— Да что там, жаль…
Не вполне было ясно, как понимать его последние слова.
— Я ее знал, Эрик? — спросил Стивен Уиттингтон.
— Не думаю. Она держалась в стороне, я не помню, бывала ли она на этих вечеринках у шерифа. — Он немного помолчал, уставившись в рюмку. — Не помню даже, обменялся ли я сам с ней хотя бы десятком фраз. — И добавил: — Теперь этого уже не изменить.
— Неотвратимость смерти… — прошептал Уиттингтон, глядя куда-то перед собой, но у нас не было никаких шансов увидеть то же, что и он. — Это больнее всего — невозможность что-либо отменить или исправить. Самая жестокая шутка. Живешь себе, живешь… Благородный человек или скотина, красавец или горбун, мудрец или кретин, что-то пытаешься в себе изменить, к чему-то стремишься… А тут — раз! И конец всему…
Он вздохнул.
Мы поднесли рюмки к губам, пытаясь скрыть замешательство. Уиттингтон посмотрел на часы.
— Буду потихоньку собираться, — сказал он и протянул мне руку. — Рад был с вами познакомиться.
Я вежливо наклонил голову. Эрик тоже попрощался молча, коротко улыбнувшись. Я остался один.
Остановившись на краю террасы и опершись о балюстраду, я наблюдал за ярко освещенной внутренностью дома. За спиной захлопал крыльями какой-то ночной охотник. Я вспомнил, что рассказывал мне Гришка, бывший неплохим знатоком птиц. Это он показывал мне, чем отличаются грачи от ворон, дятлы от свиристелей и эти… как их там? Скворцы? От кого отличались скворцы? А, от галок. Скворцы гадят на землю, а галки — людям на головы.
Внутри я видел, как Уиттингтон переходит от одной группы гостей к другой, от пар к одиночкам, словно истинное украшение вечера. Похоже, он знал тут всех, и они его тоже. Впрочем, не удивительно — он бывал здесь каждый год уже четверть века. Где-то на краю гостиной пересеклись пути его и Хольгера, какое-то время они пожимали друг другу руки и широко улыбались, наконец, шериф похлопал Уиттингтона-Тову по плечу, а мне показалось, будто тому это не слишком понравилось.
Рюмка опустела. Не видя никакого смысла сидеть здесь дальше, я подумал о нескольких вариантах прощания, но английский в конце концов отверг, так что сел в машину лишь двадцать минут спустя. Открыв окна, я выключил отопление и, проветривая машину, доехал до дома.
Мне никто не звонил, почты тоже не было, в двери и окна никто влезть не пытался. У меня возникла мимолетная мысль о сигарете; бросившись в ванную, я вычистил зубы и сунул в освеженный рот антиникотиновую жвачку. Потом позволил себе лошадиную дозу виски с маленьким кубиком льда и погрузился в размышления, пока не начал зевать.
— Комп! Ежедневник! — пришлось повторить, чтобы функция вспомнила, для чего она предназначена. Возможно также, что я не слишком отчетливо произнес ее название. Гм… возможно ли? — Завтра: забрать бумаги у шерифа… Мммм… — Я думал и думал. — Конец. Не слишком-то перегруженный у тебя день, Скотти, — пробормотал я.
В конце концов я лег в постель, но через полчаса вынужден был сдаться — сон куда-то улетел, и ничто не говорило о том, что он скоро вернется. Я схватил пульт управления, словно утопающий — спасательную доску, но палец соскользнул, и я включил канал, на котором уже четыре года рассказывала о похудании Биба Гиббс, стотридцатишестикилограммовая индианка. Сейчас она с радостью сообщила, что похудела на три кило не из-за злокачественной опухоли. Аудитория облегченно вздохнула. Дрожащими пальцами я схватил пульт, но снова попал не туда, куда надо, и в наказание увидел, как протестующие против чего-то французские крестьяне сбрасывают с Эйфелевой башни трех коров. Собственная неуклюжесть меня разозлила, я досмотрел эпизод до конца, и успокоился, лишь попав на порнофильм на канале для взрослых. Кажется, около двух я заснул.
«Торнадо, наводнение, теракт, похищение, взрыв, изнасилование…»
Шел сильный дождь — об этом сообщило мне мягкое дуновение сухого воздуха в спальне. Я сам запрограммировал просушку дома при превышении определенного уровня влажности. Так что на улице хлестал ливень, а внутри было сухо. Особенно в горле. Я выпил воды с несколькими каплями алкозельцера, сунул в рот жвачку и полежал еще немного. Потом включил «Ньюс энд Вьюс» и в подробностях ознакомился с событиями, происшедшими на земном шаре за последние двенадцать часов. Ничего особенного, впрочем, не происходило. Торнадо, наводнение, теракт, похищение, взрыв, изнасилование… Оказалось заодно, что коров на самом деле гуманно усыпили, прежде чем они совершили свой первый и последний в жизни полет.
