Они спали валетом на большой деревенской кровати. А в уголке стояла самодельная коечка Чабана.
– А ты, брат, оказывается, большой ловчила! - сказал Петя, с удовольствием рассматривая своего вестового, гладкого, отъевшегося, с томными украинскими глазами, ленивой улыбкой, в новой темнозеленой шерстяной зимней гимнастерке с красной нашивкой за ранение на рукаве.
– Это что за нашивки? - строго спросил Петя., - За ранение.
– Когда же это тебя успели ранить? Чабан замялся.
– Говори.
– Меня ще не ранили.
– Так какого черта ты носишь нашивку?
– А это я с вами за компанию, - простодушно сказал Чабан. - Как вы себе нашили, так и я себе нашил,
– Оригинально.
Петя не мог не засмеяться.
– Ну и арап же ты, братец! Где же ты без аттестата питаешься?
– Где придется, господин прапорщик.
– Подпоручик, - поправил Петя.
– Виноват, господин подпоручик. Так что питаюсь как когда: когда в нашем лазарете что-нибудь возьму себе в бачок, когда туточки, в железнодорожных мастерских, отольют из красногвардейской кухни.
– Ишь ты! То-то, я смотрю, какой ты стал гладкий. Кто же тебе стирает?
– Хиба же вокруг мало дивчат? - нежно промурлыкал Чабан, скромно опустив густые ресницы.
– Так, я вижу, тебе здесь, в тылу, совсем не плохо.
– Як охфицеру, так и его вестовому! - вздохнул Чабан.
– Ну, ты, брат, до меня не равняйся. Обнаглел.
– Так точно!
Вечером, как в былые времена, вся семья собралась к ужину: не было только Моти, дежурившей в лазарете.
Сначала появились Женька и Павлик, ободранные, как коты, голодные, с поясами, надетыми через плечо. Павлик шел впереди с рапирой в руке, а Женька тащил за ним целую вязанку каких-то странных палашей и эспадронов.
– Сваливай в угол. Завтра будем раздавать отряду по списку. А, братуха, здорово! - воскликнул он, увидев Петю, и с весьма независимым видом протянул ему руку.
С того времени, как они в последний раз виделись в лазарете, Павлик еще более вытянулся, возмужал, огрубел. Если бы не гимназическая куртка и фуражка (впрочем, уже с вырванным гербом), то он ничем не отличался от простого рабочего паренька с Сахалинчика.
– Это что за оружие? - спросил Петя, любуясь лицом брата, его грозно сверкающими и в то же время ясными глазами.
– Оружие нашего отряда, - ответил Павлик. - Мы с Женькой только что его реквизировали в нашем гимназическом зале.
– Попросту сперли? - сказал Петя.
– Не сперли, а реквизировали, - строго ответил Павлик, взглянув на брата с неодобрением. - Эспадроны и палаши. Они хотя и учебные, да могут пригодиться.
– Такой штукой кого-нибудь стукнешь по голове - не обрадуешься, - заметил Женька.
– Да кого же?
– Юнкеров, Оойскаутов, гайдамаков, если придется. А что? Скажешь, нет? - спросил, прищурившись, Женька, заметив, что Петя иронически улыбается.
– У нас молодежный отряд при Красной гвардии железнодорожного района, - сказал Павлик. - Я командир. Женька - адъютант. Дай кортик!
– Может быть, тебе еще шпоры дать?
– Шпоры можешь оставить себе. А кортик дай. Тебе он зачем? А для нас все-таки оружие.
– Вы же марсияне. У вас тепловые лучи. Или не марсияне, а… как вас там? Улы-улы-улы!
– Нет, - серьезно сказал Павлик, - мы уже не марсияне.
– Ну, значит, "когда проснется спящий".
– Не спящий. А у тебя револьвера исправного нет?
– Ого! - сказал Петя не без гордости.
