«Вот во что мы превратили Европу, - только и бормотала Лена. - Так и надо впредь. Мы и Индию превратим у себя в иное».
А на углу уже звал их нездешне-черной рукой сам Данила.
- Давненько, давненько вы не были в Питере, по лицам вижу, - ласково произнес он. - Но сейчас мы совершим совсем другой зигзаг. Вот она, подворотня, куда нам идти, - и Данила указал на нечто захватывающее по своей уютной подпольности и заброшенности.
Лена подумала: «Вот уж действительно:
В какой-нибудь угрюмой подворотне
Я превращусь в начало всех начал».
Алла интуитивно подхватила ее мысль: «Именно среди этих помоев неизбежно превратишься в ангела».
…Данила шел впереди. Оказались около двери, по впечатлению ведущей скорее в комнату, чем в квартиру.
Открыл человечек, но его почти не было видно. Данила, не говоря ни слова, поспешно сунул ему записку от Гробнова.
Ургуев (это был он) прочел и поманил их в глубь черно-потустороннего коридора, по которому, на первый взгляд, могли проходить только призраки или крысы.
Ургуев потом как-то исчез (да его и так почти не было видно) в какую-то комнату-дыру, откуда высунулась его рука и поманила.
Все четверо очутились в комнатушке неопределенного измерения, но весьма приличной и где-то подземно-эстетской. Посреди - круглый стол со стульями.
«Осталось только завыть», - подумала Алла.
Ургуев проявился.
«Боже, какие у него большие уши при такой худобе. Да и сам он низенький какой-то, - подумала Лена. - Но глаза - странные. Меняются как-то, не то по выражению, не то на самом деле».
Данила же отметил, что как-никак, но с этим парнем он никогда бы не решился сплясать около черной дыры. Не то чтобы он свалит и себя, и тебя в бездну, а просто само по себе. Еще неизвестно, куда упадешь после этого.
Ургуев же вдруг вскрикнул, так что Алла вздрогнула.
- Зачем пришли - знаю, а вам отвечу! После такого высказывания Данила подобрел и расплылся в блаженнейшей улыбке:
- Так бы сразу и говорили. Мы все поняли.
- О том, кого ищете, - вымолвил Ургуев полуисчезая, - мне ничего не надо знать, кроме, во-первых: какая у него форма ушей и рта?
Алла изумленно ответила.
- В постель мочился?
- Нет.
Из другого угла последовал следующий вопрос:
- Когда родился тут, какой первый сон видел? Алла пробормотала: «Откуда мне знать», на что
Ургуев несказанно удивился и процедил:
- Как это он вам не рассказывал, ничего себе человек!
Уши у Ургуева порой двигались как будто сами по себе, точно они были не его. Наконец он опять взглянул на записку, словно в ней был глубоко запрятанный смысл. И спросил:
- Был ли он мертвым?
Лена уже понимала, конечно, что человек этот где-то свой, хоть и грядущий. Тем более раз он задает такие вопросы. И она ответила:
- Чуть в большей степени, чем все люди.
- Это любопытно, - хмыкнул Ургуев.
Алла же начала рассказывать о всем этом безумии с моргом, но Ургуев ее остановил:
- Отвечайте только на мои так называемые вопросы. Если что еще, я узнаю от Гробнова. Он нужное подчеркнет. Гробнов любит отличать живое от мертвого, и потом…
Данила прервал и посетовал:
- Я ушами вашими любуюсь. С такими ушами не пропадешь.
Ургуев замолчал, а потом пискнул где-то рядом:
- Я уже давно пропал. Мне хорошо. Уши ни при чем тут. Они вам нужны, мои уши.
- Чуть бы пояснее, - пожаловалась, в свою очередь, Алла. - Впрочем, что это я… Неплохо ведь.
- Последний вопрос: интересовался ли искомый когда-нибудь гусями?
Тут уж Алла не выдержала - захохотала. Ургуев одобрил:
- Хорошо ответили, Алла!
