- Кто там? - послышался голос, показавшийся знакомым. - Здесь квартира Иосифа Карловича? - А что надо? - Откройте, дядя. Я к вам от Софьи Петровны. Дверь тотчас открылась, и, к своему величайшему изумлению, мальчик увидел на пороге, с керосиновой лампочкой в руке, хозяина тира. Он посмотрел невозмутимо, но несколько высокомерно на мальчика и, не двигаясь с места, сказал: - Я Иосиф Карлович. Ну, а что же дальше? - Здравствуйте, Иосиф Карлович, - произнес мальчик тщательно, как хорошо выученный урок. - Прислала до вас Софья Петровна узнать, чи вы получили письмо с Николаева. Удивленно осмотрев мальчика с ног до головы, на что ушло по меньшей мере минуты две, хотя мальчик был весьма небольшой, хозяин тира произнес еще более высокомерно: - Уж два месяца нету писем. Он помолчал и, сокрушенно покачав головой, прибавил: - Какая, знаете ли, неаккуратная дамочка! Ай-яй-яй! И вдруг сделал любезнейшее лицо польского магната, принимающего у себя в имении папского нунция. Это ни в какой мере не соответствовало его босым ногам и отсутствию рубахи под пиджаком. - Прошу покорно, молодой человек. Вы, кажется, иногда посещали мое заведение? Какой приятный случай! А этот старик, если не ошибаюсь, ваш дедушка? Заходите же в комнату. Дедушка и внучек очутились в конуре, поразившей даже их своей нищетой. О, совсем, совсем не так представлял себе Гаврик жизнь этого могущественного, богатейшего человека, хозяина тира и - шутка ли! обладателя четырех монтекристо. Мальчик с удивлением оглядывал пустые, зеленоватые от сырости стены. Он ожидал увидеть на них развешанные ружья и пистолеты. Но вместо этого увидел один-единственный гвоздь, на котором висели неслыханно запущенные подтяжки, более, впрочем, похожие на вожжи. - Дядя, а где ж ваши ружья? - почти с ужасом воскликнул Гаврик. Иосиф Карлович сделал вид, что не расслышал этого вопроса. Он широким жестом предложил сесть на стул и, отойдя в угол, глухо сказал: - Вы имеете мне что-нибудь сообщить? Гаврик от имени брата попросил временно приютить дедушку. - Передайте вашему брату, что все будет исполнено, пускай не сомневается, - быстро сказал Иосиф Карлович. - У меня есть в городе кое-какие связи. Я думаю, что мне удастся в конце концов устроить его ночным сторожем. Гаврик оставил дедушку у Иосифа Карловича, обещал заходить и вышел. У дверей его нагнал хозяин. - Передайте Терентию, - сказал он шепотом, - что Софья Петровна просила передать: у нее имеется порядочный запас орехов, только, к сожалению, не очень крупных. Не грецких. Он поймет. Не грецких. Пусть наладит транспорт. Вы меня поняли? - Понял, - сказал Гаврик, уже привыкший к подобным поручениям. - Не грецких, и пущай сам за ними присылает. - Верно. Иосиф Карлович полез в подкладку своего ужасного пиджака, порылся и подал Гаврику гривенник: - Прошу вас, возьмите это себе на конфеты. К сожалению, больше ничего не могу вам предложить. Я бы вам, клянусь честью, с удовольствием подарил монтекристо, но... Иосиф Карлович горестно развел руками, и по его истерзанному страстями лицу пробежала судорога. - ... но, к сожалению, благодаря моему несчастному характеру я больше не имею ни одной штуки. Гаврик серьезно и просто взял гривенник, поблагодарил и вышел на улицу, озаренную тревожным светом иллюминации.
35 ДОЛГ ЧЕСТИ
Утром Петя унес из чулана две пары летних кожаных скороходов и по дороге в гимназию продал их старьевщику за четыре копейки. Когда днем явился Гаврик, мальчики тотчас расставили ушки. Петя проиграл всё только что купленное у Гаврика еще скорее, чем в первый раз. Да и понятно: у приятелей были слишком неравные силы. Почти все ушки Приморского района лежали в мешочках Гаврика. Он мог широко рисковать, в то время как Петя принужден был дорожить каждой двойкой и делать нищенские ставки, а это, как известно, всегда приводит к быстрому проигрышу. На другой день Петя, уже совершенно не владея собой, потихоньку взял шестнадцать копеек - сдачу, оставленную Дуней на буфете. На этот раз он решил вести себя умнее и осторожнее. Прежде всего для удачной игры была необходима настоящая, хорошая битка. Петина битка - большая и на вид необыкновенно красивая ливрейная пуговица с геральдическими львами и графской короной, - несмотря на всю свою красоту, никуда не годилась: она была слишком легкая. Ее требовалось утяжелить. Петя отправился на вокзал, пробрался на запасные пути и в отдаленном тупике, за депо, сходя с ума от страха, срезал с товарного вагона свинцовую пломбу. Дома он вколотил ее молотком в чашечку битки, потом вышел на Куликово поле и положил битку под дачный поезд. Он поднял ее с рельсов великолепно расплющенную, горячую, тяжелую. Теперь она не уступала лучшим биткам Гаврика. Вскоре пришел Гаврик, и началась игра. Мальчики сражались долго и ожесточенно. Однако оказалось, что иметь хорошую битку - этого еще мало. Надо быть мастером! В конце концов Петя проиграл не только все, что у него было, но еще остался должен. Гаврик пообещал прийти завтра за долгом. Для Пети наступило время, похожее на дурной сон. - На буфете лежала сдача, шестнадцать копеек, - спокойно сказал отец вечером, после обеда. - Ты случайно не брал? Кровь прилила к Петиному сердцу и тотчас отхлынула. - Нет, - сказал он как можно равнодушнее. - А посмотри-ка мне в глаза. Отец взял мальчика за подбородок и повернул его лицо к себе. - Честное благородное слово, - сказал Петя, изо всех сил стараясь смотреть отцу прямо в глаза. - Святой истинный крест! Холодея от ужаса, мальчик перекрестился на икону. Он ожидал, что сию же секунду разверзнется потолок и в него ударит молния. Ведь должен же был бог немедленно покарать за такое наглое клятвопреступление! Однако все было тихо. - Это очень странно, - хладнокровно заметил отец. - Значит, у нас в доме завелся вор. Мне и тете, разумеется, нет никакой необходимости тайно брать деньги с буфета. Павлик целый день на глазах у взрослых и тоже не мог этого сделать. Ты дал честное слово. Следовательно, остается предположить, что это сделала Дуня, которая у нас служит пять лет... В это время Дуня заправляла в передней лампу. Она тотчас положила на подзеркальник стекло и тряпку и появилась в дверях. Не только шея, но даже обнаженные до локтей руки ее стали красными. Большое добродушное лицо было покрыто пятнами и искажено мукой. - Чтоб мне не было в жизни счастья, - закричала она, - если тую сдачу с базара паныч не проиграл в ушки Гаврику! Отец взглянул на Петю. Мальчик понял, что должен немедленно, молниеносно, сию же секунду сказать нечто благородное, гордое, справедливое, страшное, что мгновенно сняло бы с него всякое подозрение. Минуту назад он еще мог бы, пожалуй, сознаться. Но теперь, когда дело коснулось ушек, - ни за что! - Вы не имеете права так говорить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69