Он полез в свой сундучок и вынул из него завернутый в промасленную холстинку великолепный вороненый кольт, полученный накануне ранения и еще ни разу не стрелявший.
– И патроны? - с восторгом воскликнул Павлик.
– Или! - гордо ответил Петя и выложил на стол плоскую тяжелую коробку. - Сто штук!
– Покажь, - простонал Павлик. - Ну, не будь вредный! - Он протянул руку к коробке.
– Не лапай, не купишь, - сказал Петя холодно и снял с коробки крышку.
Павлик и Женька в один голос ахнули. Сто штук толстеньких, тяжеленьких патронов с выпуклыми нетронутыми капсюлями маслянисто блестели в коробочке, тесно прижатые друг к другу.
– Меняюсь на что хочешь! - даже не воскликнул и не простонал, а прямо-таки взвыл Павлик, вцепившись изо всех сил в плечо своего адъютанта, у которого от жадности побелели губы.
Петя с нестерпимым высокомерием согнул руку и показал Павлику локоть.
– На!
Затем он запер патроны и пистолет в сундучок.
– Но имейте в виду, габелки! - строго сказал он, заметив, что мальчики молниеносно переглянулись.- Не думайте сбондить. Оторву руки и ноги.
19 ПРИВЕТ ИЗ ПЕТРОГРАДА
Пришел Терентий в черной кожаной фуражке, с повязкой Красной гвардии на рукаве. Он завел усы, черные, с проседью, отчего его добродушное лицо, побитое оспой, показалось Пете похудевшим, сердитым.
Поверх пальто он был перепоясан офицерским кожаным поясом с наганом в потертой кобуре. Под мышкой он держал буханку солдатского хлеба, завернутую в платок.
– О! - сказал он, увидев Петю, и широко улыбнулся, отчего лицо его стало таким же, как прежде, - круглым, добродушным. - Не знаю даже, как мне теперь называть тебя: чи Петр Васильевич, чи просто Петя?
– Петя, Петя! - весело отвечал Петя, и они обнялись.
Затем все вместе - и Чабан тоже - ужинали жидким супом с толстыми серыми макаронами и большим количеством лаврового листа.
Суп этот раздобыл все тот же Чабан в кухне железнодорожного батальона, где у него оказался земляк-кашевар.
После ужина пили морковный чай "вприглядку". Видно, с продуктами в городе было совсем неважно.
Однако Петя ел с большим удовольствием, по-солдатски подставляя под ложку ломоть хлеба. Впервые за многие месяцы он чувствовал себя просто, покойно, "как дома".
Едва выпили по кружке чаю, как в окно постучали. Терентий засуетился, стал собираться.
– Сейчас! - крикнул он в окно, и лицо его в один миг стало собранным, строгим.
Он оправил пояс, передвинул кобуру и уже с порога обернулся к Пете:
– Ну, теперь я на всю ночь. А ты ложись, отдыхай. Завтра поговорим, решим, что и как.
Следом за Терентием быстро оделись и, сунув в карман по куску хлеба, выскочили на улицу Павлик и Женька.
– Куда же вы? - слабо крикнула им вдогонку хозяйка, но тут же махнула рукой: видно, давно уже к этому привыкла. - Ложитесь, Петичка, отдыхайте, - сказала она, глядя на Петю со своей обычной покорной, несколько грустной улыбкой, чуть заметно покачивая головой, словно не переставая про себя удивляться, как быстро летит время и как быстро из маленького мальчика Пети вдруг получился офицер с погонами, и шпорами, и даже ресничками молоденьких усиков над верхней губой.
– Матрена Федоровна, - сказал Чабан, появляясь в дверях, - я уже зараз натаскал вам воды в кадушку. Ничего больше не потребуется?
– Спасибо, больше ничего.
– Так разрешите, господин прапорщик, ненадолго отлучиться?
