ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– Ишь ты! Помирать меня учить приехал. Наука нехитрая, сам помру. Все учат – учителя! Гони в шею...
5. ВОЕВОДА СНОВА В АРХАНГЕЛЬСКЕ
К вечеру поезд воеводы въехал в Архангельск.
Завидев карету князя и его конную стражу, завидев форейторов, гайдуков, ездовых, гарцующих конников, посадские посмеивались, переговаривались, мальчишки, не боясь нагаек, свистели в пальцы, улюлюкали. Княгиня, сидя рядом с воеводою, совсем закисла от страха, старые девки княжны, кривляясь по заграничному манеру, произносили непонятные слова:
– Ах, ах, каковы мужичье, так-то встречают своего дигнитара...
– Ах, ах, никакого политесу!
– Майн либер фатер, не ждите от сих артизанов – фемиды...
Князь молчал, сопел, смотрел на солдат с работными людьми, которые снимали надолбы и рогатки с берегов Двины, на пушкарей, которые на рысях увозили с боевых мест пушки, короткие мортиры, кулеврины, наваливали на подводы плетенки с ядрами, со звоном швыряли ломы, банники, прибойники, пыжевники...
Город более не готовился к бою с врагом, город перестал быть крепостью. У раскрытых настежь рогаток караульщики ели свою кашу, дозорные на конях более не стояли у въезда. Весело перезванивались оставшиеся на звонницах и на церковных колокольнях малые колокола; на улицы, на торговую площадь, на берега Двины высыпали мастеровые, ремесленники, корабельщики, рыбаки, дрягили, перекупщики. Народ смеялся, то там, то здесь люди запевали песню, женки на углах торговали печеной рыбой, голосисто выхваляя свой товар, тетки-калачницы продавали сдобные калачи. Матросы не строем, а порознь, прогуливались по улицам в своих ярковасильковых безрукавках, в шапках, насаженных на одно ухо, – это были матросы, уже понюхавшие пороху в сражении на цитадели, уже ступившие на палубы плененных кораблей. Скоморох с медведем веселил толпу возле Гостиного двора, похаживал, стуча каблуками по дощатому настилу, где только что стояла длинноствольная пушка.
Внезапно карета остановилась.
Гайдуки с плетьми стали напирать на народ, но толпа сгрудилась так тесно и такой руганью встретила воеводских холопей, что те сразу же сробели и подались назад.
– Чего там? – спросил князь.
– Скоморох с медведем, – ответила княгиня Авдотья. – Ах, ах, сколь презабавен...
– Посунься, коровища! – приказал воевода.
Княгиня вдруг обмерла, замахала руками, княжны стали из флакончика нюхать иноземную соль, недоросль засмеялся, широко разинув рот. Князь-воевода поначалу не понял, потом побагровел от страшной обиды: на медведе торчком торчала горлатная шапка, сделанная из корья, – такую, только из меха, один воевода имел право носить во всем Придвинском крае. А скоморох между тем веселил подлых людей, словно и не замечая поезда князя, который остановился перед самым помостом, где теперь звенел своими колокольцами ученый медведь.
– Продергивай! – захрипел князь гайдуку.
Гайдук замахнулся плетью, но тотчас же возле него просвистел камень, народ заулюлюкал, еще камень ударил в карету. А скоморох кричал:
– Ну, Михаил Иванович, покажи, как воевода от шведа бежит...
Медведь, держась за живот, рычал, пятился, тряс башкой, показывал, что боится, хватая лапищей своего поводыря, волок за собою – убегать...
– А теперь, Миша, покажи сего воеводу, как он посулы берет! – сипатым голосом кричал скоморох. – Покажи, Мишенька...
Медведь, рыча, пошел вперед...
Князь зашелся совсем от бешенства, заорал в окно кареты:
– Плетьми его! За караул, живо...
И озверел еще более: свитские тоже смеялись, гоготали, издали глядя на скомороха и на его медведя в горлатной шапке, но увидев перекошенное, багровое от бешенства лицо князя, гайдуки мигом перестали смеяться, пустили коней наметом, засвистали, ударили по толпе нагайками. Народ с криком, пряча головы от ударов, отпрянул, кони топтали людей, роняя пену, вздымались на дыбы. Помост со скоморохом открылся – медведь мирно стоял перед княжеской свитой, нюхал воздух, облизывался. Скоморох его оглаживал, приговаривал белыми губами:
– Ничего, Михайло Иванович... Ничего...
И в том, как поглядывал скоморох на вооруженных конников, было что-то такое гордое и бесстрашное, гневное и насмешливое, что князь отворотился и не стал более туда глядеть. А вылезая из кареты в своем дворе, сказал встречающему думному дворянину Ларионову:
– Хорош у тебя порядок, собачий сын! Хорошо своего воеводу приветил... Ну погоди, еще потолкуем...
И распорядился:
– Скомороха пороть батогами нещадно, смертно, нынче же! Медведя вздеть на рогатину! Гайдукам и иным прочим, что гоготали, видя бесчестье своему боярину, – по пятьдесят кнутов каждому...
Ларионов поклонился, дьяки с испугом переглядывались.
Попозже пришел Ларионов, сказал своим твердым голосом, что скоморох преставился, а шкуру медвежью он, думный дворянин, приказал выделать для воеводских покоев.
Всю ночь воевода не мог уснуть – ждал вестей из крепости. В длинной до колен, цветастой шелковой рубахе, задыхаясь от духоты, закрыв все ставни, утирая пот полотенцем, ходил по скрипящим половицам, пинал сафьяновыми татарскими ноговицами сонных мурлыкающих котов, звал караульщиков, спрашивал сырым от страха голосом, тихо ли в городе. Караульщики не знали, воевода грозился:
– Смотреть с усердием, шкуру спущу!
К утру, не раздеваясь, задремал на лавке, и опять, как давеча в Холмогорах, привиделось ему дурное: черная вода, и его туда бросают, в воду, он хочет бежать, а не идут ноги...
Разбудил воеводу дьяк Абросимов, доложил, что иноземцы ждут воеводской милости – проститься, их корабли уходят нынче в море. Дьяк Гусев держал на подносе корабельные пассы, каждый был написан на александрийской бумаге, и при нем – копия по-латыни. Воевода, потный от дурного сна, всклокоченный, принял капитанов и шхиперов приветливо, каждому корабельщику отдал пасс, сказал, что нынче бесчинствам капитан-командора положен конец. Консул Мартус поклонился, ответил, что счастлив слышать добрую весть. Прозоровский пригласил корабельщиков непременно быть к ярмарке в будущем году. Слуга подал вино мальвазию. Пушечный мастер Риплей провозгласил здравицу за воеводу князя Прозоровского – просвещенного и великодушного вельможу. Иноземцы закричали «виват». Консул Мартус провозгласил другую здравицу – за князя Прозоровского, победителя шведов. Гости опять закричали «виват». Князь, развеселившись, велел гостям садиться за трапезу. Пушечный мастер Риплей сидел слева от воеводы, говорил участливо:
– Мы все, просвещенные европейцы, понимаем, как вашей милости трудно иметь дело с варварами, подобными Иевлеву. Но наши письма, в которых дословно описаны мытарства, постигшие нас в Московии, несомненно попадут в руки великого государя. Преславный государь прольет слезы над нашей участью и строго покарает виновных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163