прошли, наверное, через каретный двор?
— Да, через каретный двор, — согласился Борис и добавил, осмелев. — Не хотелось никого беспокоить.
— О, ваша милость… Прикажете одеваться?
— Да, одеваться.
— Пришлю сию минуту.
Лакей исчез, а вместо него появился другой слуга, одетый попроще, который и принялся помогать Борису облачаться в костюм.
Этот костюм не был для Бориса новостью — брюки с галунами, жилет с часовой цепочкой, накрахмаленный галстук, сюртук… Точно такой же (если не тот же самый), какой он надел однажды у себя дома. Но была и существенная разница. Тогда, надевая костюм, Борис считал его своим и некоторое время ничего необычного не замечал. Теперь же он понимал, что не все в порядке… Или, куда вернее, все не в порядке! На беду, это было единственным, что он понимал. Он даже не мог толком заговорить со слугой, потому что не знал, как нужно к нему обратиться — на «ты» или на «вы». Если бы можно было задавать прямые вопросы! А он стоит здесь, как потерявший память персонаж известного детектива…
Стоп! Вот она — спасительная идея! Симулировать потерю памяти, и тогда можно смело спрашивать о чем угодно! Но как это сделать? Люди не теряют память ни с того, ни с сего. Пожалуй, следует для начала упасть в обморок.
Борис сделал шаг в сторону кровати (не на пол же падать), довольно натурально захрипел и вцепился пальцами в воротник, будто бы тот его душил.
— Ваша милость! — всполошился слуга. — Что с вами?
— Плохо, — простонал Борис. — Скорее, воды…
С этими словами он рухнул на кровать. Перепуганный слуга бегом кинулся из комнаты. Кажется, неплохо сыграно, подумал Борис.
За дверью послышались торопливые шаги. Из-под полуприкрытых век Борис видел, как в спальню входит пожилой благообразный джентльмен, а за ним юная девушка в одежде горничной. Тут Борис закрыл глаза плотно. Он чувствовал влажную прохладу на висках, потом ощутил характерный режущий запах, который ни с чем нельзя спутать. Нашатырный спирт… Что же, так и так пора приходить в себя.
Медленно, миллиметр за миллиметром, Борис поднял веки. Пожилой джентльмен склонялся над ним с платком в руках, лицо его выражало такую неподдельную тревогу, что Борису на мгновение стало стыдно. Девушка стояла поодаль, держа флакон с притертой пробкой.
— Кто вы? — прошептал Борис, едва размыкая губы. — Вы врач?
— Да какой же врач, ваша милость? Я управляющий ваш, Сиверский Павел Петрович… За доктором послали.
— Отмените, — потребовал Борис значительно более твердым голосом.
— Но, ваша милость…
— Отмените!
Управляющий сделал знак девушке, и она выбежала за дверь. Сиверский достал из шкафчика на гнутых ножках хрустальный графин, налил воды в бокал с портретом белокурой красавицы, подал Борису. Тот приподнялся, выпил большими глотками, вернул бокал управляющему и сел.
— Вам бы полежать, Владимир Андреевич, — заботливо сказал Сиверский.
— Ничего, спасибо… Мне лучше, я… Переутомился, вот и все. Только… Пустота какая-то внутри. Ничего не узнаю. Где я?
— О, Господи, Боже мой!
— Успокойтесь, Павел Петрович. Просто ответьте, и все встанет на свои места. Я не сошел с ума, это временное последствие обморока. Так бывает.
— Вы в вашем замке, Владимир Андреевич. В Нимандштайне.
— В Ниманд… Ах, ну да, конечно.
Изобразив усилие, Борис встал, подошел к окну и отодвинул портьеру. Он увидел внизу парк с тенистыми аллеями под кронами ухоженных деревьев, цветники, каналы… В конце одной из аллей стояла распряженная карета. Ужасное подозрение вдруг закралось в душу Бориса. Он резко повернулся к Сиверскому.
— Скажите, какой сейчас год?
— Господь с вами, ваша милость… Девяносто пятый.
— Девяносто пятый?