Пете стало смешно. В сущности, они оба были теперь дезертирами, но, несмотря на это, связь начальника и подчиненного держалась между ними еще довольно крепко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
– А ты, брат, оказывается, большой ловчила! - сказал Петя, с удовольствием рассматривая своего вестового, гладкого, отъевшегося, с томными украинскими глазами, ленивой улыбкой, в новой темнозеленой шерстяной зимней гимнастерке с красной нашивкой за ранение на рукаве.
– Это что за нашивки? - строго спросил Петя., - За ранение.
– Когда же это тебя успели ранить? Чабан замялся.
– Говори.
– Меня ще не ранили.
– Так какого черта ты носишь нашивку?
– А это я с вами за компанию, - простодушно сказал Чабан. - Как вы себе нашили, так и я себе нашил,
– Оригинально.
Петя не мог не засмеяться.
– Ну и арап же ты, братец! Где же ты без аттестата питаешься?
– Где придется, господин прапорщик.
– Подпоручик, - поправил Петя.
– Виноват, господин подпоручик. Так что питаюсь как когда: когда в нашем лазарете что-нибудь возьму себе в бачок, когда туточки, в железнодорожных мастерских, отольют из красногвардейской кухни.
– Ишь ты! То-то, я смотрю, какой ты стал гладкий. Кто же тебе стирает?
– Хиба же вокруг мало дивчат? - нежно промурлыкал Чабан, скромно опустив густые ресницы.
– Так, я вижу, тебе здесь, в тылу, совсем не плохо.
– Як охфицеру, так и его вестовому! - вздохнул Чабан.
– Ну, ты, брат, до меня не равняйся. Обнаглел.
– Так точно!
Вечером, как в былые времена, вся семья собралась к ужину: не было только Моти, дежурившей в лазарете.
Сначала появились Женька и Павлик, ободранные, как коты, голодные, с поясами, надетыми через плечо. Павлик шел впереди с рапирой в руке, а Женька тащил за ним целую вязанку каких-то странных палашей и эспадронов.
– Сваливай в угол. Завтра будем раздавать отряду по списку. А, братуха, здорово! - воскликнул он, увидев Петю, и с весьма независимым видом протянул ему руку.
С того времени, как они в последний раз виделись в лазарете, Павлик еще более вытянулся, возмужал, огрубел. Если бы не гимназическая куртка и фуражка (впрочем, уже с вырванным гербом), то он ничем не отличался от простого рабочего паренька с Сахалинчика.
– Это что за оружие? - спросил Петя, любуясь лицом брата, его грозно сверкающими и в то же время ясными глазами.
– Оружие нашего отряда, - ответил Павлик. - Мы с Женькой только что его реквизировали в нашем гимназическом зале.
– Попросту сперли? - сказал Петя.
– Не сперли, а реквизировали, - строго ответил Павлик, взглянув на брата с неодобрением. - Эспадроны и палаши. Они хотя и учебные, да могут пригодиться.
– Такой штукой кого-нибудь стукнешь по голове - не обрадуешься, - заметил Женька.
– Да кого же?
– Юнкеров, Оойскаутов, гайдамаков, если придется. А что? Скажешь, нет? - спросил, прищурившись, Женька, заметив, что Петя иронически улыбается.
– У нас молодежный отряд при Красной гвардии железнодорожного района, - сказал Павлик. - Я командир. Женька - адъютант. Дай кортик!
– Может быть, тебе еще шпоры дать?
– Шпоры можешь оставить себе. А кортик дай. Тебе он зачем? А для нас все-таки оружие.
– Вы же марсияне. У вас тепловые лучи. Или не марсияне, а… как вас там? Улы-улы-улы!
– Нет, - серьезно сказал Павлик, - мы уже не марсияне.
– Ну, значит, "когда проснется спящий".
– Не спящий. А у тебя револьвера исправного нет?
– Ого! - сказал Петя не без гордости.
Он полез в свой сундучок и вынул из него завернутый в промасленную холстинку великолепный вороненый кольт, полученный накануне ранения и еще ни разу не стрелявший.