«Он и имя мое знает, мы же молчали». - Дрожь неприятно прошла по спине Аллы. Лена улыбалась. «Он свой, он свой», - прошептала она Алле.
- Тогда еще один вопрос: участвовал ли в спиритических сеансах, при сильном медиуме и так далее?
- Было с ним.
- Ну вот, на пока достаточно.
- Может, еще чего спросите?! - тоскливо воскликнула Алла. - Мне покоя нет!
Ургуев побледнел.
- Я бы, может, и спросил, но, вот ваш Данила чуть-чуть знает, дело в том, что я быстро теряю способность мыслить и, следовательно, говорить по-вашему, по-человечьи. Слышите, у меня язык еле ворочается, - обратился он к Даниле. - Устал я по-вашему. Устал уже. Сколько можно.
- И что же будет? - спросила Алла.
- Будет черт знает что. К тому же ни я не пойму - что вы говорите, ни вы - что я, если вообще скажу. Уходите! Уходите, как это сказать иначе… До завтра…
Лена возмутилась:
- А ответ?! Где Стасик, по-вашему? Ургуев отскочил и вздохнул:
- Я же обещал, что ответ дам… Но подождать надо. Будьте робкими.
- Когда и где ответите? - спросил Данила.
- В Москве. Через там пять иль шесть ночей. Телефон дайте любой… А в Москве я почти всегда. Позвоню.
Телефон был дан: Аллы и Лены. Ургуев умилился:
- Какие вы тихие все стали. Уходите. То-то. И он погрозил стене.
Трое гостей оказались в садике. Когда выходили - был провал, ибо Ургуев действовал на нервы: то уши у него чуть ли не шелестели, то глаза его мученически уходили в себя, то его просто как будто бы не было видно. Последнее, пожалуй, раздражало больше всего.
- Да где же вы? - рассердилась Алла, когда прощались, чуть ли не за руку.
В садике Данила Юрьевич, как более близкий к Загадочному да еще чувствуя себя где-то русским Вергилием, объяснял:
- Дело-то серьезное.
- В каком смысле? - вмешалась Алла. - Он ответит?
- Мне кажется, что ясный намек будет, - поспешила обнадежить Лена. - Не такой он человек, чтобы водить за нос.
- За нос он водить не будет, - смиренно согласился Данила. - Но я о другом. Как приятно, что мы ушли вовремя. Ургуев по-человечьи мыслит с трудом. Но когда он начинает мыслить по-своему и выражать это, то тогда, я был ведь полусвидетелем, тогда не то что понять ничего невозможно, это уж ладно, но страшновато становится.
- Страшновато?.. Да, да, да, - промолвила Лена.
- Страшновато, потому что чувствуешь за всем этим подтекст целой Вселенной. Объял этот тип необъятное, по-моему. У него совсем другая, чем у нас, мыслительность. То, как он мыслит, - на этом целая какая-то и темная для нас Вселенная стоит. Ее тень просто виднеется за его этой мыслительностью. Мы там не можем быть. И оттого страшновато по-своему.
- Все понятно, - вздохнула Алла. - Кто же он?
- Вот здесь я с честью могу сказать: а Бог его знает. Несомненно знает. Но только Бог. Но намеки жутковато-сладкие, правда ведь, Лена?
- Чистая правда, - кивнула головой Лена.
- Будем ждать его тени, - заключил Данила. - Может, зайдем в кафушку по этому поводу, почеловечимся за столиком, а потом - в Москву, конечно, в Москву!
- Ишь, к Гробнову он заглянет, - усмехнулась Лена. - А тот уж любой факт разукрасит, как покойника для могилы.
- Нам ли бояться фактов, а тем более могилы, - возразил Лесомин.
Глава 3
Оскар Петрович Лютов, когда еще был во чреве матери, хохотал. Точнее, Бог ему судья, сама мамаша утверждала так, потому что не раз видела его во сне хохочущим, первый раз месяца за два до родов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
А на углу уже звал их нездешне-черной рукой сам Данила.
