Они молчали, многозначительно улыбаясь, и время от времени поглаживали друг друга по спине.
– А где же Марина? - спросил наконец Петя.
– Тут, - ответил Гаврик, показывая большим пальцем на дверь.
Когда в два счета, по-военному, одевшись, Петя шагнул из сарайчика во двор и вдруг увидел Марину в финской шапочке, с наганом, в первый миг она показалась ему совсем неузнаваемой, даже чужой.
– Здравствуй, - сказала она, с открытым любопытством рассматривая Петю, и протянула ему руку.
– Здравствуй, - ответил Петя.
Их рукопожатие было крепким, но вместе с тем осторожным.
Они оба смутились. Петя продолжал с удивлением ее разглядывать.
– Не удивляйтесь. Это я, - сказала Марина, переходя на "вы". - Не узнали?
Он действительно ее не узнавал.
Но вот она как-то слегка набок повернула голову, нахмурилась, и в тот же миг Петя узнал прежнюю Марину.
Сердце его вздрогнуло.
– Вы получили мою открытку? - спросила она.
– Да, - ответил Петя.
– Почему-то я очень хотела вас видеть.
– Я тоже.
– Вы были ранены. Но, надеюсь…
– Да, да. Кость не задета. Но теперь это уже не имеет значения.
– Почему?
– Мир!
– Какой мир?
– Который вы привезли из Смольного.
– А!
Смущение не только не проходило, но даже усиливалось.
– Я вам, кажется, писала, что мы собираемся сюда. Вот мы приехали, - сказала она после небольшого молчания. - Вы рады? Вы, конечно, поняли из моей открытки, что Черноиваненко - мой муж.
Теперь она снова из знакомой девочки превратилась в незнакомую молодую женщину.
Она смотрела на него с преувеличенной независимостью.
Петя догадался, что она смущена, так как опасается с его стороны ухаживания. Может быть, она думает, что он до сих пор в нее влюблен? Петя грустно улыбнулся.
Она по-своему истолковала его улыбку.
– Вам странно?
– Что?
– Что мы с Гавриком теперь вместе?
– Ничуть.
Но ему действительно было странно. Он еще не знал, что это всегда сначала кажется странным.
– "Нас венчали не в церкви, не в венцах, не с свечами! - вдруг запела она небольшим, но каким-то свободным, даже слегка вызывающим голосом. - Нам не пели ни гимнов, ни обрядов венчальных". - Она красиво тряхнула каштановыми кудрями и снова превратилась в ту Марину, которая некогда сидела с Петей у костра. - Ну, а вы? Что вы? - спросила она с оживлением.
В этом вопросе заключалось все.
Петя понял. Ему стало не по себе. Что он мог ответить?
– Ничего. Живу, - ответил он с неловкой улыбкой.
– Но все же? - настойчиво сказала Марина. - Вы с кем?
Он понял, что она спрашивает о его политических убеждениях.
Ответить было очень трудно. Вернее, даже невозможно.
– Что ты, Марочка, с места в карьер пристала к человеку? - нежно сказал Гаврик. - Не видишь, что он еще не совсем проснулся. Дай ему очухаться. Держись, Петя! Ты ее еще не знаешь. Хлебнешь горя.
– Хорошо, не буду,-послушно сказала Марина.- Об этом потом. В кого влюблен? - спросила она Петю, резко изменив тон.
– Почему ты думаешь, что я непременно в кого-нибудь влюблен?
Они снова незаметно перешли на "ты".
– Я тебя знаю. Ты всегда в кого-нибудь влюблен. Скажешь, нет?
– Допустим.
– Ага, сознался!
– Сознаюсь. Влюблен.
– Что? Серьезно страдаешь? - оживился Гаврик.
– Не страдаю, но…
Петя посмотрел на Марину и громко вздохнул, даже слегка повернул глаза вверх.
Вздохнул он исключительно для того, чтобы слегка подразнить Гаврика.
К его крайнему удивлению, Гаврик так и взвился.
