ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Нынче же... Ежели правда, что сполох ударят и все работные люди, да трудники, да солдаты, да посадские поднимутся...
– Правда! – с радостью в голосе воскликнул Прозоровский. – Истинная правда! Ты сам нынче же в застенок наведайся, сам подлые ихние речи послушай...
Сильвестр Петрович с досадой прервал воеводу:
– В застенке не такое еще на себя наклепают. Мне истинную правду знать надобно, ибо ежели не бабьи сказки об измене да о сполохе – тогда...
– Что – тогда? – жадно спросил воевода.
– Тогда – побьют, пожгут, вырежут нас шведы.
Прозоровский близко наклонился к Иевлеву, прошептал:
– Вот, провещился. Понял наконец. Для чего ж нам так делать? Для чего нам напрасную кровь лить? На викторию не надеемся, так на что же? Вдругораз Нарва нам занадобилась? Ее не хватает?
Иевлев неподвижными глазами смотрел на князя, спросил отрывисто:
– Что за Нарва? Невдомек мне, о чем речь?
– Что за Нарва – невдомек? Та, что была! Та, об коей медаль шведы выбили. Побоище смертное, лихое, стыд превеликий! Али забыл?
– Я – не забыл! – твердо ответил Иевлев.
– А коли не забыл, так слушай. Слушай меня, капитан-командор, да вникай, не пыли без толку, мне твоя натура вот как ведома, сам молодым был, да укатали сивку крутые горки. Иначе надо делать, умнее, с хитростью. Вот как, слушай: сведаем с тобой, что эскадра шведская подошла, сразу – в карбас и навстречу. На подушке ключи от города от Архангельского, в мешках казна, что у дьяков хранится...
Иевлев резко повернулся к Прозоровскому, посмотрел на него внимательно, точно увидел в первый раз. Синие глаза капитан-командора светились непереносимо ярко.
– Для чего надобно кровь православную проливать? – спрашивал воевода. – Для чего горе, мука злодейская, виселицы, плахи, рожны? Для чего ни за грош нам с тобою злой смертью погибать? Кому в радость? Ворогам нашим, ворам, мятежникам? Сам суди, кто нам страшнее: швед ли, что возвеличит нас, за почесть вдвойне почестями отдаст да еще наградит по чину, али смерд, холопь, ярыга с дрекольем, с рогатиной? Давеча слышал я драгунского поручика Мехоношина горькую беду: мужичье, зверюги лютые, псы смердящие поднялись, вотчину пожгли, управителя на воротах вздернули, красный петух и по сей день там гуляет. Зачем сие? Для какой надобности? И как нам с сим лихом совладать? А коли шведы миром в город войдут – мы к ним с поклоном. Разве им порядок не надобен? Им мужик кроткий нужен, а не убивец с дрекольем! Они наших супостатов, ярыг, воров дознают, покончат с ними...
Сильвестр Петрович близко наклонился к Прозоровскому. Того вдруг испугало лицо Иевлева, яростные его глаза.
– Ты шутишь, князь-воевода, али вправду толкуешь?..
Прозоровский отпрянул, замолк, вытер лицо шелковым платком. Сытые щеки его мелко дрожали.
– Шутишь? – крикнул Сильвестр Петрович. – Так сии шутки нынче...
Воевода схватил Иевлева за обшлаг кафтана; давясь, захлебываясь, залопотал:
– Испытываю тебя, испытываю, дружок мой, испытываю, что есть ты за человек... Надобно же и мне знать, кто у нас первый воинский командир, надо, непременно надо. Вот я и попробовал, на зуб тебя попробовал, как золото пробуют. Теперь знаю, знаю, теперь вижу – не испугаешься! Теперь всем поведаю: молодец у нас капитан-командор! Поискать такого, как Иевлев наш, Сильвестр Петрович. Побьет он шведа, уж как побьет, черепков не соберешь! Побежит от нас швед, с воем побежит, то-то обрадуемся мы, то-то в колокола ударим...
