- А все равно боишься. Потому что твой разум не может совсем совладать с твоими нервами и нежностью к себе. Возьми себя в руки, Ксения, метафизика должна проникнуть не только в твой разум, но и в кровь. Так говорит Лена, и она права.
- Разум уходит из мира, Аллочка. Даже высший. На время, конечно. Надеюсь, - пробормотала Ксюша. - Но я возьму себя за нервы, не думай…
…И наконец они постучали в дверь. Почему именно постучали, а не позвонили - неизвестно, скорее всего, они просто позабыли о звонке.
Открыло им дверь семейство Потаповых: хозяйка, Евдокия Васильевна, ее муж Петр Петрович (были они уже в более чем средних летах) и бабушка Любовь Матвеевна, еще постарше их. Где-то прятался дед Игорь, точнее Игорь Михеич.
Семейство улыбалось.
- Мы вас ждем, хорошие наши, - прошамкала Любовь Матвеевна, - квартира большая, все разместимся по-доброму.
- Леночка нам все объяснила, идите туда тихонечко себе, - молвила Евдокия Васильевна, указывая в некое пространство.
Прошли.
В стороне мелькнула тень деда Игоря.
Расселись на креслах и диванах - но за столом.
- Мы вас угощать не будем. Сама не велела, - уютно и с искренностью произнес Петр Петрович.
- А она где? - быстро спросила Алла.
- Она будет, - ответили ей.
- Да мы кушать и не собирались вовсе. Не до того, - вставила Ксюша.
- Другой раз побалуемся.
Затихли.
И вдруг тонкий слух Аллы уловил далекий вой.
- А это кто? - нервно спросила она.
- Это тот, с кем вам встречаться не велено, - строго заметила бабушка Любовь Матвеевна.
Сестрам становилось понятней, но холодок прошелся по спинкам.
- Кто он? - выдавила Алла.
- Раз вы от Лены, мы все скажем, - проговорил Петр Петрович. - Это сын наш.
- Сын?! И что?
- Говори, говори, Петр! - взвизгнула Евдокия Васильевна. - Раз от Лены, может быть, и помогут чем-то!
- Миша, сынок наш, - со слезами в голосе проговорил Петр Петрович, - убийца наш, вот кто он…
- Говорите яснее все-таки, - раздраженно и чуть истерично прервала его речь Ксюша.
Евдокия Васильевна тоже вспыхнула:
- Пророк он у нас, вот в чем дело… Тьфу ты… Не пророк, а хуже… Года три назад, сейчас ему шестнадцать, мы все поняли, что про кого он плохо подумает, с тем обязательно несчастье произойдет. Даже невольно, со зла какого-нибудь, подумает, а то не дай Бог скажет, так у того все может быть, и на следующий день причем, на худой конец дня через два-три. То руку сломает, то упадет, то побьют его, то болесть. Больше всего нам, домашним его, доставалось. Посмотрите на мои ручки, на ноги! - мамаша перешла на крик и обнажила даже ногу перед гостями.
Все было в синяках, в кровоподтеках.
- А муж мой, Петр Петрович, видеть из-за него плохо стал! - вскричала Евдокия, указывая на супруга.
- Что-то я не так сделал недавно, - вставил Петр Петрович. - Не понравилось ему. Ругнулся с досады. И уже к вечеру у меня глаз - не глаз, а черт-те что!
Только сейчас ошалевшие Алла и Ксюша обратили внимание, что Потаповы действительно, хоть и приоделись, но физически потрепаны, как-то пришиблены, смотрятся побитыми и смирными, даже во время крика.
- Неужели так уж установили причинную связь? - спросила Алла, приходя в себя.
- Да что мы, сумасшедшие, - внятно прошептала бабушка, - уж сколько лет тянется. Проверяли. Приходили сюда, эксперименты ставили, Лена знает кто. Да он сам зйает. Последнее время переживает очень, плачет, как птичка, - умилилась старушка.
- А злую мысль остановить не может, пыхтит, возится, но редко получается, - развел руками Петр Петрович. - Мы уж и туда и сюда. Врачи от нас бегом тикают. Знатоки, экстрасенсы всякие хотят помочь, но в пустоту. Говорят, мы в нем не вольны. Если б не Сама, то Мишка давно б с ума сошел. От совести…
Ксюша, погладив себя по коленке и мысленно выпив полстаканчика смородинной наливки (на столе ничего не было), спросила:
- А запирать его вы давно стали?
- От гостей вообще мы его, почитай, с годок прячем. После случая с Витей, - объявила Любовь Матвеевна полуневнятно, но до всех дошло.
И тут супруги неожиданно завелись. И стали вдруг странно похожи друг на друга и почти кричали, как из одного гнезда, одинаково и истерически.
- Невозможно это было перенесть! - кричала Евдокия Васильевна.
- В суд на нас хотели подать! - в ту же секунду выкрикнул Петр Петрович.
- Как сейчас помню, Витя вот тут сидел, рослый и сильный, лет семнадцать ему, где вот вы сидите, Ксения.
