Шаланды стали разъезжаться в разные стороны. Гипсовые головы облаков поднимались из-за горизонта. Федя повернул лицо к небу, уронил руку за борт и чистым и сильным тенором запел известную матросскую песню:
Раскинулось море широко, И волны бушуют вдали. Товарищ, мы едем далеко, Далека от грешной земли!
Сверкали весла. Песня уплывала. - Товарищ, нет силы мне вахту держать, - Сказал кочегар кочегару... Песня уже еле слышалась. Тогда матрос скомандовал мальчикам: - Весла-а-а... на воду!.. Ать! Ат-ать! Ать! И, хлопнув Терентия по спине, закричал:
Черное море, Белый пароход, Плавает мой милый Уж четвертый год.
Ну, босяки! Что же вы не помогаете? И Терентий и оба мальчика весело подхватили: Ты не плачь, Маруся, Будешь ты моя. Я к тебе вернуся, Возьму за себя!
Белая чайка на неподвижно раскинутых крыльях бесшумно скользнула над самой шаландой. Казалось, она схватила на лету веселую песенку и унесла ее в коралловом клюве, как трепещущую серебряную рыбку. Мальчики долго смотрели вслед птице, думая, что, может быть, это белоснежная дедушкина душа прилетела посмотреть на свою шаланду и на своих внуков. Маевка кончилась. Но к берегу пристали не скоро - часа два еще крутились в море, выжидая удобного момента. Сначала высадили Терентия возле Золотого Берега, а потом отвезли матроса на Ланжерон. Прежде чем сойти на берег, матрос долго осматривался по сторонам. Наконец он махнул рукой: "Ничего. Авось-небось, как-нибудь... ", подхватил под мышку свою щегольскую тросточку с мельхиоровой ручкой в виде лошадиной головы и выпрыгнул из шаланды. - Спасибо, хлопчики! - пробормотал он поспешно. - До приятного свидания. И с этими словами исчез в толпе гуляющих. Петя вернулся домой к обеду, с пузырями на ладонях и красным, за один день обгоревшим лицом.
45 ПОПУТНЫЙ ВЕТЕР
Прошла неделя. За это время Петя ни разу по побывал на море. Он был занят приготовлениями к отъезду в экономию. Приходилось то с папой, то с тетей отправляться в город за покупками. Все вокруг было уже летнее. Одесский май ничем не отличается от июня. Город изнемогал от двадцатипятиградусной жары. Над балконами и магазинами были спущены косые полосатые маркизы с красными фестонами. На них лежала резкая тень начинающих цвести акаций. Собаки бегали с высунутыми языками, разыскивая воду. Между домами вдруг открывалось пламенное море. В "центре" за зелеными столиками под большими полотняными зонтиками сидели менялы и цветочницы. Каблуки вязли в размягченном асфальте. В адских котлах повсюду варилась смола. О, какое это было наслаждение - целый день ходить по магазинам, делая веселые дачные покупки: серсо, сандалии, марлевые сетки для ловли бабочек, удочки, мячи, фейерверк... и потом с легкими пакетами странной формы возвращаться домой на летней, открытой конке! Петино тело еще томилось в знойном городе, но нетерпеливая душа, залетев далеко вперед, уже ехала на пароходе, насквозь прохваченная голубым ветром путешествия. Но однажды рано утром во дворе раздался знакомый свист. Мальчик подбежал к окну и увидел посредине двора Гаврика. Через минуту Петя очутился внизу. У Гаврика был необыкновенно озабоченный вид. Его сероватое лицо, решительно поджатые губы и слишком блестящие глаза говорили о том, что произошло какое-то несчастье. Сердце у Пети сжалось. - Ну, - против воли понижая голос до шепота, спросил он, - что? Гаврик, насупившись, отвернулся: - Ничего. Хочешь идти с нами на шаланде? - Когда? - А сейчас. Я, Мотька и ты. Под парусом. - Брешешь? - Собака брешет. - Под парусом? - Плюнешь мне в глаза. - Кататься? - Пускай кататься. Хочешь? - Спрашиваешь! - Тогда быстро! Идти на шаланде под парусом! Нечего и говорить, что Петя даже не сбегал домой за фуражкой. Через десять минут мальчики были уже на берегу. Шаланда со вставленной мачтой и свернутым парусом, до половины выдвинутая в море, покачивалась на легкой волне. Босая Мотя возилась на дне лодки, укладывая в ящик под кормой дубовый бочоночек с водой и буханку житного хлеба. - Петька, берись! - сказал Гаврик, упираясь плечом в корму. Мальчики навалились и, без особого труда столкнув шаланду, вскочили в нее уже на ходу. - Поехали! Гаврик ловко развязал и