– Ты это брось, старик, - сказал он тяжело и медленно. - А то знаешь… Лучше не трожь! - У него совершенно неожиданно неприятно оскалился рот и по-волчьи засветились глаза.
– Чудак, я же пошутил! - сказал Петя, слегка даже струхнув.
– Ну и я пошутил, - сказал Гаврик.
– Он у меня просто зверь, - заметила Марина не без гордости. - Ты его лучше не дразни.
– Ладно, проехало, - добродушно сказал Гаврик. Ему уже было неловко за свою глупую вспышку.
– Одначе, Петька, - сказал он решительно, - давай условимся так: ты вздыхай перед своей, а перед моей я сам буду вздыхать. Ну, не серчай. Это я потому, что сильно-таки ее люблю. Понимаешь, какое дело! Ты со мной согласна, любушка? - обратился он к Марине, слегка обнимая ее за плечи.
Она ничего не ответила, но одобрительно улыбнулась ему открыто, жаркой улыбкой.
– А ты ревнючий, - засмеялся Петя.
– Значит, любит, - сказала Марина. Гаврик оживился,
– Понимаешь, Петя, какое дело: мы сюда торопились как на пожар, боялись, что попадем к шапочному разбору, а у вас тут, в нашей знаменитой Одессе-маме, даже не чухаются.
– Ты насчет чего?
– Насчет того самого. Пора, братишка, брать власть в свои руки. В Петрограде, как ты знаешь, все прошло как по маслу. Почта, телеграф, телефон, Зимний - четыре сбоку, и ваших нет.
Гаврик говорил не без некоторого удовольствия, щегольнув новой поговоркой, которую сам только недавно услышал на станции Раздельная от одного морячка-дезертира из Дунайской военной флотилии.
– Здесь совсем другая ситуация, - многозначительно сказал Петя, немного задетый слишком лихим тоном Гаврика и не желая ударить перед ним лицом в грязь, для чего даже употребил в дело слово "ситуация".
– А именно? - сразу же насторожился Гаврик.
– В Румчероде засели хотя и социалисты, но в общем умные люди и патриоты…
– Ты что, соображаешь, что говоришь?
– А что?
– Это какие-такие патриоты сидят, по-твоему, в Румчероде? Меныпевистско-эсеровская сволочь, примазавшаяся к революции? Так, что ли? Постой… - Слова Гаврика вдруг стали медленными, тяжелыми. - Постой, милейший. Да ты, собственно, сам кто такой? Может быть, ты сам из их шайки? А то еще хуже - кадет? Тогда я тебя поздравляю. А я было тебя посчитал за своего. Отвечай, не крути.
У Гаврика неприятно сузились глаза.
Петя уже был не рад, что, не подумав, повторил слова генеральши. Он понимал, что, желая не ударить лицом в грязь перед Гавриком, а особенно перед Мариной, сморозил глупость, и теперь виновато смотрел на них, пытаясь улыбкой загладить неловкость.
Но они не принимали его улыбки: смотрели на него в упор холодно, недоверчиво.
– Я не понимаю, чего вам от меня надо? Я ведь это не свои слова сказал. Другие так говорят. За что купил, за то и продаю.
– А ты чужую, контрреволюционную пропаганду не распространяй. Имей на плечах собственный котелок. А если хочешь знать, какая у вас тут "ситуация",- сказал Гаврик спокойно, но ядовито подчеркнув слово "ситуация", - то я тебе могу сказать в двух словах. В Румчероде действительно есть еще кой-какая дрянь, но это ненадолго. Мы ее оттуда с божьей помощью попрем. Главное же заключается в том, что революционные рабочие, матросы и солдаты Одессы показали всем, что они знают, чего хотят и что делают. Верно, Марина?
Она подумала и коротко кивнула головой.
– Они показали, - продолжал Гаврик, - что попусту бряцать оружием считают ниже своего революционного сознания, но когда нужно будет, то найдется сила, которая станет на защиту своих грозных лозунгов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74