Сильвестр Петрович молчал, все так же неподвижно и яростно глядя на князя. А Прозоровский расходился, говорил без удержу:
– Тебе, Иевлеву, офицеру государеву, капитан-командору – вот кому командовать. От тебя все: виктория от тебя, срам, конфузия – тоже от тебя. Не обессудь, голубь прелюбезный, помилуй, коли поперек сказал. Теперь ведаю – будешь биться!
Иевлев прервал его, сказал холодно:
– Не столь я, князь, глуп, не столь скудоумен, чтобы сим вздорам уверовать.
Воевода не торопясь налил себе квасу, не торопясь хлебнул, поставил кружку на стол.
– Дело твое: хочешь – верь, хочешь – не верь. Отпиши на Москву, там тебе, может, и поверят, что боярин князь-воевода учил передаться шведам. Отпиши, отпиши, то-то смеху будет...
Он хлопнул в ладоши, по-свойски ткнул Иевлева в плечо:
– Так палить по шведской эскадре станешь из крепости своей? Ядер-то запас? Пороху? Пушкарей-то обучил, воин? А?
– Буду палить – шведу не поздоровится! – отрезал Иевлев.
Прозоровский волчьим взглядом на мгновение впился в лицо Иевлева:
– Совладаешь?
– Надо совладать. Ты, князь, не поможешь.
– Ну, молодец, молодец, – заторопился воевода. – Теперь вижу – молодец! А то люди чего только не болтают про тебя... До того доболтались, что даже сказывали: живет-де у Иевлева подсыл от шведских воинских людей – мужик Никифор... Пришел-де Никифор с моря, принес Иевлеву шведское тайное письмо... Ну-ка, сведи-ка меня к Никифору, погляжу я на него, поспрошаю, что за человече... А от Никифора сведешь ты меня, голубь прелюбезный, к иноземцам, к узникам своим. Жалуются на тебя, надо мне и на узников иноземных поглядеть, непременно надобно.
Иевлев ответил с ненавистью в голосе:
– Никифор нынче совсем плох, князь-воевода. Чаю, не дожить ему до завтрашнего дня...
– Что так? – весело удивился воевода. – То жил да поживал, а то вдруг помирать собрался. Нет уж, пойдем, потолкую я с ним поласковее.
Капитан-командор молча вывел воеводу из комендантской избы в крепостной двор. Князь шел озираясь, кряхтя: по каменным плитам с визгом волокли на канатах пушку; крепостные кони, высекая подковами искры, тянули возы с ядрами; скрипел ворот, которым вздымали на крепостные стены боевые припасы, вперебой били кузнечные молоты...
Никифор лежал на спине, спал с открытыми глазами. Лицо его за прошедшие дни стало пепельным, маленьким, словно бы ссохлось.
Воевода ткнул пальцем, спросил:
– Он?
Сел неподалеку, сразу закричал, чтобы взять испугом:
– Кто таков? Откуда? Ведаю, есть ты шведский воинский человек, ворами подосланный, дабы смуту сеять и рознь! Говори, не молчи, отвечай проворно!
Никифор вздохнул, посмотрел на Сильвестра Петровича, точно просил защиты.
– Говори, Никифор, – спокойно, дружеским голосом посоветовал капитан-командор. – Говори, дружок. То – князь-воевода, ему истинную правду ведать надлежит, говори, не сомневайся.
Никифор сказал тихо:
– Худо мне нынче, Сильвестр Петрович. То будто сны какие вижу, то и вовсе все потеряется, ничего нет... И дышать никак нельзя...
– Говори! – крикнул воевода.
– Да что говорить-то? – слабым, но спокойным голосом ответил Никифор. – Не подсыл я, не шведский воинский человек...
– А коли подвесим? – спросил воевода.
– Стою на правде моей.
– Персты зачнем рубить по единому, огнем запытаем, перед смертью все сам покажешь – поздно будет, – посулил Прозоровский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163