поднял новый четырехугольный парус. Слабый ветерок медленно его наполнил. Шаланду потянуло боком. Став коленями на корму, Гаврик с усилием надел тяжелый руль и набил на него румпель. Почувствовав руль, шаланда пошла прямее. - Побережись! Петя едва успел присесть на корточки и нагнуться. Повернутый ветром гик грузно перешел над самой головой слева направо, открыв сияющее море и закрыв глинистый берег, где по колено в бурьяне и дикой петрушке стояла Мотина мама, приложив руку к глазам. Гаврик нажал на румпель и навалился на него спиной. Мачта слегка наклонилась. Вода звучно зажурчала по борту. Подскакивая и хлопая плоским дном по волне, шаланда вышла в открытое море и пошла вдоль берега. - Куда мы едем? - спросил Петя. - Увидишь. - А далеко? - Узнаешь. В глазах у Гаврика опять появился тот же недобрый, сосредоточенный блеск. Петя посмотрел на Мотю. Девочка сидела на носу, свесив босые ноги за борт, и неподвижно смотрела вперед. Ее щеки были строго втянуты, и ветер трепал волосы, еще недостаточно отросшие, чтобы заплести их в косичку. Некоторое время все молчали. Вдруг Гаврик полез в карман и вытащил довольно большие часы черной вороненой стали. Он с важностью приложил их к уху, послушал, как они тикают, и затем не без труда отколупнул крышку мраморным ногтем со множеством белых пятнышек, как известно приносящих человеку счастье. Если бы Гаврик вытащил из кармана живую гадюку или горсть драгоценных камней, то и тогда Петя был бы удивлен меньше. Собственные карманные часы! Это было почти то же самое, что собственный велосипед или собственное монтекристо. Даже, может быть, больше. У Пети захватило дух. Он не верил своим глазам. Он был подавлен. А Гаврик между тем принялся сосредоточенно отсчитывать указательным пальцем цифры, шепча себе под нос: - Один час, два, три, чечире, пьять... Девьять и еще трошки. Ничего. Поспеем. - Покажи! - закричал Петя вне себя от изумления. - Не лапай, не купишь. - Это твои? - Не. - И, притянув Петю за рукав, Гаврик таинственно шепнул ему: Казенные. С комитета. Понятно? - Понятно, - прошептал Петя, хотя ему совершенно ничего не было понятно. - Слухай здесь, - продолжал Гаврик, искоса поглядывая на Мотю. Матроса нашего споймали. Чуешь? Он теперь сидит в тюрьме. Шестой день. Его после той самой маевки прямо на Ланжероне схватили. Только у него, понятно, документ на другую фамилию. Пока ничего. Ну только если те драконы его откроют, то молись богу, ставь черный крест - сейчас же и повесят. Чуешь? А они его могут открыть каждую минуту. Снимут с него усы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Раскинулось море широко, И волны бушуют вдали. Товарищ, мы едем далеко, Далека от грешной земли!
Сверкали весла. Песня уплывала. - Товарищ, нет силы мне вахту держать, - Сказал кочегар кочегару... Песня уже еле слышалась. Тогда матрос скомандовал мальчикам: - Весла-а-а... на воду!.. Ать! Ат-ать! Ать! И, хлопнув Терентия по спине, закричал:
Черное море, Белый пароход, Плавает мой милый Уж четвертый год.
Ну, босяки! Что же вы не помогаете? И Терентий и оба мальчика весело подхватили: Ты не плачь, Маруся, Будешь ты моя. Я к тебе вернуся, Возьму за себя!
Белая чайка на неподвижно раскинутых крыльях бесшумно скользнула над самой шаландой. Казалось, она схватила на лету веселую песенку и унесла ее в коралловом клюве, как трепещущую серебряную рыбку. Мальчики долго смотрели вслед птице, думая, что, может быть, это белоснежная дедушкина душа прилетела посмотреть на свою шаланду и на своих внуков. Маевка кончилась. Но к берегу пристали не скоро - часа два еще крутились в море, выжидая удобного момента. Сначала высадили Терентия возле Золотого Берега, а потом отвезли матроса на Ланжерон. Прежде чем сойти на берег, матрос долго осматривался по сторонам. Наконец он махнул рукой: "Ничего. Авось-небось, как-нибудь... ", подхватил под мышку свою щегольскую тросточку с мельхиоровой ручкой в виде лошадиной головы и выпрыгнул из шаланды. - Спасибо, хлопчики! - пробормотал он поспешно. - До приятного свидания. И с этими словами исчез в толпе гуляющих. Петя вернулся домой к обеду, с пузырями на ладонях и красным, за один день обгоревшим лицом.