— Да, тысяча восемьсот девяносто пятый год.
Борис покачнулся. Ему очень хотелось сесть, но сесть поблизости было некуда, и он вновь отвернулся к окну, чтобы Сиверский не видел его лица.
Тысяча восемьсот девяносто пятый год. О, нет… Это невозможно. Как это может быть? Тогда получается, что все эти люди вокруг него давно умерли, а сам Борис еще не родился? Но эта комната, и лакей, и горничная, и парк, и карета…
Нет, это какой-то розыгрыш. Но ради чего? Все эти впечатляющие декорации — для того только, чтобы посмеяться над Борисом Багрянцевым?
Но эти мысли, промелькнувшие за миг, ничего в сущности для Бориса не значили. Они были как бы обязательным антуражем — полагалось так подумать, вот он и подумал. На самом деле же он знал — и это глубинное знание было прочным и непререкаемым — что его не разыгрывают и не обманывают, что он в своем уме, не галлюцинирует и не спит. То, что происходит с ним — логичное и неизбежное продолжение его истории. Самое время вспомнить предупреждения владельца кинотеатра…
Подойдя к стоявшему в ожидании Сиверскому, Борис собрался было задать ему вопрос, но тут открылась дверь, и на пороге возник лакей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Если это спальня, — пробормотал Борис, — очень миленькое пожелание доброй ночи…
Противоположная стена была выложена керамической (или похожей на нее) плиткой, сплошь покрытой сложным асимметричным узором. Борису показалось, что в этом узоре заключен некий конкретный смысл… Как на картинке-загадке «найди спрятавшегося охотника и лису».
Как бы то ни было, Борис недолго искал охотника и лису. Он инстинктивно потянулся к тумбочке за сигаретами, прежде чем сообразил, что ни его тумбочки, ни его сигарет здесь нет.
— Так, — сказал он себе. — Передо мной стоят, по-видимому, два вопроса. Первый — где я? И второй — как я сюда попал?
Открылась высокая, тяжелая, щедро декорированная золотом дверь, и впустила человека в странной одежде, напоминающей… Что-то вроде мундира? Нет, это не мундир. Борису припомнилась иллюстрация к какой-то книге. Ливрея, вот что это такое. Значит, перед ним — лакей?!
— Ваша милость! — воскликнул человек в ливрее. — Владимир Андреевич, когда же вы успели вернуться? И никто не встретил… Ох, простите, простите!
— Я не… — начал Борис и прикусил язык. Если этот… лакей принимает его за неведомого Владимира Андреевича, вряд ли разумно его разочаровывать… Хотя бы до тех пор, пока не удастся разобраться в обстановке.
— Да вот… Вернулся, — неопределенно сказал Борис.
— Ночным поездом, ваша милость?
— Да, да. Ночным поездом.
— Вы прошли, наверное, через каретный двор?
— Да, через каретный двор, — согласился Борис и добавил, осмелев. — Не хотелось никого беспокоить.
— О, ваша милость… Прикажете одеваться?
— Да, одеваться.
— Пришлю сию минуту.
Лакей исчез, а вместо него появился другой слуга, одетый попроще, который и принялся помогать Борису облачаться в костюм.
Этот костюм не был для Бориса новостью — брюки с галунами, жилет с часовой цепочкой, накрахмаленный галстук, сюртук… Точно такой же (если не тот же самый), какой он надел однажды у себя дома. Но была и существенная разница. Тогда, надевая костюм, Борис считал его своим и некоторое время ничего необычного не замечал. Теперь же он понимал, что не все в порядке… Или, куда вернее, все не в порядке! На беду, это было единственным, что он понимал. Он даже не мог толком заговорить со слугой, потому что не знал, как нужно к нему обратиться — на «ты» или на «вы». Если бы можно было задавать прямые вопросы! А он стоит здесь, как потерявший память персонаж известного детектива…
Стоп! Вот она — спасительная идея! Симулировать потерю памяти, и тогда можно смело спрашивать о чем угодно! Но как это сделать? Люди не теряют память ни с того, ни с сего. Пожалуй, следует для начала упасть в обморок.
