- Я лично к его могиле и подходить боюсь.
- Что там мертвые! - возразил Лемуров. - Он работал по особому плану, смысл которого кроме самого Соколова знал только Небредов. Я даже нюансы вымолвить не могу, боюсь, а кроме нюансов, я ничего не знаю…
- Одним словом, Мастер был, ничего не скажешь, - утомленно заключил Руканов.
Помолчали, глядя в ночь, видя за ночью рассвет.
- Ты мне скажи, Влад, - расслабился Левушка. - Мы ведь друзья, из одной пещеры, мало ли, ветви разные, скажи прямо: ты ведь Стасика Нефедова ищешь?
Руканов помрачнел.
- Значит, и тебя Небредов за ним послал. Ну что ж. Признаюсь. Я уже давно его ищу по этому району-и нет его нигде, не надейся, Лемуров.
- Как так?!!
- А вот так. Бесполезно. Для ясновидцев, экстрасенсов - он закрыт. Есть, конечно, намеки, есть и сведения другим путем - но все вокруг да около.
Лемуров усмехнулся.
- Если б ты и знал, то мне бы не сообщил, конечно.
- Да я пустой в этом плане, Лева. Соображай! Если б я его нашел, меня с ним здесь бы в глуши не было. Он был бы у Волкова, тот уж сразу бы организовал, прибрал…
- Ну хорошо. Тогда скажи, пожалуйста, что это за человек, по твоему мнению, почему он так нужен?
- А вот этого я тебе не скажу, - оборвал его Руканов. - Тебе же Небредов наверняка рассказал кое-что о нем. Ну и оставайся с этим.
Лемуров оглянулся вокруг, особенно на стены:
- Я так и думал, ты не скажешь. Твое право. Спать надо, Влад, спать…
А наутро, как только Лемуров встал и прозрел со сна, он увидел такую картину: в горнице уже сидели за столом старичок Терентьич, Аксинья и Влад в распахнутой рубашке.
- А вы были когда-то красивая, Аксинья, - услышал Лемуров. - Я о вашем прошлом песню спою.
Руканов взял гитару со свободного стула и запел - хрипло, но вполне по-человечьи:
Эх, Аксиния, небо синее…
Сама Аксинья здешняя, слушая все это, так внезапно порозовела, помолодев, что чуть не упала со стула.
Терентьич тоже слушал и все приговаривал:
- Я его не вижу, а он поет! Ох, несуетно сейчас все-таки.
- А вы совершенно компанейский человек, Влад, - грустно-насмешливо сказал Лемуров, подходя к столу.
А через час Влад Руканов исчез на удивление всех, кроме Льва.
Глава 12
Ростислав Андреевич Филипов - властитель бытия, только какого: бесконечного или конечного - как-то глубинно заинтересовался этим Стасиком Нефедовым. Да и его великий Друг, Дальниев, подогревал этот интерес своим молчанием. К тому же Слава сам высоко оценил в духовном плане и Аллу, и особенно Лену. «Младшей сестрой моей будет», - думал он.
Но если с Леной был ясен путь, то Станислав возбуждал Славу своей непроницаемостью. Все попытки прорваться к его местонахождению с помощью самых кондовых ясновидящих (некоторые из них работали даже на оборонку) - не давали результата.
Наконец слегка внезапно раздался звонок от Дальниева, и тот сообщил:
- Слава, ищи среди непредсказуемых.
Это было уже что-то. О непредсказуемых было известно не понаслышке, и Слава лично знал одного из них: относительно молодого, но крайне, до нетерпимости крупного и отделенного - Всеволода Царева. Отделенным он назывался потому, что был единственным независимым непредсказуемым - Царев не принадлежал ни к людям Небредова, ни к «получертям» Волкова (так их определяли у Небредова). Однако Царев знал и тех и якобы других, учился у Небредова, но быстро ушел в независимое непредсказуемое существование.
Филипов был крепко, но недостаточно знаком с Царевым, уж очень он был обширен и каждый раз казался чуть-чуть новым человеком, даже язык его речи менялся. Это не пугало Славу, но холодок иногда проходил по спине. Уж очень ясен был Царев в своей загадочности.
Жил он на задворках Московской губернии, в шатком дачном, но хорошо отапливаемом домике с телефоном даже. Вообще люди потайной Москвы нового столетия умудрялись жить так, как будто социально ничего не изменилось и волчьи законы дикого капитализма их не касаются. У кого-то от советских времен были квартиры или дачи - которые можно было хорошо использовать. Другие работали, но необременительно (переводы и тому подобное), третьим - помогали то ли родственники, то ли неизвестно кто (по разным скрытым связям). Кто-то умудрился даже быстро заработать путем «бизнеса» в девяностые годы и потом жить на это - и так далее, и так далее. При всем при том интерес к деньгам как таковым, естественно, не то что презирался: это было даже ниже уровня презрения. Не презирают же клопов.