- Давненько, давненько вы не были в Питере, по лицам вижу, - ласково произнес он. - Но сейчас мы совершим совсем другой зигзаг. Вот она, подворотня, куда нам идти, - и Данила указал на нечто захватывающее по своей уютной подпольности и заброшенности.
Лена подумала: «Вот уж действительно:
В какой-нибудь угрюмой подворотне
Я превращусь в начало всех начал».
Алла интуитивно подхватила ее мысль: «Именно среди этих помоев неизбежно превратишься в ангела».
…Данила шел впереди. Оказались около двери, по впечатлению ведущей скорее в комнату, чем в квартиру.
Открыл человечек, но его почти не было видно. Данила, не говоря ни слова, поспешно сунул ему записку от Гробнова.
Ургуев (это был он) прочел и поманил их в глубь черно-потустороннего коридора, по которому, на первый взгляд, могли проходить только призраки или крысы.
Ургуев потом как-то исчез (да его и так почти не было видно) в какую-то комнату-дыру, откуда высунулась его рука и поманила.
Все четверо очутились в комнатушке неопределенного измерения, но весьма приличной и где-то подземно-эстетской. Посреди - круглый стол со стульями.
«Осталось только завыть», - подумала Алла.
Ургуев проявился.
«Боже, какие у него большие уши при такой худобе. Да и сам он низенький какой-то, - подумала Лена. - Но глаза - странные. Меняются как-то, не то по выражению, не то на самом деле».
Данила же отметил, что как-никак, но с этим парнем он никогда бы не решился сплясать около черной дыры. Не то чтобы он свалит и себя, и тебя в бездну, а просто само по себе. Еще неизвестно, куда упадешь после этого.
Ургуев же вдруг вскрикнул, так что Алла вздрогнула.
- Зачем пришли - знаю, а вам отвечу! После такого высказывания Данила подобрел и расплылся в блаженнейшей улыбке:
- Так бы сразу и говорили. Мы все поняли.
- О том, кого ищете, - вымолвил Ургуев полуисчезая, - мне ничего не надо знать, кроме, во-первых: какая у него форма ушей и рта?
Алла изумленно ответила.
- В постель мочился?
- Нет.
Из другого угла последовал следующий вопрос:
- Когда родился тут, какой первый сон видел? Алла пробормотала: «Откуда мне знать», на что
Ургуев несказанно удивился и процедил:
- Как это он вам не рассказывал, ничего себе человек!
Уши у Ургуева порой двигались как будто сами по себе, точно они были не его. Наконец он опять взглянул на записку, словно в ней был глубоко запрятанный смысл. И спросил:
- Был ли он мертвым?
Лена уже понимала, конечно, что человек этот где-то свой, хоть и грядущий. Тем более раз он задает такие вопросы. И она ответила:
- Чуть в большей степени, чем все люди.
- Это любопытно, - хмыкнул Ургуев.
Алла же начала рассказывать о всем этом безумии с моргом, но Ургуев ее остановил:
- Отвечайте только на мои так называемые вопросы. Если что еще, я узнаю от Гробнова. Он нужное подчеркнет. Гробнов любит отличать живое от мертвого, и потом…
Данила прервал и посетовал:
- Я ушами вашими любуюсь. С такими ушами не пропадешь.
Ургуев замолчал, а потом пискнул где-то рядом:
- Я уже давно пропал. Мне хорошо. Уши ни при чем тут. Они вам нужны, мои уши.
- Чуть бы пояснее, - пожаловалась, в свою очередь, Алла. - Впрочем, что это я… Неплохо ведь.
- Последний вопрос: интересовался ли искомый когда-нибудь гусями?
Тут уж Алла не выдержала - захохотала. Ургуев одобрил:
- Хорошо ответили, Алла!