45 ПОПУТНЫЙ ВЕТЕР
Прошла неделя. За это время Петя ни разу по побывал на море. Он был занят приготовлениями к отъезду в экономию. Приходилось то с папой, то с тетей отправляться в город за покупками. Все вокруг было уже летнее. Одесский май ничем не отличается от июня. Город изнемогал от двадцатипятиградусной жары. Над балконами и магазинами были спущены косые полосатые маркизы с красными фестонами. На них лежала резкая тень начинающих цвести акаций. Собаки бегали с высунутыми языками, разыскивая воду. Между домами вдруг открывалось пламенное море. В "центре" за зелеными столиками под большими полотняными зонтиками сидели менялы и цветочницы. Каблуки вязли в размягченном асфальте. В адских котлах повсюду варилась смола. О, какое это было наслаждение - целый день ходить по магазинам, делая веселые дачные покупки: серсо, сандалии, марлевые сетки для ловли бабочек, удочки, мячи, фейерверк... и потом с легкими пакетами странной формы возвращаться домой на летней, открытой конке! Петино тело еще томилось в знойном городе, но нетерпеливая душа, залетев далеко вперед, уже ехала на пароходе, насквозь прохваченная голубым ветром путешествия. Но однажды рано утром во дворе раздался знакомый свист. Мальчик подбежал к окну и увидел посредине двора Гаврика. Через минуту Петя очутился внизу. У Гаврика был необыкновенно озабоченный вид. Его сероватое лицо, решительно поджатые губы и слишком блестящие глаза говорили о том, что произошло какое-то несчастье. Сердце у Пети сжалось. - Ну, - против воли понижая голос до шепота, спросил он, - что? Гаврик, насупившись, отвернулся: - Ничего. Хочешь идти с нами на шаланде? - Когда? - А сейчас. Я, Мотька и ты. Под парусом. - Брешешь? - Собака брешет. - Под парусом? - Плюнешь мне в глаза. - Кататься? - Пускай кататься. Хочешь? - Спрашиваешь! - Тогда быстро! Идти на шаланде под парусом! Нечего и говорить, что Петя даже не сбегал домой за фуражкой. Через десять минут мальчики были уже на берегу. Шаланда со вставленной мачтой и свернутым парусом, до половины выдвинутая в море, покачивалась на легкой волне. Босая Мотя возилась на дне лодки, укладывая в ящик под кормой дубовый бочоночек с водой и буханку житного хлеба. - Петька, берись! - сказал Гаврик, упираясь плечом в корму. Мальчики навалились и, без особого труда столкнув шаланду, вскочили в нее уже на ходу. - Поехали! Гаврик ловко развязал и поднял новый четырехугольный парус. Слабый ветерок медленно его наполнил. Шаланду потянуло боком. Став коленями на корму, Гаврик с усилием надел тяжелый руль и набил на него румпель. Почувствовав руль, шаланда пошла прямее. - Побережись! Петя едва успел присесть на корточки и нагнуться. Повернутый ветром гик грузно перешел над самой головой слева направо, открыв сияющее море и закрыв глинистый берег, где по колено в бурьяне и дикой петрушке стояла Мотина мама, приложив руку к глазам. Гаврик нажал на румпель и навалился на него спиной. Мачта слегка наклонилась. Вода звучно зажурчала по борту. Подскакивая и хлопая плоским дном по волне, шаланда вышла в открытое море и пошла вдоль берега. - Куда мы едем? - спросил Петя. - Увидишь. - А далеко? - Узнаешь. В глазах у Гаврика опять появился тот же недобрый, сосредоточенный блеск. Петя посмотрел на Мотю. Девочка сидела на носу, свесив босые ноги за борт, и неподвижно смотрела вперед. Ее щеки были строго втянуты, и ветер трепал волосы, еще недостаточно отросшие, чтобы заплести их в косичку. Некоторое время все молчали. Вдруг Гаврик полез в карман и вытащил довольно большие часы черной вороненой стали. Он с важностью приложил их к уху, послушал, как они тикают, и затем не без труда отколупнул крышку мраморным ногтем со множеством белых пятнышек, как известно приносящих человеку счастье. Если бы Гаврик вытащил из кармана живую гадюку или горсть драгоценных камней, то и тогда Петя был бы удивлен меньше. Собственные карманные часы! Это было почти то же самое, что собственный велосипед или собственное монтекристо. Даже, может быть, больше. У Пети захватило дух. Он не верил своим глазам. Он был подавлен. А Гаврик между тем принялся сосредоточенно отсчитывать указательным пальцем цифры, шепча себе под нос: - Один час, два, три, чечире, пьять... Девьять и еще трошки. Ничего. Поспеем. - Покажи! - закричал Петя вне себя от изумления. - Не лапай, не купишь. - Это твои? - Не. - И, притянув Петю за рукав, Гаврик таинственно шепнул ему: Казенные. С комитета. Понятно? - Понятно, - прошептал Петя, хотя ему совершенно ничего не было понятно. - Слухай здесь, - продолжал Гаврик, искоса поглядывая на Мотю. Матроса нашего споймали. Чуешь? Он теперь сидит в тюрьме. Шестой день. Его после той самой маевки прямо на Ланжероне схватили. Только у него, понятно, документ на другую фамилию. Пока ничего. Ну только если те драконы его откроют, то молись богу, ставь черный крест - сейчас же и повесят. Чуешь? А они его могут открыть каждую минуту. Снимут с него усы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69