Переключившись на технический канал, я одним нажатием кнопки отключил показ рекламы, которой здесь было, пожалуй, даже больше, чем где-нибудь, и стал спокойно наблюдать за работой нового типа молотка, в головке которого не только размещался податчик гвоздей, но она еще и была покрыта слоем, увеличивающим силу удара… Мысли мои в это время были заняты совсем другим, причем натощак, с похмелья и в горизонтальном положении моему мозгу приходилось весьма тяжко.
Я встал с постели.
Всыпав в резервуар кухонного автомата содержимое пакета с ингредиентами, я влил туда чашку воды; когда я вышел из ванной, меня уже ждал пышный острый омлет. Неплохо, даже если принять во внимание состав: «ароматизатор, идентичный натуральному…» и так далее. Прожив год с Бетси, я вполне убедился в истинности подобной формулировки — «идентичный натуральному».
Я пил кофе, вытирая слезящиеся глаза. Нужно было как-то избавляться от свекольного цвета глазных яблок, иначе любой случайно встреченный врач силой отвезет меня в больницу. Послышался сигнал ежедневника, напоминая о намеченном визите к шерифу.
Хольгер сидел у себя в кабинете, развалившись в кресле. У него была довольная физиономия кота, который обследовал кладовую и был за свои усилия вознагражден миской сметаны. Видимо, он обеспечил себе во время вчерашнего приема немало весьма важных голосов, которые потянут за собой вагоны других, менее важных, но столь же существенных. Во всяком случае, он улыбался сам себе, а когда я постучал в дверь, довольно неуклюже попытался перенести эту улыбку на меня.
— Привет! — бодро бросил шериф. Я подошел и пожал ему руку. — Жив? — спросил он.
— Конечно! Я же вел себя примерно…
— Я видел. Знаю, что ты хочешь сказать. — Он постучал по столу длинным ногтем указательного пальца. С тех пор как он оказался на костылях, делать ему было особо нечего, так что он отрастил себе когти. — После выборов устрою еще один прием, уже не столь официальный, выедем за город… — размечтался он. — Сауна, ледяной ручей… — Он поискал у себя в голове иные развлечения и, не найдя, разочарованно вернулся к реальности.
— Но общество то же самое? — уточнил я.
— Не совсем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Не вполне было ясно, как понимать его последние слова.
— Я ее знал, Эрик? — спросил Стивен Уиттингтон.
— Не думаю. Она держалась в стороне, я не помню, бывала ли она на этих вечеринках у шерифа. — Он немного помолчал, уставившись в рюмку. — Не помню даже, обменялся ли я сам с ней хотя бы десятком фраз. — И добавил: — Теперь этого уже не изменить.
— Неотвратимость смерти… — прошептал Уиттингтон, глядя куда-то перед собой, но у нас не было никаких шансов увидеть то же, что и он. — Это больнее всего — невозможность что-либо отменить или исправить. Самая жестокая шутка. Живешь себе, живешь… Благородный человек или скотина, красавец или горбун, мудрец или кретин, что-то пытаешься в себе изменить, к чему-то стремишься… А тут — раз! И конец всему…
Он вздохнул.
Мы поднесли рюмки к губам, пытаясь скрыть замешательство. Уиттингтон посмотрел на часы.
— Буду потихоньку собираться, — сказал он и протянул мне руку. — Рад был с вами познакомиться.
Я вежливо наклонил голову. Эрик тоже попрощался молча, коротко улыбнувшись. Я остался один.
Остановившись на краю террасы и опершись о балюстраду, я наблюдал за ярко освещенной внутренностью дома. За спиной захлопал крыльями какой-то ночной охотник. Я вспомнил, что рассказывал мне Гришка, бывший неплохим знатоком птиц. Это он показывал мне, чем отличаются грачи от ворон, дятлы от свиристелей и эти… как их там? Скворцы? От кого отличались скворцы? А, от галок. Скворцы гадят на землю, а галки — людям на головы.
Внутри я видел, как Уиттингтон переходит от одной группы гостей к другой, от пар к одиночкам, словно истинное украшение вечера. Похоже, он знал тут всех, и они его тоже. Впрочем, не удивительно — он бывал здесь каждый год уже четверть века. Где-то на краю гостиной пересеклись пути его и Хольгера, какое-то время они пожимали друг другу руки и широко улыбались, наконец, шериф похлопал Уиттингтона-Тову по плечу, а мне показалось, будто тому это не слишком понравилось.
Рюмка опустела. Не видя никакого смысла сидеть здесь дальше, я подумал о нескольких вариантах прощания, но английский в конце концов отверг, так что сел в машину лишь двадцать минут спустя. Открыв окна, я выключил отопление и, проветривая машину, доехал до дома.
