Люди, бывало, отойдут, ищут, а автомобиль их без них гудит, хотя он без охраны всякой. Гудит и гудит. Это лешие шумят, тешатся. А потом хохочут… Много разных случаев с ними у нас. Они с автомобилями любят шалить. Лешие ведь тоже существа, им веселие ох как нужно!.. Потому проказят.
- Проказят… Хохочут-то как страшно, - проговорила хозяйка. - От такого хохота околеешь или запьешь.
Лемуров даже онемел от удивления.
- Что ж вы, деревенские Руси, забыли, как с лешими надо обращаться? - возмутился он.
- Забыли, сынок, - ответила женщина. - Мы только себя не забыли, а так все ушло из памяти.
- Правильно, Аксинья, правильно, - прибавил Терентьич. - Весь мир у нас из памяти выскочил. Одна дыра вместо мира осталась.
- Да ладно, - махнула рукой Аксинья. - Не провалимся. Мы есть, хоть и в дыре…
- Выпить надо поскорей, - засуетился мальчик.
- Тебе, Коля, четырнадцать лет, тебе много не положено. Так, для души только, - осадил его Терентьич.
- Да я и не пью вовсе никогда. Так, балуюсь для губы, - разъяснил Коля.
- Ну, если вы забыли, как с лешими народ раньше рассчитывался, - продолжил Лемуров, - так я вам покажу другой способ. Вот.
И он вдруг безумно-дико захохотал, и хохот этот показался упадшим со звезд. Было в нем что-то, от чего старичок Терентьич свалился под стол.
- Ну вот, а вы леших боялись, - сказал Лемуров, поднимая старичка. - Вы своим хохотом его бейте. Он дико и громово хохочет, а вы еще поодичалей, похлеще, позагадочней. Чего в деревне на таких просторах стесняться.
- Выпьем, братцы, - проговорила женщина. - За нас.
- И за хохот этот, - по-деловому добавил Коля.
Выпили, старичок, правда, кряхтя.
- Зашиб голову маленько, - пожаловался он. Еще раз выпили. А третий раз - за черные помидоры.
После третьего раза мальчик Коля вдруг запел, хотя почти и не пил, а так, пригублял.
Я усталым таким еще не был,
В эту серую морозь и слизь
Мне приснилось дремучее небо
И моя непутевая жизнь, -
пел он на свой лад есенинский стих.
- Классику нельзя исправлять, - нежно вмешался Лемуров. - Но в данном случае это кстати. «Дремучее небо» - это хорошо. Попал в точку. Чье же творчество?
- А кто его знает? У нас все творцы, - холодно ответил старик, а потом, обратившись к мальчику, спросил: - Коля, а отчего ж ты все-таки так рано устал?
В это время в дверь тихо и потаенно постучали.
Хозяева замерли.
- Посланник пришел, - заметил Лемуров.
- Нет, это не он, - ответил Терентьич, покраснев. - Мы его воще почти не видим. И он входит и уходит незаметно для нас.
- Так поди посмотри, - проговорила Аксинья. Старичок, сгорбившись и в то же время слегка приплясывая, пошел узнавать, но быстро вернулся.
- Никого нет, - объявил он, почти про себя. Вскоре на улице немного потемнело - не то от туч, не то время пошло быстрее. Но тьма была бледная, будто утренняя. И в этой призрачной тьме за окном возникли, словно выросли из-под земли, лица деревенских. То были в основном старички и старухи, но средь них девочка лет двенадцати - точно вышедшая из болота.
- Станцевать, станцевать хотим! - раздались людские голоса. - Выходите к нам танцевать!
Терентьич ошалело выпятил глаза, но сказал скромно:
- Они всегда так. Зовут нас на ночь танцевать. Стук-стук - так и стучат в окно. Но мы не идем.
- И слава Богу, - вздохнула Аксинья. - Чего нам торопиться. В аду и так напляшемся вволю! Нам-то что!
