Пусть сюда принесут десятиминутные песочные часы, у штурмана есть такие.
Уркварт мигнул Окке, тот, размахивая локтями, побежал в штурманскую каюту, вернулся запыхавшись, перевернул часы, песок посыпался тоненькой струйкой. Русские смотрели на песок, неторопливо переговариваясь, и лица у них были спокойные.
– То-то, что не надо было в море идти! – сказал один, загорелый, с пушком на верхней губе, остриженный кружочком. – Верно бирюч кричал, шведы и впрямь...
– Надо, не надо! – ответил другой. – Харчить-то брюхо просит, вот что худо. Без моря как прохарчишься...
Третий – старичок с веселым блеском в глазах – сказал насмешливо:
– Лонгинов-то Нил Дмитрич за столом сидел, а нам не подносят. Нет, серчает старый пес; вишь, ходит. Ходи, ходи, немного выходишь...
Молодой засмеялся, прикрыл рот ладонью. Потом сказал серьезно:
– Хаханьки да хиханьки, а дед сердитый. Как бы и впрямь животы нам свои здесь не скончать...
Песок все сыпался – тоненькой золотистой струйкой. С криками, косо, на распластанных крыльях неслись к воде чайки. Шведские матросы угрюмо посматривали на русских. Ярл Юленшерна негромко спросил Окке:
– О чем они говорят?
– Обдумывают, как поступить! – осторожно ответил Окке.
– Они начнут обдумывать после того, как мы повесим половину из них! – сказал шхипер Уркварт. – Я знаю, что это за народ!
Юленшерна покосился на шхипера и приказал звать корабельного профоса. Широкоплечий, низкорослый матрос, с вывернутыми ногами, быстро полез на мачту – закидывать петлю на нока-рею. Из люка неторопливо, позевывая в кулак, вышел профос Сванте Багге, в красном колпаке, с голыми волосатыми руками.
– Кого? – спросил он, обводя русских взглядом.
– Всех, начиная с самого младшего! – велел Юленшерна. – И побыстрее!
Сванте Багге закричал матросу, что неверно закидывает петлю, матрос поправил как надо. Песок пересыпался весь из верхнего пузырька в нижний. Матросы – Кристофер, Билль Гартвуд с серьгой в ухе, Швабра – подошли к самому молодому русскому. Швабра знаками велел ему снимать кафтан. Окке торопливо перевел:
– Одежду сними, человек, одежду...
Русский огляделся, как бы недоумевая, загорелое лицо его стало совсем детским, он оттолкнул Швабру, сказал сердито:
– Очумели? За что вешать-то?
– Я жду! – сказал Сванте Багге.
Старичок вышел вперед, загородил собою молодого, постучал себя кулаком во впалую грудь, сказал Швабре истово, раздельно, как глухому:
– Меня для начала! Он – молодой, вьюнош! Меня – делай!
Перекрестился дрожащей рукой, поклонился своим низко, попросил:
– Простите, ребята, ежели что было...
Рыбаки угрюмо молчали, старик отдельно поклонился кормщику Копылову:
– Прости и ты...
И зашептал:
– Чего столбеете, дурни! Прыгайте в воду, плывите! Мне не выгрести, а вы не старые, здоровые, покуда очухаются – вон где будете... Висеть на вешалке – не велика честь...
Копылов взял старика за плечи, посмотрел ему в глаза, поцеловался с ним трижды. Старик еще шепнул:
– Ярить их сейчас буду, а вы делайте как сказано. Ну, прощай!
Он расстегнул на шее заношенный воротник рубашки, сам, ловко ступая тонкими ногами, пошел к раскачивающейся петле, выцветшими глазами оглядел неприветливый берег острова, серо-зеленое море, лица шведских матросов, построенных по бортам флагманского корабля. Опять перекрестился и сказал громким злым голосом:
– Стреж до города Архангельского знаю, а не поведу! И не найдете вы, воры, такого человека на нашей земле, чтобы повел корабли ваши, не найдете иуду. Во, во!
Сложил кукиш, вытянул его Юленшерне, сам вдел голову в петлю, выбив ногою скамейку.
Профос Сванте Багге навалился всем телом на пеньковую веревку, визгливо заскрипел блок. Ярл Юленшерна сказал шхиперу Уркварту:
– Блок не смазан, выпороть виновного!
В это мгновение страшно закричал матрос Швабра. Ярл Юленшерна оглянулся на крик и увидел, что русские, назначенные к казни, разбросав матросов, прыгают в воду. Матрос Гартвуд корчился на палубе, матрос Швабра кричал в воде.
– Огонь! – скомандовал Уркварт. – Огонь по беглецам!
Но пока на палубу выбежали солдаты с ружьями, пока они поняли, в кого надо стрелять, прошло слишком много времени. Выстрелы гремели впустую, двое рыбаков уже вылезли на прибрежные камни, остальные подплывали к берегу.
– Тем, кто упустил русских, по тридцать плетей каждому! – приказал Юленшерна шхиперу Уркварту. – Может быть, они станут поумнее и поймут, в какую страну мы идем. Проклятые ротозеи! Пороть немедленно, сейчас же!