Филипов отправился к Цареву рано утром. И снова перед ним знакомый садик и великий, завлекающий в свою глубь лес, с тропинками посреди деревьев, погруженных в свои недоступные людям переживания. А Филипов был так погружен в верхний (то есть на уровне чистого сознания) поток бытия, что и не замечал, о чем грезят деревья, хотя мог бы, в конце концов.
Царев встретил его с распростертыми объятиями и с громовым хохотом.
- Славушка! Великий! Сам! Вот не ждал! - вскрикнул он. - Как ты там, в бытии-то?.. Как Дальниев? - Царев перешел на шепот. - Как Друг, как там его супруга… Галя, кажется?
Филипов отвечал, учтиво наклонив голову.
И они прошли в хаотичную комнатушку, где в креслах сидели два кота.
Слава осторожно вглядывался в лицо Царева: не новый ли он чуть-чуть сегодня? «Ведь у непредсказуемого так вполне может быть», - мелькнула мысль.
Царев отличался крайним мракобесием в своей непредсказуемости. О нем ходили слухи, что он-де вызывает с того света голодных и неказистых низших духов и насмехается над ними. Сам Всеволод несколько высокомерно отмалчивался по этому поводу, только пожимал плечами… Зато о своих небывалых сновидениях он рассказывал охотно и с тревожными подробностями. В его снах, видимо, присутствовали эманации, проекции по крайней мере по виду чудовищных существ, но Царев лихо и непредсказуемо с ними управлялся. «Куда они денутся от меня, если они во мне, так или иначе», - поговаривал он за обеденным столом своим друзьям.
Был он человек уже за тридцать, худощавый, с на редкость бледным лицом. Вид его почему-то пугал порой окружающих, хотя ничего такого устрашающего в его облике не было. «Милый человек», - говорили про него наиболее тупые дамы…
В уютную комнатку, где они расселись у небольшого столика, заглянула миловидная женщина, но Царев отмахнулся: мол, пока не нужна.
Слава сразу начал с дела и описал всю историю со Стасиком.
Царев так стал хохотать в ответ, что Слава чуть-чуть растерялся.
Царев откашлялся и извинился:
- Уж больно смешной случай.
- Почему?
- В принципе. Все люди и все существа смешны. Все, кто имеет тело, форму. Форма смешна, потому что, во-первых, ограничивает… К тому же глянешь - и правда смешно. Моя Любка, - он кивнул на дверь, - вообще как увидит человека, так сразу хохочет. Не может удержаться, нежная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
- Что там мертвые! - возразил Лемуров. - Он работал по особому плану, смысл которого кроме самого Соколова знал только Небредов. Я даже нюансы вымолвить не могу, боюсь, а кроме нюансов, я ничего не знаю…
- Одним словом, Мастер был, ничего не скажешь, - утомленно заключил Руканов.
Помолчали, глядя в ночь, видя за ночью рассвет.
- Ты мне скажи, Влад, - расслабился Левушка. - Мы ведь друзья, из одной пещеры, мало ли, ветви разные, скажи прямо: ты ведь Стасика Нефедова ищешь?
Руканов помрачнел.
- Значит, и тебя Небредов за ним послал. Ну что ж. Признаюсь. Я уже давно его ищу по этому району-и нет его нигде, не надейся, Лемуров.
- Как так?!!
- А вот так. Бесполезно. Для ясновидцев, экстрасенсов - он закрыт. Есть, конечно, намеки, есть и сведения другим путем - но все вокруг да около.
Лемуров усмехнулся.
- Если б ты и знал, то мне бы не сообщил, конечно.
- Да я пустой в этом плане, Лева. Соображай! Если б я его нашел, меня с ним здесь бы в глуши не было. Он был бы у Волкова, тот уж сразу бы организовал, прибрал…
- Ну хорошо. Тогда скажи, пожалуйста, что это за человек, по твоему мнению, почему он так нужен?
- А вот этого я тебе не скажу, - оборвал его Руканов. - Тебе же Небредов наверняка рассказал кое-что о нем. Ну и оставайся с этим.
Лемуров оглянулся вокруг, особенно на стены:
- Я так и думал, ты не скажешь. Твое право. Спать надо, Влад, спать…
А наутро, как только Лемуров встал и прозрел со сна, он увидел такую картину: в горнице уже сидели за столом старичок Терентьич, Аксинья и Влад в распахнутой рубашке.
- А вы были когда-то красивая, Аксинья, - услышал Лемуров. - Я о вашем прошлом песню спою.
Руканов взял гитару со свободного стула и запел - хрипло, но вполне по-человечьи:
Эх, Аксиния, небо синее…
Сама Аксинья здешняя, слушая все это, так внезапно порозовела, помолодев, что чуть не упала со стула.
Терентьич тоже слушал и все приговаривал:
- Я его не вижу, а он поет! Ох, несуетно сейчас все-таки.