- Она считает, что ад и рай - одно и то же, - хмуро буркнул Терентьич. - И там и там пение и пляски-в аду от горя, в раю - от счастья. А по ей, по Аксинье, выходит все равно, что счастье, что несчастье.
Лемуров удивился.
- Ого! Вы тут философы потаенные. Счастье и несчастье приравнять не каждый может…
Девочка за окном прильнула лицом к стеклу, и глаза ее светились, как зеленые звезды.
- Танцевать, танцевать, - шептала она, но с каждым словом ее лицо становилось все бледнее и бледнее.
- Кыш, кыш! - рассвирепел Терентьич и замахал руками сам себе…
К ночи хозяева улеглись, а Лемуров попросил разрешения ждать. «Милое дело», - ответил Терентьич с постели, углубляясь в подушку.
Примерно через часок раздались тихие скрипы, дребезжанье ключей, и перед взором Лемурова оказался Влад Руканов. «Я так и знал», - прошептал про себя Лемуров.
- Лева, еб твою мать! - раскатисто гаркнул Руканов. - Как я рад такой встрече!
Влад был кудряв, суров по виду, ростом мощен, но в глазах светились непредсказуемость и хохоток.
- Влад, я тоже всегда рад тебя видеть, - бормотнул Лемуров.
- Иди вот туда. В мою комнатку. Посидим на ночь, попьем чайку с чем-нибудь замысловатым…
И они прошли в комнатушку, где опять приютились за столиком у уютного подоконника в геранях. Хозяева и не пошевельнулись при всем при этом - спали природным сном.
Наконец, когда оба как-то пришли в форму, Лемуров спросил:
- Влад, это твоя работа? Я имею в виду деревенских, старичков-танцоров и так далее. Это ты их расшатал?
Влад хохотнул.
- Небылица получилась. Конечно, я. Но они и сами были достаточно тепленькие, по-своему уже шатались…
- А хозяева? - поинтересовался Лемуров, поводя носом.
- Этих я чуть-чуть приобщу. Есть в них что-то нашенское.
Лемуров замолк.
- Да ты не скучай, Лева, так, - опять хохотнул Влад. - Знаю я тебя. Из одной пещеры непредсказуемых вылезли. Но ты у нас был жалостливый, ишь ты какой…
Лемуров вздохнул, но сказал:
- Ты меня не так понял.
- А чего тут понимать? Что я, жалостливых баб не видел… Тут все просто, Лева: им же лучше. Нашими им не стать, а если их не расшатать, то все эти люди современные, что ли, черт их знает, как их назвать, просто затвердеют, окаменеют, отупеют в своей тупости. Прямая дорога - в подвалы небытия. А расшатанными - им веселее на том свете будет. Да они сами это чувствуют и хотят, пыхтят, как могут, себя расшатать. А я им помогаю. Что в этом плохого, греховного?
Левушка процедил:
- Больно лихо у тебя получается! Ты ж здесь, наверное, оказался недавно…
- Лева, - перебил его Руканов, - если говорить по большому счету, ты всегда был мягкотел, хоть и талантлив. Интеллигент, хоть и дикий немного. Потому ты и ушел к Небредову, а не к Волкову. И мы разошлись. Я Небредова чту, педагог он классный, но Волков злее и радикальней…
- Ну как сказать, - возразил Лемуров взъерошенно. - Не тебе судить о Небредове.
За окном уже была подлинная тьма, и тучи были чернее, чем ночь. В саду голосила кошка.
- Вот кого я особо чту среди ваших, - размеренно проговорил Руканов, отпивая квас, - так это Соколова. Крепкий был парень.
Лемуров вздрогнул.
- Да-да, Лева, не вздрагивай. Он с мертвецами и духами профессионально работал. Он из них веревки вил… А морг, морг, никогда не забуду, что он там творил. И ведь поэзии не чуждался, все, помню, цитировал:
Но выше всех узоры пустоты
На простыне заснеженного морга.
