Те все скоро пойдут по Одессе участки разбивать. Драконов до одного покидают в Черное море... Чтоб я не видел счастья! Святой истинный крест! Гаврик опять сплюнул под ноги и уже совсем другим, деловым тоном сказал: - Так вынесешь? Петя помчался домой и через две минуты вернулся с шестью кусками сахара в кармане и половиной ситного хлеба за пазухой матроски. - Хватит, - сказал Гаврик, посчитав сахар и взвесив на ладони хлеб. Пойдешь со мной в участок? Хотя участок был недалеко, но, разумеется, ходить туда безусловно запрещалось. Пете же, как назло, до такой степени захотелось вдруг в участок, что невозможно описать. В душе мальчика снова началась жестокая борьба с совестью, и борьба эта продолжалась всю дорогу, вплоть до самого участка. Когда же совесть в конце концов победила, то уже было поздно: мальчики пришли к участку. Все понятия и вещи в присутствии Гаврика тотчас теряли свою привычную оболочку и обнаруживали множество качеств, до сих пор скрытых от Пети, Ближние Мельницы из печального селения вдов и сирот превращались в рабочую слободку с лиловыми петушками в палисадниках; городовой становился драконом; в фуражке оказывался стальной обруч. И вот теперь - участок. Чем был он до сих пор в Петином представлении? Основательным казенным зданием на углу Ришельевской и Новорыбной, против Пантелеймоновского подворья. Сколько раз мимо него проезжал Петя на конке!.. Главное в этом здании была высокая четырехугольная каланча с маленьким пожарным наверху. День и ночь, озирая сверху город, ходил человек в овчинной шубе по балкончику вокруг мачты с перекладиной. Мачта эта всегда напоминала Пете весы или трапецию. На ней постоянно висело несколько черных зловещих шариков, числом своим показывая, в какой части города пожар. Город же был так велик, что непременно где-нибудь горело. У подножия каланчи находилось депо одесской пожарной команды. Оно состояло из ряда громадных кованых ворот. Иногда оттуда, при раздирающих криках труб, вырывались одна за другой четверки бешеных лошадей в яблоках, с развевающимися белоснежными гривами и хвостами. Красный пожарный обоз, зловещий и вместе с тем как бы игрушечный, проносился по мостовой, сопровождаемый беспрерывным набатом и оставляя за собой в воздухе оранжевые языки пламени, оторвавшиеся от факелов. Огонь отражался в медных касках. Признак беды вставал над беспечным городом. Кроме этого, ничем замечательным в глазах Пети не отличался участок. Но стоило только Гаврику приблизиться к нему - и он оборотился, как от прикосновения волшебной палочки, узким переулком, куда выходили решетчатые окна арестного дома. Участок оказался просто тюрьмой. - Постой здесь, - сказал Гаврик. Он перебежал сырую мостовую и незаметно юркнул мимо городового в ворота участка. Как видно, и здесь Гаврик был свой человек. Петя остался один в небольшой толпе против участка. Это были родственники. Они переговаривались через улицу с арестованными. Петя никак не предполагал, что в участке может "сидеть" столько людей. Их было не меньше сотни. Впрочем, они отнюдь не сидели. Одни стояли на подоконниках, держась за решетки открытых окон; другие выглядывали из-за них, махая руками; третьи подпрыгивали, стараясь через головы и плечи увидеть улицу. К удивлению Пети, здесь не было ни воров, ни пьяных, ни босяков. Наоборот: обыкновенные, простые, вполне приличные люди, из числа тех, каких можно было каждый день встретить возле вокзала, на Ланжероне, в Александровском парке, на конке... Было даже несколько студентов. Один привлек особое внимание черной кавказской буркой поверх белого кителя с золотыми пуговицами. Приложив ладони к своим худым щекам, он кричал кому-то в толпе оглушительным гортанным голосом: - Передайте, пожалуйста, в землячество, что сегодня ночью товарища Лордкипанидзе, Красикова и Буревого вызвали из камеры с вещами. Повторяю: Лордкипанидзе, Красикова и Буревого! Сегодня ночью! Организуйте общественный протест! Привет товарищам! Человек в пиджаке и косоворотке с расстегнутым воротом, чем-то напоминавший Терентия, кричал из другого окна: - Пущай Сережа пойдет в контору за моей получкой! Раздавались голоса, перебивавшие друг друга: - Не доверяйтесь Афанасьеву! Слышь, Афанасьеву не доверяйтесь! - Колька сидит в Бульварном! - У Павел Иваныча в ящике, за шкафом! - Самое позднее - в среду! Родственники тоже кричали, поднимая над головой кошелки и детей. Одна женщина держала на руках девочку с такими же точно сережками, как у Моти. Она кричала: - За нас не беспокойся! Нас люди не оставляют! Мы имеем что кушать. Смотри, какая наша Верочка здоровенькая! Иногда к толпе подходил городовой, держась обеими руками за ножны шашки. - Господа, вас честью просят не останавливаться напротив окон и не вступать с задержанными в разговоры. Но тотчас из окон раздавались оглушительные свистки, невообразимая брань, рев. В городового летели арбузные корки, кукурузные кочерыжки, огурцы. - Дракон! - Фараон! - Иди бей японцев! И городовой с шашкой под мышкой неторопливо возвращался к воротам, делая вид, что ничего особенного не произошло. Нет, положительно, на свете все было вовсе не так благополучно, как это могло показаться с первого взгляда. Гаврик возвратился сумрачный, злой. - Ну что, видел дедушку? Гаврик не ответил ни слова. Мальчики пошли назад. Возле вокзала Гаврик остановился. - Они его каждый день бьют, - глухо сказал он, вытирая драным рукавом щеки. - Увидимся. И Гаврик пошел прочь. - Куда? - На Ближние Мельницы. Через Куликово поле Петя побрел домой. Ветер гнал тучи сухой, скучной пыли. На душе у мальчика было так тяжело, что даже сплющенная гильза от винтовочного патрона, которую он нашел по дороге, нисколько не обрадовала его.
30 В ПРИГОТОВИТЕЛЬНОМ
Наступила осень. Петя уже ходил в гимназию. Из большого загорелого мальчика с длинными ногами в фильдекосовых чулках он, надев форму, превратился в маленького, выстриженного под нуль, лопоухого приготовишку, на гимназическом языке "мартыхана". Длинные суконные брюки и форменная курточка, купленные за тридцать шесть рублей в конфекционе готового платья Ландесмана, сидели мешковато, очень неудобно. Грубый воротник натирал нежную шею, привыкшую к свободному вырезу матроски. Даже пояс, настоящий гимназический пояс с мельхиоровой бляхой, о котором больше всего после фуражки мечтал Петя, не оправдал ожиданий. Он все время лез под мышки, бляха съезжала набок, языком висел свободный конец ремня. Не придавая фигуре ничего мужественного - на что сильно рассчитывал мальчик, - пояс оказался лишь постоянным источником унизительных хлопот, вызывавших неуместные насмешки взрослых. Но зато сколько неожиданной радости принесла Пете покупка тетрадей, учебников, письменных принадлежностей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69