2. МЫ ПРИМЕМ ИХ КАК ГОСТЕЙ!
Вскоре с эскадры завидели еще какое-то рыбацкое судно. «Божий благовест» бросился его нагонять.
Лейтенант Юхан Морат приказал сыграть артиллерийскую тревогу, констапели, дожевывая обеденную солонину, побежали к своим пушкам. Артиллерийский офицер засвистал в роговой свисток трижды, это значило: стрелять только погонной пушке, остальным быть в готовности. Констапель вжал пальник в затравку, носовая пушка пальнула, по серым волнам глухо раскатился выстрел. Карбас продолжал уходить.
– Он недурно лавирует! – сказал Юхан Морат.
Артиллерист крикнул констапелю:
– Заряжай!
И погодя:
– Огонь!
Пушка ударила во второй раз. Было видно, как ядро обдало брызгами корму русского суденышка. Лейтенант Морат погрозил кулаком констапелю. Артиллерийский офицер сам побежал к пушке, оттолкнул констапеля, стал гандшпугом опускать медный ствол. Третий выстрел, видимо, по-настоящему напугал русских рыбаков, они сбросили паруса. Теперь их суденышко беспомощно покачивалось на воде.
Морат велел барабанщику бить абордажную тревогу. «Божий благовест» навалился на карбас левым бортом, солдаты, в железных нагрудниках, с кривыми ножами в руках, стали прыгать вниз – на рыбацкие сети, на куль ржаной муки, на нехитрые припасы, взятые с собою рыбаками в море. Матросы крючьями держали рыбацкое судно плотно у борта, сам Морат спустился на карбас. Пойманных было всего двое. Лейтенант не поверил, сам нырнул в маленькую каютку, где на столе нашел книжку по навигации. Книжка его удивила, он спросил про нее старшего рыбака:
– Кому пришло в голову изучать навигацию?
Старший не понял, младший ответил на хорошем немецком языке:
– Это моя книга. Отдайте ее мне.
– Все будет зависеть от того, как вы себя поведете в дальнейшем! – произнес лейтенант Морат.
И приказал надеть на пленников цепи-тройчатки с браслетами на горле и на кистях рук. Обоих рыбаков перевели на «Божий благовест», карбас был потоплен. Более в этот день никого задержать не удалось, и лейтенант велел идти к Сосновцу, где стояла эскадра.
В туманных серебряных сумерках белой ночи еще издали был виден повешенный на мачте флагмана русский рыбак. Лейтенант Морат удивился – почему только один?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
Уркварт мигнул Окке, тот, размахивая локтями, побежал в штурманскую каюту, вернулся запыхавшись, перевернул часы, песок посыпался тоненькой струйкой. Русские смотрели на песок, неторопливо переговариваясь, и лица у них были спокойные.
– То-то, что не надо было в море идти! – сказал один, загорелый, с пушком на верхней губе, остриженный кружочком. – Верно бирюч кричал, шведы и впрямь...
– Надо, не надо! – ответил другой. – Харчить-то брюхо просит, вот что худо. Без моря как прохарчишься...
Третий – старичок с веселым блеском в глазах – сказал насмешливо:
– Лонгинов-то Нил Дмитрич за столом сидел, а нам не подносят. Нет, серчает старый пес; вишь, ходит. Ходи, ходи, немного выходишь...
Молодой засмеялся, прикрыл рот ладонью. Потом сказал серьезно:
– Хаханьки да хиханьки, а дед сердитый. Как бы и впрямь животы нам свои здесь не скончать...
Песок все сыпался – тоненькой золотистой струйкой. С криками, косо, на распластанных крыльях неслись к воде чайки. Шведские матросы угрюмо посматривали на русских. Ярл Юленшерна негромко спросил Окке:
– О чем они говорят?
– Обдумывают, как поступить! – осторожно ответил Окке.
– Они начнут обдумывать после того, как мы повесим половину из них! – сказал шхипер Уркварт. – Я знаю, что это за народ!
Юленшерна покосился на шхипера и приказал звать корабельного профоса. Широкоплечий, низкорослый матрос, с вывернутыми ногами, быстро полез на мачту – закидывать петлю на нока-рею. Из люка неторопливо, позевывая в кулак, вышел профос Сванте Багге, в красном колпаке, с голыми волосатыми руками.
– Кого? – спросил он, обводя русских взглядом.
– Всех, начиная с самого младшего! – велел Юленшерна. – И побыстрее!
Сванте Багге закричал матросу, что неверно закидывает петлю, матрос поправил как надо. Песок пересыпался весь из верхнего пузырька в нижний. Матросы – Кристофер, Билль Гартвуд с серьгой в ухе, Швабра – подошли к самому молодому русскому. Швабра знаками велел ему снимать кафтан. Окке торопливо перевел:
– Одежду сними, человек, одежду...
Русский огляделся, как бы недоумевая, загорелое лицо его стало совсем детским, он оттолкнул Швабру, сказал сердито:
– Очумели? За что вешать-то?