А какой полет, какая смелость! - Влад только развел руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
- Проказят… Хохочут-то как страшно, - проговорила хозяйка. - От такого хохота околеешь или запьешь.
Лемуров даже онемел от удивления.
- Что ж вы, деревенские Руси, забыли, как с лешими надо обращаться? - возмутился он.
- Забыли, сынок, - ответила женщина. - Мы только себя не забыли, а так все ушло из памяти.
- Правильно, Аксинья, правильно, - прибавил Терентьич. - Весь мир у нас из памяти выскочил. Одна дыра вместо мира осталась.
- Да ладно, - махнула рукой Аксинья. - Не провалимся. Мы есть, хоть и в дыре…
- Выпить надо поскорей, - засуетился мальчик.
- Тебе, Коля, четырнадцать лет, тебе много не положено. Так, для души только, - осадил его Терентьич.
- Да я и не пью вовсе никогда. Так, балуюсь для губы, - разъяснил Коля.
- Ну, если вы забыли, как с лешими народ раньше рассчитывался, - продолжил Лемуров, - так я вам покажу другой способ. Вот.
И он вдруг безумно-дико захохотал, и хохот этот показался упадшим со звезд. Было в нем что-то, от чего старичок Терентьич свалился под стол.
- Ну вот, а вы леших боялись, - сказал Лемуров, поднимая старичка. - Вы своим хохотом его бейте. Он дико и громово хохочет, а вы еще поодичалей, похлеще, позагадочней. Чего в деревне на таких просторах стесняться.
- Выпьем, братцы, - проговорила женщина. - За нас.
- И за хохот этот, - по-деловому добавил Коля.
Выпили, старичок, правда, кряхтя.
- Зашиб голову маленько, - пожаловался он. Еще раз выпили. А третий раз - за черные помидоры.
После третьего раза мальчик Коля вдруг запел, хотя почти и не пил, а так, пригублял.
Я усталым таким еще не был,
В эту серую морозь и слизь
Мне приснилось дремучее небо
И моя непутевая жизнь, -
пел он на свой лад есенинский стих.
- Классику нельзя исправлять, - нежно вмешался Лемуров. - Но в данном случае это кстати. «Дремучее небо» - это хорошо. Попал в точку. Чье же творчество?
- А кто его знает? У нас все творцы, - холодно ответил старик, а потом, обратившись к мальчику, спросил: - Коля, а отчего ж ты все-таки так рано устал?
В это время в дверь тихо и потаенно постучали.
Хозяева замерли.
- Посланник пришел, - заметил Лемуров.
- Нет, это не он, - ответил Терентьич, покраснев. - Мы его воще почти не видим. И он входит и уходит незаметно для нас.
- Так поди посмотри, - проговорила Аксинья. Старичок, сгорбившись и в то же время слегка приплясывая, пошел узнавать, но быстро вернулся.
- Никого нет, - объявил он, почти про себя. Вскоре на улице немного потемнело - не то от туч, не то время пошло быстрее. Но тьма была бледная, будто утренняя. И в этой призрачной тьме за окном возникли, словно выросли из-под земли, лица деревенских. То были в основном старички и старухи, но средь них девочка лет двенадцати - точно вышедшая из болота.
- Станцевать, станцевать хотим! - раздались людские голоса. - Выходите к нам танцевать!
Терентьич ошалело выпятил глаза, но сказал скромно:
- Они всегда так. Зовут нас на ночь танцевать. Стук-стук - так и стучат в окно. Но мы не идем.
- И слава Богу, - вздохнула Аксинья. - Чего нам торопиться. В аду и так напляшемся вволю! Нам-то что!
- Она считает, что ад и рай - одно и то же, - хмуро буркнул Терентьич. - И там и там пение и пляски-в аду от горя, в раю - от счастья. А по ей, по Аксинье, выходит все равно, что счастье, что несчастье.