Мне никто не звонил, почты тоже не было, в двери и окна никто влезть не пытался. У меня возникла мимолетная мысль о сигарете; бросившись в ванную, я вычистил зубы и сунул в освеженный рот антиникотиновую жвачку. Потом позволил себе лошадиную дозу виски с маленьким кубиком льда и погрузился в размышления, пока не начал зевать.
— Комп! Ежедневник! — пришлось повторить, чтобы функция вспомнила, для чего она предназначена. Возможно также, что я не слишком отчетливо произнес ее название. Гм… возможно ли? — Завтра: забрать бумаги у шерифа… Мммм… — Я думал и думал. — Конец. Не слишком-то перегруженный у тебя день, Скотти, — пробормотал я.
В конце концов я лег в постель, но через полчаса вынужден был сдаться — сон куда-то улетел, и ничто не говорило о том, что он скоро вернется. Я схватил пульт управления, словно утопающий — спасательную доску, но палец соскользнул, и я включил канал, на котором уже четыре года рассказывала о похудании Биба Гиббс, стотридцатишестикилограммовая индианка. Сейчас она с радостью сообщила, что похудела на три кило не из-за злокачественной опухоли. Аудитория облегченно вздохнула. Дрожащими пальцами я схватил пульт, но снова попал не туда, куда надо, и в наказание увидел, как протестующие против чего-то французские крестьяне сбрасывают с Эйфелевой башни трех коров. Собственная неуклюжесть меня разозлила, я досмотрел эпизод до конца, и успокоился, лишь попав на порнофильм на канале для взрослых. Кажется, около двух я заснул.
«Торнадо, наводнение, теракт, похищение, взрыв, изнасилование…»
Шел сильный дождь — об этом сообщило мне мягкое дуновение сухого воздуха в спальне. Я сам запрограммировал просушку дома при превышении определенного уровня влажности. Так что на улице хлестал ливень, а внутри было сухо. Особенно в горле. Я выпил воды с несколькими каплями алкозельцера, сунул в рот жвачку и полежал еще немного. Потом включил «Ньюс энд Вьюс» и в подробностях ознакомился с событиями, происшедшими на земном шаре за последние двенадцать часов. Ничего особенного, впрочем, не происходило. Торнадо, наводнение, теракт, похищение, взрыв, изнасилование… Оказалось заодно, что коров на самом деле гуманно усыпили, прежде чем они совершили свой первый и последний в жизни полет.
Переключившись на технический канал, я одним нажатием кнопки отключил показ рекламы, которой здесь было, пожалуй, даже больше, чем где-нибудь, и стал спокойно наблюдать за работой нового типа молотка, в головке которого не только размещался податчик гвоздей, но она еще и была покрыта слоем, увеличивающим силу удара… Мысли мои в это время были заняты совсем другим, причем натощак, с похмелья и в горизонтальном положении моему мозгу приходилось весьма тяжко.
Я встал с постели.
Всыпав в резервуар кухонного автомата содержимое пакета с ингредиентами, я влил туда чашку воды; когда я вышел из ванной, меня уже ждал пышный острый омлет. Неплохо, даже если принять во внимание состав: «ароматизатор, идентичный натуральному…» и так далее. Прожив год с Бетси, я вполне убедился в истинности подобной формулировки — «идентичный натуральному».
Я пил кофе, вытирая слезящиеся глаза. Нужно было как-то избавляться от свекольного цвета глазных яблок, иначе любой случайно встреченный врач силой отвезет меня в больницу. Послышался сигнал ежедневника, напоминая о намеченном визите к шерифу.
Хольгер сидел у себя в кабинете, развалившись в кресле. У него была довольная физиономия кота, который обследовал кладовую и был за свои усилия вознагражден миской сметаны. Видимо, он обеспечил себе во время вчерашнего приема немало весьма важных голосов, которые потянут за собой вагоны других, менее важных, но столь же существенных. Во всяком случае, он улыбался сам себе, а когда я постучал в дверь, довольно неуклюже попытался перенести эту улыбку на меня.
— Привет! — бодро бросил шериф. Я подошел и пожал ему руку. — Жив? — спросил он.
— Конечно! Я же вел себя примерно…
— Я видел. Знаю, что ты хочешь сказать. — Он постучал по столу длинным ногтем указательного пальца. С тех пор как он оказался на костылях, делать ему было особо нечего, так что он отрастил себе когти. — После выборов устрою еще один прием, уже не столь официальный, выедем за город… — размечтался он. — Сауна, ледяной ручей… — Он поискал у себя в голове иные развлечения и, не найдя, разочарованно вернулся к реальности.
— Но общество то же самое? — уточнил я.
— Не совсем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105