– Я жду! – сказал Сванте Багге.
Старичок вышел вперед, загородил собою молодого, постучал себя кулаком во впалую грудь, сказал Швабре истово, раздельно, как глухому:
– Меня для начала! Он – молодой, вьюнош! Меня – делай!
Перекрестился дрожащей рукой, поклонился своим низко, попросил:
– Простите, ребята, ежели что было...
Рыбаки угрюмо молчали, старик отдельно поклонился кормщику Копылову:
– Прости и ты...
И зашептал:
– Чего столбеете, дурни! Прыгайте в воду, плывите! Мне не выгрести, а вы не старые, здоровые, покуда очухаются – вон где будете... Висеть на вешалке – не велика честь...
Копылов взял старика за плечи, посмотрел ему в глаза, поцеловался с ним трижды. Старик еще шепнул:
– Ярить их сейчас буду, а вы делайте как сказано. Ну, прощай!
Он расстегнул на шее заношенный воротник рубашки, сам, ловко ступая тонкими ногами, пошел к раскачивающейся петле, выцветшими глазами оглядел неприветливый берег острова, серо-зеленое море, лица шведских матросов, построенных по бортам флагманского корабля. Опять перекрестился и сказал громким злым голосом:
– Стреж до города Архангельского знаю, а не поведу! И не найдете вы, воры, такого человека на нашей земле, чтобы повел корабли ваши, не найдете иуду. Во, во!
Сложил кукиш, вытянул его Юленшерне, сам вдел голову в петлю, выбив ногою скамейку.
Профос Сванте Багге навалился всем телом на пеньковую веревку, визгливо заскрипел блок. Ярл Юленшерна сказал шхиперу Уркварту:
– Блок не смазан, выпороть виновного!
В это мгновение страшно закричал матрос Швабра. Ярл Юленшерна оглянулся на крик и увидел, что русские, назначенные к казни, разбросав матросов, прыгают в воду. Матрос Гартвуд корчился на палубе, матрос Швабра кричал в воде.
– Огонь! – скомандовал Уркварт. – Огонь по беглецам!
Но пока на палубу выбежали солдаты с ружьями, пока они поняли, в кого надо стрелять, прошло слишком много времени. Выстрелы гремели впустую, двое рыбаков уже вылезли на прибрежные камни, остальные подплывали к берегу.
– Тем, кто упустил русских, по тридцать плетей каждому! – приказал Юленшерна шхиперу Уркварту. – Может быть, они станут поумнее и поймут, в какую страну мы идем. Проклятые ротозеи! Пороть немедленно, сейчас же!
2. МЫ ПРИМЕМ ИХ КАК ГОСТЕЙ!
Вскоре с эскадры завидели еще какое-то рыбацкое судно. «Божий благовест» бросился его нагонять.
Лейтенант Юхан Морат приказал сыграть артиллерийскую тревогу, констапели, дожевывая обеденную солонину, побежали к своим пушкам. Артиллерийский офицер засвистал в роговой свисток трижды, это значило: стрелять только погонной пушке, остальным быть в готовности. Констапель вжал пальник в затравку, носовая пушка пальнула, по серым волнам глухо раскатился выстрел. Карбас продолжал уходить.
– Он недурно лавирует! – сказал Юхан Морат.
Артиллерист крикнул констапелю:
– Заряжай!
И погодя:
– Огонь!
Пушка ударила во второй раз. Было видно, как ядро обдало брызгами корму русского суденышка. Лейтенант Морат погрозил кулаком констапелю. Артиллерийский офицер сам побежал к пушке, оттолкнул констапеля, стал гандшпугом опускать медный ствол. Третий выстрел, видимо, по-настоящему напугал русских рыбаков, они сбросили паруса. Теперь их суденышко беспомощно покачивалось на воде.
Морат велел барабанщику бить абордажную тревогу. «Божий благовест» навалился на карбас левым бортом, солдаты, в железных нагрудниках, с кривыми ножами в руках, стали прыгать вниз – на рыбацкие сети, на куль ржаной муки, на нехитрые припасы, взятые с собою рыбаками в море. Матросы крючьями держали рыбацкое судно плотно у борта, сам Морат спустился на карбас. Пойманных было всего двое. Лейтенант не поверил, сам нырнул в маленькую каютку, где на столе нашел книжку по навигации. Книжка его удивила, он спросил про нее старшего рыбака:
– Кому пришло в голову изучать навигацию?
Старший не понял, младший ответил на хорошем немецком языке:
– Это моя книга. Отдайте ее мне.
– Все будет зависеть от того, как вы себя поведете в дальнейшем! – произнес лейтенант Морат.
И приказал надеть на пленников цепи-тройчатки с браслетами на горле и на кистях рук. Обоих рыбаков перевели на «Божий благовест», карбас был потоплен. Более в этот день никого задержать не удалось, и лейтенант велел идти к Сосновцу, где стояла эскадра.
В туманных серебряных сумерках белой ночи еще издали был виден повешенный на мачте флагмана русский рыбак. Лейтенант Морат удивился – почему только один?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163