– И патроны? - с восторгом воскликнул Павлик.
– Или! - гордо ответил Петя и выложил на стол плоскую тяжелую коробку. - Сто штук!
– Покажь, - простонал Павлик. - Ну, не будь вредный! - Он протянул руку к коробке.
– Не лапай, не купишь, - сказал Петя холодно и снял с коробки крышку.
Павлик и Женька в один голос ахнули. Сто штук толстеньких, тяжеленьких патронов с выпуклыми нетронутыми капсюлями маслянисто блестели в коробочке, тесно прижатые друг к другу.
– Меняюсь на что хочешь! - даже не воскликнул и не простонал, а прямо-таки взвыл Павлик, вцепившись изо всех сил в плечо своего адъютанта, у которого от жадности побелели губы.
Петя с нестерпимым высокомерием согнул руку и показал Павлику локоть.
– На!
Затем он запер патроны и пистолет в сундучок.
– Но имейте в виду, габелки! - строго сказал он, заметив, что мальчики молниеносно переглянулись.- Не думайте сбондить. Оторву руки и ноги.
19 ПРИВЕТ ИЗ ПЕТРОГРАДА
Пришел Терентий в черной кожаной фуражке, с повязкой Красной гвардии на рукаве. Он завел усы, черные, с проседью, отчего его добродушное лицо, побитое оспой, показалось Пете похудевшим, сердитым.
Поверх пальто он был перепоясан офицерским кожаным поясом с наганом в потертой кобуре. Под мышкой он держал буханку солдатского хлеба, завернутую в платок.
– О! - сказал он, увидев Петю, и широко улыбнулся, отчего лицо его стало таким же, как прежде, - круглым, добродушным. - Не знаю даже, как мне теперь называть тебя: чи Петр Васильевич, чи просто Петя?
– Петя, Петя! - весело отвечал Петя, и они обнялись.
Затем все вместе - и Чабан тоже - ужинали жидким супом с толстыми серыми макаронами и большим количеством лаврового листа.
Суп этот раздобыл все тот же Чабан в кухне железнодорожного батальона, где у него оказался земляк-кашевар.
После ужина пили морковный чай "вприглядку". Видно, с продуктами в городе было совсем неважно.
Однако Петя ел с большим удовольствием, по-солдатски подставляя под ложку ломоть хлеба. Впервые за многие месяцы он чувствовал себя просто, покойно, "как дома".
Едва выпили по кружке чаю, как в окно постучали. Терентий засуетился, стал собираться.
– Сейчас! - крикнул он в окно, и лицо его в один миг стало собранным, строгим.
Он оправил пояс, передвинул кобуру и уже с порога обернулся к Пете:
– Ну, теперь я на всю ночь. А ты ложись, отдыхай. Завтра поговорим, решим, что и как.
Следом за Терентием быстро оделись и, сунув в карман по куску хлеба, выскочили на улицу Павлик и Женька.
– Куда же вы? - слабо крикнула им вдогонку хозяйка, но тут же махнула рукой: видно, давно уже к этому привыкла. - Ложитесь, Петичка, отдыхайте, - сказала она, глядя на Петю со своей обычной покорной, несколько грустной улыбкой, чуть заметно покачивая головой, словно не переставая про себя удивляться, как быстро летит время и как быстро из маленького мальчика Пети вдруг получился офицер с погонами, и шпорами, и даже ресничками молоденьких усиков над верхней губой.
– Матрена Федоровна, - сказал Чабан, появляясь в дверях, - я уже зараз натаскал вам воды в кадушку. Ничего больше не потребуется?
– Спасибо, больше ничего.
– Так разрешите, господин прапорщик, ненадолго отлучиться?
Пете стало смешно. В сущности, они оба были теперь дезертирами, но, несмотря на это, связь начальника и подчиненного держалась между ними еще довольно крепко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74