«Он и имя мое знает, мы же молчали». - Дрожь неприятно прошла по спине Аллы. Лена улыбалась. «Он свой, он свой», - прошептала она Алле.
- Тогда еще один вопрос: участвовал ли в спиритических сеансах, при сильном медиуме и так далее?
- Было с ним.
- Ну вот, на пока достаточно.
- Может, еще чего спросите?! - тоскливо воскликнула Алла. - Мне покоя нет!
Ургуев побледнел.
- Я бы, может, и спросил, но, вот ваш Данила чуть-чуть знает, дело в том, что я быстро теряю способность мыслить и, следовательно, говорить по-вашему, по-человечьи. Слышите, у меня язык еле ворочается, - обратился он к Даниле. - Устал я по-вашему. Устал уже. Сколько можно.
- И что же будет? - спросила Алла.
- Будет черт знает что. К тому же ни я не пойму - что вы говорите, ни вы - что я, если вообще скажу. Уходите! Уходите, как это сказать иначе… До завтра…
Лена возмутилась:
- А ответ?! Где Стасик, по-вашему? Ургуев отскочил и вздохнул:
- Я же обещал, что ответ дам… Но подождать надо. Будьте робкими.
- Когда и где ответите? - спросил Данила.
- В Москве. Через там пять иль шесть ночей. Телефон дайте любой… А в Москве я почти всегда. Позвоню.
Телефон был дан: Аллы и Лены. Ургуев умилился:
- Какие вы тихие все стали. Уходите. То-то. И он погрозил стене.
Трое гостей оказались в садике. Когда выходили - был провал, ибо Ургуев действовал на нервы: то уши у него чуть ли не шелестели, то глаза его мученически уходили в себя, то его просто как будто бы не было видно. Последнее, пожалуй, раздражало больше всего.
- Да где же вы? - рассердилась Алла, когда прощались, чуть ли не за руку.
В садике Данила Юрьевич, как более близкий к Загадочному да еще чувствуя себя где-то русским Вергилием, объяснял:
- Дело-то серьезное.
- В каком смысле? - вмешалась Алла. - Он ответит?
- Мне кажется, что ясный намек будет, - поспешила обнадежить Лена. - Не такой он человек, чтобы водить за нос.
- За нос он водить не будет, - смиренно согласился Данила. - Но я о другом. Как приятно, что мы ушли вовремя. Ургуев по-человечьи мыслит с трудом. Но когда он начинает мыслить по-своему и выражать это, то тогда, я был ведь полусвидетелем, тогда не то что понять ничего невозможно, это уж ладно, но страшновато становится.
- Страшновато?.. Да, да, да, - промолвила Лена.
- Страшновато, потому что чувствуешь за всем этим подтекст целой Вселенной. Объял этот тип необъятное, по-моему. У него совсем другая, чем у нас, мыслительность. То, как он мыслит, - на этом целая какая-то и темная для нас Вселенная стоит. Ее тень просто виднеется за его этой мыслительностью. Мы там не можем быть. И оттого страшновато по-своему.
- Все понятно, - вздохнула Алла. - Кто же он?
- Вот здесь я с честью могу сказать: а Бог его знает. Несомненно знает. Но только Бог. Но намеки жутковато-сладкие, правда ведь, Лена?
- Чистая правда, - кивнула головой Лена.
- Будем ждать его тени, - заключил Данила. - Может, зайдем в кафушку по этому поводу, почеловечимся за столиком, а потом - в Москву, конечно, в Москву!
- Ишь, к Гробнову он заглянет, - усмехнулась Лена. - А тот уж любой факт разукрасит, как покойника для могилы.
- Нам ли бояться фактов, а тем более могилы, - возразил Лесомин.
Глава 3
Оскар Петрович Лютов, когда еще был во чреве матери, хохотал. Точнее, Бог ему судья, сама мамаша утверждала так, потому что не раз видела его во сне хохочущим, первый раз месяца за два до родов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60