Однако когда дно появилось, желания что-либо делать так и не возникло. Я тщательно сполоснул чашку, аккуратно поставил ее на сушилку и, вздохнув, начал собираться. Пистолет весил почти два фунта, так что я повесил его на портупею, прикрыв новой водонепроницаемой курткой, и, включив охранную систему, вышел наружу с намерением попасть в гараж с улицы — чтобы сделать это изнутри, мне пришлось бы разобрать груду пустых коробок.
Я поехал вперед: Фор-Дайамонд-бульвар, Третья авеню, Пайп-хиллз, Терки-роуд, снова Третья авеню, потом я перестал следить, где еду. Чтобы заглушить возникающий где-то во внутренностях никотиновый голод, я остановился, купил коробку «Кунжутных пальчиков тети Беи» и занялся воспоминаниями о встрече с Вэл, под аккомпанемент хруста сладких палочек.
Валери Полмант, насколько я помнил, отнюдь не выглядела отчаявшейся, психически сломленной или неуравновешенной личностью. Маленькие тонкие морщинки в уголках глаз могли быть в равной степени результатом как постоянной скептической гримасы, так и частой улыбки. А ведь она жила тем, что пугала других, так что ни в том, ни в другом выражении лица не было ничего удивительного. Так что, если бы мне потребовалось дать какую-либо оценку убитой лишь на основании данных трехдневной давности, мне пришлось бы, как детективу, с чистой совестью настаивать на признании ее честной гражданкой. То, что я приехал в Редлиф, собственно, ради нее, мало что меняло, поскольку все подозрения и связанные с ними гипотезы уместились бы в аптечном пузырьке. Фактически лишь ее смерть стала доказательством вины: формулировка «если убит — значит, был виновен» известна в полиции как так называемая «посмертная улика». Вопрос лишь в том, убили ли ее из-за моего приезда или эти два события совпали случайно? Если первое, то мне пора возвращаться в Нью-Йорк, поскольку вся операция, раз за ее ходом с самого начала следили противники, лишена какого бы то ни было смысла. Если же… Стоп! Если обо всём было известно обеим заинтересованным сторонам, то им незачем было ждать моего приезда, чтобы усилить подозрения, просто Вэл утонула бы в ванне месяц назад, или свалилась бы в пропасть, или ее засыпало бы лавиной, или… Раз этого не произошло, то вряд ли мы имеем дело с постоянной слежкой. Небольшая утечка? Или всё-таки нет?..
Какая-то мысль билась у меня под черепом, но застряла в пробке на выходе. Когда я понял, что пока что ни к каким выводам прийти не могу, я решил активно начать день, а разум пусть сам позаботится о своих входах-выходах. Колеся по городу, я случайно заехал в узкую, ведущую под гору улочку, в конце которой находилась станция подъемника; кресла раскачивались под порывами ветра, а дождь хлестал с такой силой, что даже над канатом образовался туман от ударяющихся о него капель. Здание станции стояло мокрое и мрачное, только в двух окнах первого этажа горел свет, — видимо, кто-то из персонала смотрел телевизор или готовил лыжи к сезону. Подъехав к пустой мусорной урне, безошибочному признаку безжизненности этого места, я приоткрыл окно и швырнул туда упаковку от палочек. Раздался плеск — урна была полна воды.
Я развернулся и, сперва бессознательно, а потом преднамеренно, направился к кладбищу, а точнее, к помощнику семейства Грисби. У меня возникло почти непреодолимое желание перекинуться с ним парой слов — вчера он вел себя как человек, который что-то знает, неизвестно лишь, идет ли речь о налогах фирмы или о кастрации трупа. Как там звали последнего молодого покойника? Гарри Бергман, кажется, так. Когда это было, позавчера? Уже поза-позавчера, поправился я. Я почувствовал теплое покалывание в висках, редкий знак свежего следа, словно мозг, задействовав какой-то из потайных уровней подсознания, давал знать, что пришла очередь его сознательной, поверхностной части.
Нужно выяснить, лихорадочно размышлял я, когда точно были похороны, поскольку из моих рассуждений следовало, что я был еще далеко от Редлифа, когда кто-то отрезал парню пенис и заморозил его в ожидании подходящего случая. Потом я приехал в город, столкнулся с Вэл, а у нее состоялся разговор с убийцей, возможно, весьма принципиальный. Может быть, она была сыта им по горло, может быть, он ею, может быть, он в конце концов решил — если знал о моем приезде, — что следует поторопиться? Во всяком случае, меня бы вполне устроило, если бы юнец из похоронного бюро был в этом замешан.