- И черт его дернул Мишу обидеть. И сказал-то так резко - из таких, как ты, как Мишка, значит, ничего не выйдет. Ты, говорит, был ноль, сейчас ноль и таким и останешься!
- Может, он видел: Миша тихий, застенчивый и какой-то однообразный долгое время был, - вставила между криков старушка.
- А сын-то покраснел весь, руки дрожат, и говорит ему, Вите: а ты завтра вечером подохнуть захочешь, да не сможешь. Вскочил и убежал. А Витя нам: да он у вас ненормальный. Мы и Витю этого выгнали за ненормальность эту…
- А назавтра к вечеру пошло, - совсем уже взвизгивая и почему-то потея, начала Евдокия Васильевна. - Витек этот, нормальный, пухнуть стал головой и вообще. За ночь разуродился так, что не узнать.
- Весь красный стал, глаза бегают, и слова птичьи, нелепые произносить стал, а русские слова забыл почти. Но родителям успел рассказать о случае…
Петр Петрович остановился, вздохнул и попросил жену не перебивать дальше. Та сникла.
- Отец не поверил, а матушка сначала с ним, с небожителем таким, к нам заявилась: вот мол, что вы наделали. А потом, говорят, в милицию побежала, так, мол, и так, сына замуровали в ходячий труп и заколдовали. Сделал это Миша, пятнадцати лет отроду, ученик средней школы. А начальник-то и так от естественных дел зол был, а на это так рассвирепел, что схватил матушку Витьки за шиворот и сам выставил ее на улицу, в дождь…
Ксюша охнула.
- И много было у Миши таких случаев?
- Такой один, кажется. А там кто его знает, - включилась старушка. - Через месяцок-другой Витек поправился. Сошло с него. Но уважительный такой стал, особенно по отношению к младшим - Мишук же младше его был. Даже, говорят, иной раз какого-нибудь пацана в садике увидит, так в ноги ему бросается, а уж кланяется, бают, всегда. Но учиться хорошо стал, на космос стало тянуть после такого случая.
Ксюша с трудом сдерживала эдакое утробное хихиканье внутри себя.
- В школе его уже начинают бояться, особенно учителя, - мрачно добавил Петр Петрович. - Одна говорит мне: «Как ваш-то нахмурится на меня, у меня и дочка, и кот заболевают. Но разбираться с Мишей не буду - как бы на том свете мне хуже не было. Неизвестно ведь, кто он, ваш сын». А он-то, Миша, плачет, сам не свой.
И опять донесся приглушенный, не похожий ни на что вой.
- Ничего страшного, - махнул рукой Петр Петрович. - Он сам просится в чулан. Это у нас маленькая комнатушка без окон. Там он и сидит. Почему-то любит, чтоб его там закрывали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
- Разум уходит из мира, Аллочка. Даже высший. На время, конечно. Надеюсь, - пробормотала Ксюша. - Но я возьму себя за нервы, не думай…
…И наконец они постучали в дверь. Почему именно постучали, а не позвонили - неизвестно, скорее всего, они просто позабыли о звонке.
Открыло им дверь семейство Потаповых: хозяйка, Евдокия Васильевна, ее муж Петр Петрович (были они уже в более чем средних летах) и бабушка Любовь Матвеевна, еще постарше их. Где-то прятался дед Игорь, точнее Игорь Михеич.
Семейство улыбалось.
- Мы вас ждем, хорошие наши, - прошамкала Любовь Матвеевна, - квартира большая, все разместимся по-доброму.
- Леночка нам все объяснила, идите туда тихонечко себе, - молвила Евдокия Васильевна, указывая в некое пространство.
Прошли.
В стороне мелькнула тень деда Игоря.
Расселись на креслах и диванах - но за столом.
- Мы вас угощать не будем. Сама не велела, - уютно и с искренностью произнес Петр Петрович.
- А она где? - быстро спросила Алла.
- Она будет, - ответили ей.
- Да мы кушать и не собирались вовсе. Не до того, - вставила Ксюша.
- Другой раз побалуемся.
Затихли.
И вдруг тонкий слух Аллы уловил далекий вой.
- А это кто? - нервно спросила она.
- Это тот, с кем вам встречаться не велено, - строго заметила бабушка Любовь Матвеевна.
Сестрам становилось понятней, но холодок прошелся по спинкам.
- Кто он? - выдавила Алла.
- Раз вы от Лены, мы все скажем, - проговорил Петр Петрович. - Это сын наш.
- Сын?! И что?
- Говори, говори, Петр! - взвизгнула Евдокия Васильевна. - Раз от Лены, может быть, и помогут чем-то!
- Миша, сынок наш, - со слезами в голосе проговорил Петр Петрович, - убийца наш, вот кто он…
- Говорите яснее все-таки, - раздраженно и чуть истерично прервала его речь Ксюша.
Евдокия Васильевна тоже вспыхнула:
- Пророк он у нас, вот в чем дело… Тьфу ты… Не пророк, а хуже… Года три назад, сейчас ему шестнадцать, мы все поняли, что про кого он плохо подумает, с тем обязательно несчастье произойдет. Даже невольно, со зла какого-нибудь, подумает, а то не дай Бог скажет, так у того все может быть, и на следующий день причем, на худой конец дня через два-три. То руку сломает, то упадет, то побьют его, то болесть. Больше всего нам, домашним его, доставалось. Посмотрите на мои ручки, на ноги! - мамаша перешла на крик и обнажила даже ногу перед гостями.