- А вы совершенно компанейский человек, Влад, - грустно-насмешливо сказал Лемуров, подходя к столу.
А через час Влад Руканов исчез на удивление всех, кроме Льва.
Глава 12
Ростислав Андреевич Филипов - властитель бытия, только какого: бесконечного или конечного - как-то глубинно заинтересовался этим Стасиком Нефедовым. Да и его великий Друг, Дальниев, подогревал этот интерес своим молчанием. К тому же Слава сам высоко оценил в духовном плане и Аллу, и особенно Лену. «Младшей сестрой моей будет», - думал он.
Но если с Леной был ясен путь, то Станислав возбуждал Славу своей непроницаемостью. Все попытки прорваться к его местонахождению с помощью самых кондовых ясновидящих (некоторые из них работали даже на оборонку) - не давали результата.
Наконец слегка внезапно раздался звонок от Дальниева, и тот сообщил:
- Слава, ищи среди непредсказуемых.
Это было уже что-то. О непредсказуемых было известно не понаслышке, и Слава лично знал одного из них: относительно молодого, но крайне, до нетерпимости крупного и отделенного - Всеволода Царева. Отделенным он назывался потому, что был единственным независимым непредсказуемым - Царев не принадлежал ни к людям Небредова, ни к «получертям» Волкова (так их определяли у Небредова). Однако Царев знал и тех и якобы других, учился у Небредова, но быстро ушел в независимое непредсказуемое существование.
Филипов был крепко, но недостаточно знаком с Царевым, уж очень он был обширен и каждый раз казался чуть-чуть новым человеком, даже язык его речи менялся. Это не пугало Славу, но холодок иногда проходил по спине. Уж очень ясен был Царев в своей загадочности.
Жил он на задворках Московской губернии, в шатком дачном, но хорошо отапливаемом домике с телефоном даже. Вообще люди потайной Москвы нового столетия умудрялись жить так, как будто социально ничего не изменилось и волчьи законы дикого капитализма их не касаются. У кого-то от советских времен были квартиры или дачи - которые можно было хорошо использовать. Другие работали, но необременительно (переводы и тому подобное), третьим - помогали то ли родственники, то ли неизвестно кто (по разным скрытым связям). Кто-то умудрился даже быстро заработать путем «бизнеса» в девяностые годы и потом жить на это - и так далее, и так далее. При всем при том интерес к деньгам как таковым, естественно, не то что презирался: это было даже ниже уровня презрения. Не презирают же клопов.
Филипов отправился к Цареву рано утром. И снова перед ним знакомый садик и великий, завлекающий в свою глубь лес, с тропинками посреди деревьев, погруженных в свои недоступные людям переживания. А Филипов был так погружен в верхний (то есть на уровне чистого сознания) поток бытия, что и не замечал, о чем грезят деревья, хотя мог бы, в конце концов.
Царев встретил его с распростертыми объятиями и с громовым хохотом.
- Славушка! Великий! Сам! Вот не ждал! - вскрикнул он. - Как ты там, в бытии-то?.. Как Дальниев? - Царев перешел на шепот. - Как Друг, как там его супруга… Галя, кажется?
Филипов отвечал, учтиво наклонив голову.
И они прошли в хаотичную комнатушку, где в креслах сидели два кота.
Слава осторожно вглядывался в лицо Царева: не новый ли он чуть-чуть сегодня? «Ведь у непредсказуемого так вполне может быть», - мелькнула мысль.
Царев отличался крайним мракобесием в своей непредсказуемости. О нем ходили слухи, что он-де вызывает с того света голодных и неказистых низших духов и насмехается над ними. Сам Всеволод несколько высокомерно отмалчивался по этому поводу, только пожимал плечами… Зато о своих небывалых сновидениях он рассказывал охотно и с тревожными подробностями. В его снах, видимо, присутствовали эманации, проекции по крайней мере по виду чудовищных существ, но Царев лихо и непредсказуемо с ними управлялся. «Куда они денутся от меня, если они во мне, так или иначе», - поговаривал он за обеденным столом своим друзьям.
Был он человек уже за тридцать, худощавый, с на редкость бледным лицом. Вид его почему-то пугал порой окружающих, хотя ничего такого устрашающего в его облике не было. «Милый человек», - говорили про него наиболее тупые дамы…
В уютную комнатку, где они расселись у небольшого столика, заглянула миловидная женщина, но Царев отмахнулся: мол, пока не нужна.
Слава сразу начал с дела и описал всю историю со Стасиком.
Царев так стал хохотать в ответ, что Слава чуть-чуть растерялся.
Царев откашлялся и извинился:
- Уж больно смешной случай.
- Почему?
- В принципе. Все люди и все существа смешны. Все, кто имеет тело, форму. Форма смешна, потому что, во-первых, ограничивает… К тому же глянешь - и правда смешно. Моя Любка, - он кивнул на дверь, - вообще как увидит человека, так сразу хохочет. Не может удержаться, нежная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60