Борис сделал шаг в сторону кровати (не на пол же падать), довольно натурально захрипел и вцепился пальцами в воротник, будто бы тот его душил.
— Ваша милость! — всполошился слуга. — Что с вами?
— Плохо, — простонал Борис. — Скорее, воды…
С этими словами он рухнул на кровать. Перепуганный слуга бегом кинулся из комнаты. Кажется, неплохо сыграно, подумал Борис.
За дверью послышались торопливые шаги. Из-под полуприкрытых век Борис видел, как в спальню входит пожилой благообразный джентльмен, а за ним юная девушка в одежде горничной. Тут Борис закрыл глаза плотно. Он чувствовал влажную прохладу на висках, потом ощутил характерный режущий запах, который ни с чем нельзя спутать. Нашатырный спирт… Что же, так и так пора приходить в себя.
Медленно, миллиметр за миллиметром, Борис поднял веки. Пожилой джентльмен склонялся над ним с платком в руках, лицо его выражало такую неподдельную тревогу, что Борису на мгновение стало стыдно. Девушка стояла поодаль, держа флакон с притертой пробкой.
— Кто вы? — прошептал Борис, едва размыкая губы. — Вы врач?
— Да какой же врач, ваша милость? Я управляющий ваш, Сиверский Павел Петрович… За доктором послали.
— Отмените, — потребовал Борис значительно более твердым голосом.
— Но, ваша милость…
— Отмените!
Управляющий сделал знак девушке, и она выбежала за дверь. Сиверский достал из шкафчика на гнутых ножках хрустальный графин, налил воды в бокал с портретом белокурой красавицы, подал Борису. Тот приподнялся, выпил большими глотками, вернул бокал управляющему и сел.
— Вам бы полежать, Владимир Андреевич, — заботливо сказал Сиверский.
— Ничего, спасибо… Мне лучше, я… Переутомился, вот и все. Только… Пустота какая-то внутри. Ничего не узнаю. Где я?
— О, Господи, Боже мой!
— Успокойтесь, Павел Петрович. Просто ответьте, и все встанет на свои места. Я не сошел с ума, это временное последствие обморока. Так бывает.
— Вы в вашем замке, Владимир Андреевич. В Нимандштайне.
— В Ниманд… Ах, ну да, конечно.
Изобразив усилие, Борис встал, подошел к окну и отодвинул портьеру. Он увидел внизу парк с тенистыми аллеями под кронами ухоженных деревьев, цветники, каналы… В конце одной из аллей стояла распряженная карета. Ужасное подозрение вдруг закралось в душу Бориса. Он резко повернулся к Сиверскому.
— Скажите, какой сейчас год?
— Господь с вами, ваша милость… Девяносто пятый.
— Девяносто пятый?
— Да, тысяча восемьсот девяносто пятый год.
Борис покачнулся. Ему очень хотелось сесть, но сесть поблизости было некуда, и он вновь отвернулся к окну, чтобы Сиверский не видел его лица.
Тысяча восемьсот девяносто пятый год. О, нет… Это невозможно. Как это может быть? Тогда получается, что все эти люди вокруг него давно умерли, а сам Борис еще не родился? Но эта комната, и лакей, и горничная, и парк, и карета…
Нет, это какой-то розыгрыш. Но ради чего? Все эти впечатляющие декорации — для того только, чтобы посмеяться над Борисом Багрянцевым?
Но эти мысли, промелькнувшие за миг, ничего в сущности для Бориса не значили. Они были как бы обязательным антуражем — полагалось так подумать, вот он и подумал. На самом деле же он знал — и это глубинное знание было прочным и непререкаемым — что его не разыгрывают и не обманывают, что он в своем уме, не галлюцинирует и не спит. То, что происходит с ним — логичное и неизбежное продолжение его истории. Самое время вспомнить предупреждения владельца кинотеатра…
Подойдя к стоявшему в ожидании Сиверскому, Борис собрался было задать ему вопрос, но тут открылась дверь, и на пороге возник лакей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79