Лемуров удивился.
- Ого! Вы тут философы потаенные. Счастье и несчастье приравнять не каждый может…
Девочка за окном прильнула лицом к стеклу, и глаза ее светились, как зеленые звезды.
- Танцевать, танцевать, - шептала она, но с каждым словом ее лицо становилось все бледнее и бледнее.
- Кыш, кыш! - рассвирепел Терентьич и замахал руками сам себе…
К ночи хозяева улеглись, а Лемуров попросил разрешения ждать. «Милое дело», - ответил Терентьич с постели, углубляясь в подушку.
Примерно через часок раздались тихие скрипы, дребезжанье ключей, и перед взором Лемурова оказался Влад Руканов. «Я так и знал», - прошептал про себя Лемуров.
- Лева, еб твою мать! - раскатисто гаркнул Руканов. - Как я рад такой встрече!
Влад был кудряв, суров по виду, ростом мощен, но в глазах светились непредсказуемость и хохоток.
- Влад, я тоже всегда рад тебя видеть, - бормотнул Лемуров.
- Иди вот туда. В мою комнатку. Посидим на ночь, попьем чайку с чем-нибудь замысловатым…
И они прошли в комнатушку, где опять приютились за столиком у уютного подоконника в геранях. Хозяева и не пошевельнулись при всем при этом - спали природным сном.
Наконец, когда оба как-то пришли в форму, Лемуров спросил:
- Влад, это твоя работа? Я имею в виду деревенских, старичков-танцоров и так далее. Это ты их расшатал?
Влад хохотнул.
- Небылица получилась. Конечно, я. Но они и сами были достаточно тепленькие, по-своему уже шатались…
- А хозяева? - поинтересовался Лемуров, поводя носом.
- Этих я чуть-чуть приобщу. Есть в них что-то нашенское.
Лемуров замолк.
- Да ты не скучай, Лева, так, - опять хохотнул Влад. - Знаю я тебя. Из одной пещеры непредсказуемых вылезли. Но ты у нас был жалостливый, ишь ты какой…
Лемуров вздохнул, но сказал:
- Ты меня не так понял.
- А чего тут понимать? Что я, жалостливых баб не видел… Тут все просто, Лева: им же лучше. Нашими им не стать, а если их не расшатать, то все эти люди современные, что ли, черт их знает, как их назвать, просто затвердеют, окаменеют, отупеют в своей тупости. Прямая дорога - в подвалы небытия. А расшатанными - им веселее на том свете будет. Да они сами это чувствуют и хотят, пыхтят, как могут, себя расшатать. А я им помогаю. Что в этом плохого, греховного?
Левушка процедил:
- Больно лихо у тебя получается! Ты ж здесь, наверное, оказался недавно…
- Лева, - перебил его Руканов, - если говорить по большому счету, ты всегда был мягкотел, хоть и талантлив. Интеллигент, хоть и дикий немного. Потому ты и ушел к Небредову, а не к Волкову. И мы разошлись. Я Небредова чту, педагог он классный, но Волков злее и радикальней…
- Ну как сказать, - возразил Лемуров взъерошенно. - Не тебе судить о Небредове.
За окном уже была подлинная тьма, и тучи были чернее, чем ночь. В саду голосила кошка.
- Вот кого я особо чту среди ваших, - размеренно проговорил Руканов, отпивая квас, - так это Соколова. Крепкий был парень.
Лемуров вздрогнул.
- Да-да, Лева, не вздрагивай. Он с мертвецами и духами профессионально работал. Он из них веревки вил… А морг, морг, никогда не забуду, что он там творил. И ведь поэзии не чуждался, все, помню, цитировал:
Но выше всех узоры пустоты
На простыне заснеженного морга.
А какой полет, какая смелость! - Влад только развел руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60