Я припарковал машину так же, как и вчера, не перед главными воротами, и выскочил под дождь. Мой «зиг-зауэр» приятно оттягивал плечо. Пробежав под сгибающимися от тяжести воды ветвями старых деревьев, никого не увидев и оставшись незамеченным сам, я добрался до пристройки.
Там было темно и тихо, никто не слушал музыку, и — я на цыпочках вошел в дверь — никто не ждал меня, чтобы оглушить. Я огляделся, присев на край кресла. Музыкальный центр «Ямаха», стилизованный под старину конца семидесятых годов двадцатого века, на котором могли бы с удобствами усесться трое, стоял на полу, молчаливый и грозный. Я даже не стал протягивать в его сторону палец, опасаясь, что он взорвется двухсотваттным браст-рэпом. Больше в этой комнатке не было ничего, носившего хоть какие-то черты индивидуальности владельца. Парень явно не любил эту каморку и относился к ней исключительно как к временному пристанищу. С другой стороны, он вряд ли ушел бы насовсем, оставив свою «технику». Я открыл ящик стола — там было почти пусто: два толстых фломастера, черный и красный, несколько пачек из-под сигарет, два окурка— «Марльборо» и «Кэмел», желтые, надкушенные, неаппетитные. Журнала, на котором я записывал свой номер телефона, нигде не было видно. Я наклонился над телефоном и проверил память номеров, их было только три: Грисби — похоронное бюро, пиццерия и еще одна пиццерия. Я немного подумал, затем вызвал первый. Ответил Филип Грисби.
— Грисби, слушаю…
— Сержант Даррел, здравствуйте. — Я постарался слегка изменить голос и, насколько это возможно, имитировать сержанта. — Этот ваш молодой помощник… Как его… — Я замолчал и поморщился, но это подействовало:
— Майкл? Майкл Баулз?
— Именно! У него есть мотоцикл?
— Не знаю, сержант, может быть, это его приятеля или общий. Я, во всяком случае, запретил ему приезжать на нем на работу, так как он распугивал птиц и клиентов. Какой-то немецкий тиранозавр:.. А что он натворил?
— Кто-то из них двоих промчался как пуля сквозь школьную экскурсию… Майкл сейчас на работе?
— Ну-у… Собственно, он сегодня не пришел, — пробормотал Грисби. — Уже второй раз в этом месяце. Телефон не отвечает…
— Ага, ну, может быть, загляну к нему в гости… А этот его приятель, он кто?
— Какой-то Галлард. Имени не знаю. Он всегда обращался к нему по фамилии, наверное, знакомы по школе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Я поехал вперед: Фор-Дайамонд-бульвар, Третья авеню, Пайп-хиллз, Терки-роуд, снова Третья авеню, потом я перестал следить, где еду. Чтобы заглушить возникающий где-то во внутренностях никотиновый голод, я остановился, купил коробку «Кунжутных пальчиков тети Беи» и занялся воспоминаниями о встрече с Вэл, под аккомпанемент хруста сладких палочек.
Валери Полмант, насколько я помнил, отнюдь не выглядела отчаявшейся, психически сломленной или неуравновешенной личностью. Маленькие тонкие морщинки в уголках глаз могли быть в равной степени результатом как постоянной скептической гримасы, так и частой улыбки. А ведь она жила тем, что пугала других, так что ни в том, ни в другом выражении лица не было ничего удивительного. Так что, если бы мне потребовалось дать какую-либо оценку убитой лишь на основании данных трехдневной давности, мне пришлось бы, как детективу, с чистой совестью настаивать на признании ее честной гражданкой. То, что я приехал в Редлиф, собственно, ради нее, мало что меняло, поскольку все подозрения и связанные с ними гипотезы уместились бы в аптечном пузырьке. Фактически лишь ее смерть стала доказательством вины: формулировка «если убит — значит, был виновен» известна в полиции как так называемая «посмертная улика». Вопрос лишь в том, убили ли ее из-за моего приезда или эти два события совпали случайно? Если первое, то мне пора возвращаться в Нью-Йорк, поскольку вся операция, раз за ее ходом с самого начала следили противники, лишена какого бы то ни было смысла. Если же… Стоп! Если обо всём было известно обеим заинтересованным сторонам, то им незачем было ждать моего приезда, чтобы усилить подозрения, просто Вэл утонула бы в ванне месяц назад, или свалилась бы в пропасть, или ее засыпало бы лавиной, или… Раз этого не произошло, то вряд ли мы имеем дело с постоянной слежкой. Небольшая утечка? Или всё-таки нет?..