Все было в синяках, в кровоподтеках.
- А муж мой, Петр Петрович, видеть из-за него плохо стал! - вскричала Евдокия, указывая на супруга.
- Что-то я не так сделал недавно, - вставил Петр Петрович. - Не понравилось ему. Ругнулся с досады. И уже к вечеру у меня глаз - не глаз, а черт-те что!
Только сейчас ошалевшие Алла и Ксюша обратили внимание, что Потаповы действительно, хоть и приоделись, но физически потрепаны, как-то пришиблены, смотрятся побитыми и смирными, даже во время крика.
- Неужели так уж установили причинную связь? - спросила Алла, приходя в себя.
- Да что мы, сумасшедшие, - внятно прошептала бабушка, - уж сколько лет тянется. Проверяли. Приходили сюда, эксперименты ставили, Лена знает кто. Да он сам зйает. Последнее время переживает очень, плачет, как птичка, - умилилась старушка.
- А злую мысль остановить не может, пыхтит, возится, но редко получается, - развел руками Петр Петрович. - Мы уж и туда и сюда. Врачи от нас бегом тикают. Знатоки, экстрасенсы всякие хотят помочь, но в пустоту. Говорят, мы в нем не вольны. Если б не Сама, то Мишка давно б с ума сошел. От совести…
Ксюша, погладив себя по коленке и мысленно выпив полстаканчика смородинной наливки (на столе ничего не было), спросила:
- А запирать его вы давно стали?
- От гостей вообще мы его, почитай, с годок прячем. После случая с Витей, - объявила Любовь Матвеевна полуневнятно, но до всех дошло.
И тут супруги неожиданно завелись. И стали вдруг странно похожи друг на друга и почти кричали, как из одного гнезда, одинаково и истерически.
- Невозможно это было перенесть! - кричала Евдокия Васильевна.
- В суд на нас хотели подать! - в ту же секунду выкрикнул Петр Петрович.
- Как сейчас помню, Витя вот тут сидел, рослый и сильный, лет семнадцать ему, где вот вы сидите, Ксения.
- И черт его дернул Мишу обидеть. И сказал-то так резко - из таких, как ты, как Мишка, значит, ничего не выйдет. Ты, говорит, был ноль, сейчас ноль и таким и останешься!
- Может, он видел: Миша тихий, застенчивый и какой-то однообразный долгое время был, - вставила между криков старушка.
- А сын-то покраснел весь, руки дрожат, и говорит ему, Вите: а ты завтра вечером подохнуть захочешь, да не сможешь. Вскочил и убежал. А Витя нам: да он у вас ненормальный. Мы и Витю этого выгнали за ненормальность эту…
- А назавтра к вечеру пошло, - совсем уже взвизгивая и почему-то потея, начала Евдокия Васильевна. - Витек этот, нормальный, пухнуть стал головой и вообще. За ночь разуродился так, что не узнать.
- Весь красный стал, глаза бегают, и слова птичьи, нелепые произносить стал, а русские слова забыл почти. Но родителям успел рассказать о случае…
Петр Петрович остановился, вздохнул и попросил жену не перебивать дальше. Та сникла.
- Отец не поверил, а матушка сначала с ним, с небожителем таким, к нам заявилась: вот мол, что вы наделали. А потом, говорят, в милицию побежала, так, мол, и так, сына замуровали в ходячий труп и заколдовали. Сделал это Миша, пятнадцати лет отроду, ученик средней школы. А начальник-то и так от естественных дел зол был, а на это так рассвирепел, что схватил матушку Витьки за шиворот и сам выставил ее на улицу, в дождь…
Ксюша охнула.
- И много было у Миши таких случаев?
- Такой один, кажется. А там кто его знает, - включилась старушка. - Через месяцок-другой Витек поправился. Сошло с него. Но уважительный такой стал, особенно по отношению к младшим - Мишук же младше его был. Даже, говорят, иной раз какого-нибудь пацана в садике увидит, так в ноги ему бросается, а уж кланяется, бают, всегда. Но учиться хорошо стал, на космос стало тянуть после такого случая.
Ксюша с трудом сдерживала эдакое утробное хихиканье внутри себя.
- В школе его уже начинают бояться, особенно учителя, - мрачно добавил Петр Петрович. - Одна говорит мне: «Как ваш-то нахмурится на меня, у меня и дочка, и кот заболевают. Но разбираться с Мишей не буду - как бы на том свете мне хуже не было. Неизвестно ведь, кто он, ваш сын». А он-то, Миша, плачет, сам не свой.
И опять донесся приглушенный, не похожий ни на что вой.
- Ничего страшного, - махнул рукой Петр Петрович. - Он сам просится в чулан. Это у нас маленькая комнатушка без окон. Там он и сидит. Почему-то любит, чтоб его там закрывали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60