Потом начались лабазы - овес, сено, отруби - с несуразно большими весами на железных цепях. Там стояли гири, громадные, как в цирке. Затем - лесные склады с сохнущим тесом. Здесь тоже преобладал горячий запах пиленого дерева. Но так как это была сосна, то запах казался не кислым, а, наоборот, сухим, ароматным, скипидарным. Сразу бросалось в глаза, что по мере приближения к Ближним Мельницам мир становился грубее, некрасивее. Куда девались нарядные "буфеты искусственных минеральных вод", сверкающие никелированными вертушками с множеством разноцветных сиропов? Их заменили теперь съестные лавки с синими вывесками - селедка на вилке и трактиры, в открытых дверях которых виднелись полки с белыми яйцевидными чайниками, расписанными грубыми цветами, более похожими на овощи, чем на цветы. Вместо щеголеватых извозчиков по плохой мостовой, усыпанной сеном и отрубями, грохотали ломовики. Что же касается находок, то в этой части города их оказалось гораздо больше, чем в знакомых местах. То и дело в пыли мелькнет подкова, или гайка, или папиросная коробка. Увидя находку, мальчики бросались к ней наперегонки, толкая друг друга и крича не своим голосом: - Чур, без доли! Или: - Чур, на долю! И в зависимости от того, кто прежде крикнул, находка свято, нерушимо считалась личной или же общей. Находок было так много, что мальчики в конце концов перестали их подбирать, делая исключение лишь для папиросных коробок. Коробки были необходимы для игры в "картонки". Каждая имела свою ценность в зависимости от картинки. Человеческая фигура считалась за пятерку, животное - за один, дом - за пятьдесят. У каждого одесского мальчика в кармане обязательно находилась колода таких папиросных крышечек. Играли также и в конфетные бумажки, но по преимуществу девочки и совсем маленькие мальчики, не свыше пяти лет. Что касается Гаврика и Пети, то они, разумеется, давно уже относились к бумажкам с глубочайшим презрением и играли только в картонки. В приморских районах почему-то курили исключительно "Цыганку" и "Ласточку". Что привлекательного находили приморские курильщики в этих папиросах, было неразрешимой загадкой. Отвратительнейшие папиросы! На одних - яркий лаковый портрет черноокой цыганочки: дымящаяся папироска в коралловом ротике и роза в синих волосах. "Цыганка" считалась всего-навсего пятеркой, да и то с большой натяжкой, так как фигура цыганки была только по пояс. На других - три жалкие ласточки. Они стоили и того меньше: всего-навсего тройку. Некоторые чудаки курили даже "Зефир", где вообще не было никакой картинки, одна только надпись, так что картонка и вовсе в игру не принималась. А именно эти-то папиросы, как ни странно, были самые дорогие в лавочке. Надо быть круглым дураком, чтобы покупать такую дрянь. Мальчики даже плевались, когда им попадалась коробочка "Зефир". Петя и Гаврик горели нетерпением поскорее вырасти и сделаться курильщиками. Уж они-то не сваляют дурака и будут покупать исключительно "Керчь" - превосходные папиросы, где на крышечке целая картина: приморский город и гавань со множеством пароходов. Самые лучшие специалисты по картонкам и те не знали в точности, за сколько надо считать "Керчь", так как расходились в оценке пароходов. На всякий случай, для ровного счета, "Керчь" на уличной бирже шла за пятьсот. Мальчикам обыкновенно везло. Можно было подумать, что все кладбищенские курильщики задались специальной целью обогатить Петю и Гаврика: они курили исключительно "Керчь". Мальчики не успевали поднимать драгоценные коробочки. Сначала они не верили своим глазам. Это было совершенно как во сне, когда идешь по дороге и через каждые три шага находишь три рубля. Вскоре их карманы оказались набитыми доверху. Богатство было так велико, что перестало радовать. Наступило пресыщение. Под высокой и узкой стеной какой-то фабрики, где по черноватому от копоти кирпичу были намалеваны такие громадные печатные буквы, что их невозможно было вблизи прочитать, мальчики сыграли несколько партий, подбрасывая картонки и следя, какой стороной они упадут. Однако игра шла без всякого азарта. Слишком много у каждого было картонок. Не жаль проигрывать. А без этого какое же удовольствие? А город все тянулся и тянулся, с каждой минутой меняя свой вид и характер. Сначала в нем преобладал оттенок кладбищенский, тюремный. Потом какой-то "оптовый" и вместе с тем трактирный. Потом - фабричный. Теперь пейзажем безраздельно завладела железная дорога. Пошли пакгаузы, блокпосты, семафоры... Наконец дорогу преградил опустившийся перед самым носом полосатый шлагбаум. Из будочки вышел стрелочник с зеленым флажком. Раздался свисток. Из-за деревьев вверх ударило облачко белоснежного пара, и мимо очарованных мальчиков задом пробежал настоящий большой локомотив, толкая перед собой тендер. О, что за зрелище! Ради этого одного стоило уйти без спросу из дому. Как суетливо и быстро стучали шатуны, как пели рельсы, с какой непреодолимой волшебной силой притягивали к себе головокружительно мелькающие литые колеса, окутанные плотным и вместе с тем почти прозрачным паром! Очарованная душа охвачена сумасшедшим порывом и вовлечена в нечеловеческое, неотвратимое движение машины, в то время как тело изо всех сил противится искушению, упирается и каменеет от ужаса, на один миг покинутое бросившейся под колеса душой! Мальчики стояли, стиснув кулачки и расставив ноги, бледные, маленькие, с блестящими глазами, чувствуя свои похолодевшие волосы. У, как это было жутко и в то же время весело! Гаврику, правда, это чувство было уже знакомо, но Петя испытывал его впервые. Сначала он даже не обратил внимания, что вместо машиниста из овального окошечка локомотива выглядывал солдат в бескозырке с красным околышем и на тендере стоял другой солдат, в подсумках, с винтовкой. Едва локомотив скрылся за поворотом, как мальчики бросились на насыпь и прижались ушами к горячим, добела натертым рельсам, гремящим, как оркестр. Разве не стоило убежать без спросу из дому и перенести потом какое угодно наказание за счастье прижаться к рельсу, по которому - вот только что, сию минуту - прошел настоящий локомотив? - Почему на нем вместо машиниста солдат? - спросил Петя, когда они, вдоволь наслушавшись шума рельсов и набрав "кремушков" с балласта, отправились дальше. - Видать, опять железнодорожники бастуют, - нехотя ответил Гаврик. - Что это значит - бастуют? - Бастуют - значит бастуют, - еще сумрачнее сказал Гаврик. - Не выходят на работу. Тогда, бывает, заместо их солдаты водят поезда. - А солдаты не бастуют? - Солдаты не бастуют. Не имеют права. Ихнего брата за это - ого! - в арестантские роты могут. Очень просто. - А то бы бастовали? - Спрашиваешь... - А твой братон Теретий бастует?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69