Какая-то мысль билась у меня под черепом, но застряла в пробке на выходе. Когда я понял, что пока что ни к каким выводам прийти не могу, я решил активно начать день, а разум пусть сам позаботится о своих входах-выходах. Колеся по городу, я случайно заехал в узкую, ведущую под гору улочку, в конце которой находилась станция подъемника; кресла раскачивались под порывами ветра, а дождь хлестал с такой силой, что даже над канатом образовался туман от ударяющихся о него капель. Здание станции стояло мокрое и мрачное, только в двух окнах первого этажа горел свет, — видимо, кто-то из персонала смотрел телевизор или готовил лыжи к сезону. Подъехав к пустой мусорной урне, безошибочному признаку безжизненности этого места, я приоткрыл окно и швырнул туда упаковку от палочек. Раздался плеск — урна была полна воды.
Я развернулся и, сперва бессознательно, а потом преднамеренно, направился к кладбищу, а точнее, к помощнику семейства Грисби. У меня возникло почти непреодолимое желание перекинуться с ним парой слов — вчера он вел себя как человек, который что-то знает, неизвестно лишь, идет ли речь о налогах фирмы или о кастрации трупа. Как там звали последнего молодого покойника? Гарри Бергман, кажется, так. Когда это было, позавчера? Уже поза-позавчера, поправился я. Я почувствовал теплое покалывание в висках, редкий знак свежего следа, словно мозг, задействовав какой-то из потайных уровней подсознания, давал знать, что пришла очередь его сознательной, поверхностной части.
Нужно выяснить, лихорадочно размышлял я, когда точно были похороны, поскольку из моих рассуждений следовало, что я был еще далеко от Редлифа, когда кто-то отрезал парню пенис и заморозил его в ожидании подходящего случая. Потом я приехал в город, столкнулся с Вэл, а у нее состоялся разговор с убийцей, возможно, весьма принципиальный. Может быть, она была сыта им по горло, может быть, он ею, может быть, он в конце концов решил — если знал о моем приезде, — что следует поторопиться? Во всяком случае, меня бы вполне устроило, если бы юнец из похоронного бюро был в этом замешан.
Я припарковал машину так же, как и вчера, не перед главными воротами, и выскочил под дождь. Мой «зиг-зауэр» приятно оттягивал плечо. Пробежав под сгибающимися от тяжести воды ветвями старых деревьев, никого не увидев и оставшись незамеченным сам, я добрался до пристройки.
Там было темно и тихо, никто не слушал музыку, и — я на цыпочках вошел в дверь — никто не ждал меня, чтобы оглушить. Я огляделся, присев на край кресла. Музыкальный центр «Ямаха», стилизованный под старину конца семидесятых годов двадцатого века, на котором могли бы с удобствами усесться трое, стоял на полу, молчаливый и грозный. Я даже не стал протягивать в его сторону палец, опасаясь, что он взорвется двухсотваттным браст-рэпом. Больше в этой комнатке не было ничего, носившего хоть какие-то черты индивидуальности владельца. Парень явно не любил эту каморку и относился к ней исключительно как к временному пристанищу. С другой стороны, он вряд ли ушел бы насовсем, оставив свою «технику». Я открыл ящик стола — там было почти пусто: два толстых фломастера, черный и красный, несколько пачек из-под сигарет, два окурка— «Марльборо» и «Кэмел», желтые, надкушенные, неаппетитные. Журнала, на котором я записывал свой номер телефона, нигде не было видно. Я наклонился над телефоном и проверил память номеров, их было только три: Грисби — похоронное бюро, пиццерия и еще одна пиццерия. Я немного подумал, затем вызвал первый. Ответил Филип Грисби.
— Грисби, слушаю…
— Сержант Даррел, здравствуйте. — Я постарался слегка изменить голос и, насколько это возможно, имитировать сержанта. — Этот ваш молодой помощник… Как его… — Я замолчал и поморщился, но это подействовало:
— Майкл? Майкл Баулз?
— Именно! У него есть мотоцикл?
— Не знаю, сержант, может быть, это его приятеля или общий. Я, во всяком случае, запретил ему приезжать на нем на работу, так как он распугивал птиц и клиентов. Какой-то немецкий тиранозавр:.. А что он натворил?
— Кто-то из них двоих промчался как пуля сквозь школьную экскурсию… Майкл сейчас на работе?
— Ну-у… Собственно, он сегодня не пришел, — пробормотал Грисби. — Уже второй раз в этом месяце. Телефон не отвечает…
— Ага, ну, может быть, загляну к нему в гости… А этот его приятель, он кто?
— Какой-то Галлард. Имени не знаю. Он всегда обращался к нему по фамилии, наверное, знакомы по школе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105