Нет, они просто молодцы, эти большевики: выгнали Керенского, взяли Зимний, отдали землю крестьянам, а фабрики - рабочим, то есть в течение нескольких дней сделали то, что до них не могли сделать многие поколения русских революционеров! А самое главное, они провозгласили мир. Как завидовал Петя Марине и Гаврику, которые, наверное, были в это время в Смольном, все видели собственными глазами и во всем участвовали! Аи да Гаврик! Молодец! Ведь, в сущности, это он, Гаврик Черноиваненко, его старый друг, солдат, большевик, протянул Пете руку помощи и спас его от гибели.
Ну, теперь все пойдет по-другому!
– Господа, вы слышали: Временное правительство пало, Керенского по шапке, и теперь безусловно конец войне! Мир! Ура! - воскликнул Петя, входя сияющий к Заря-Заряницким.
Он еще хотел прибавить, что большевики - молодцы, что Ленин - настоящий русский патриот, что в Смольном собрались энергичные, сильные, простые люди, подлинные министры, хотя и называются народными комиссарами, что именно они, только они, и не кто другой, спасут Россию… Однако, увидев лицо генеральши, полосатое от слез, смешанных с пудрой, прикусил язык.
– Я только что получила от мужа письмо с нарочным из штаба Румынского фронта, - сказала она сильно вибрирующим голосом. - Он пишет, чтобы мы не волновались. Здесь, на юге, никакая большевистская опасность нам не угрожает, потому что в Румчероде в большинстве хотя и социалисты, но умные, умеренные люди и патриоты. А войска Центральной Рады прекрасно вооружены, боеспособны и преданы генералу Щербачеву. Что же касается большевистского Петрограда, то он нам не указ, тем более, что не нынче-завтра его возьмут немцы и прежде всего повесят Ленина со всеми его народными комиссарами.
– Да, но… - сказал Петя нерешительно.
Не слушая его, генеральша подошла к Пете вплотную.
– Бог не допустит! - строго сказала она с таким видом, как будто бог находился в распоряжении генерала Щербачева и был сослуживцем мужа, примерно в равных с ним чинах, ну, может быть, на одну звездочку старше. - Тем более, - сказала она, сделав большие глаза, - что у нас в Волынской губернии полторы тысячи прекрасных пахотных земель. А "они" собираются отдать всю землю мужикам. Вообразите себе, без выкупа! Если бы с приличным выкупом, можно было еще подумать. Но просто так, за здорово живешь… Нет уж, пардон. Конечно, это нас окончательно не разорит, потому что у меня есть в сейфе Азовско-Донского банка - антр ну суа ди - ценные бумаги, драгоценности, бриллианты… Все это принадлежит девочкам. - Она ласково, поощрительно посмотрела на Петю, потом на Ирину. - Впрочем, ужас, ужас, - тут же добавила она со свойственной ей непоследовательностью, - но я твердо надеюсь, что генерал Щербачев и Центральная Рада сумеют сохранить порядок и не позволят черни взламывать сейфы. - Затем она почему-то перекрестила Петю и, зарыдав, удалилась к себе в комнату, величественная, как вдовствующая императрица.
– Бог не допустит, - в последний раз послышалось из будуара, и все смолкло: по-видимому, генеральша стала приводить в порядок разрушения, которые причинили ее лицу слишком продолжительные рыдания.
А Ирина и Петя снова провели весь день вместе, мучая друг друга поцелуями, недоконченными фразами, полуулыбками. И конца этому не предвиделось. Генеральша Заря-Заряницкая оказалась права. Несмотря на то, что подавляющее большинство рабочих Одессы, многие солдаты и матросы уже твердо стояли за Советскую власть, все осталось по-прежнему. Время еще не пришло.

23 СКОРО СКАЗКА СКАЗЫВАЕТСЯ

Петя почувствовал во сне, что его душат. Он хотел повернуться на другой бок, но не мог пошевелиться. На него навалилось что-то тяжелое и не пускало. Он сделал над собой усилие и проснулся. Но кошмар на этом не кончился. На Пете продолжал кто-то сидеть и даже слегка подпрыгивал.
Петя сорвал с головы полу шинели, которой укрывался, еще раз попытался вскочить, вырваться, но жиденькая походная кроватьсороконожка разъехалась, и Петя очутился на земляном полу вместе с тем, кто на нем сидел верхом.
В ту же минуту Петя увидел чью-то зимнюю солдатскую гимнастерку, матерчатые погоны на крепких плечах и знакомое лицо с наморщенным веснушчатым носом, рыжеватыми бровями и такими же усиками.
Это был Гаврик.
– Пусти, босяк! - закричал Петя дрыгаясь.
– От такового слышу, - прошипел Гаврик, еще сильнее наваливаясь на Петю.
– Засушишь!
– Мала куча! - раздался грубый голос Павлика. - Женька! Вперед! В атаку! Дави их, гадов!
– Наших бьют!
И сверху на барахтавшихся приятелей с воплями и сиплым смехом упали Женька и Павлик.
– Пустите, эфиопы! - глухо стонал Петя где-то в самом низу кучи.
– Жми его, я его знаю! - кричал Гаврик.
– Ты! Нижний чин… Серая порция… Ты как смеешь сидеть верхом на офицере? - кряхтел и отплевывался Петя, стараясь вылезти из кучи.
– Видали мы таких офицеров.
– Я раненый.
– Видали мы таких раненых.
– Стать как полагается!
– А раньше! Кончилось ваше времечко!
– Не скажи, брат…
При этом Петя ухитрился схватить Гаврика за ногу в рыжем солдатском башмаке и зеленых вязаных обмотках.
Гаврик крякнул, но не удержался и отлетел в сторону.
Не на шутку озлившись, Петя без особого труда расшвырял мальчишек и теперь сидел посреди сарайчика в бязевой рубахе и подштанниках с тесемками, с вихром на макушке, потный, разгоряченный битвой.
Петя великодушно протянул поверженному противнику руку:
– Дай пять, будет десять, - и поднял Гаврика с земли.
– Смотри, какой стал сильный. Прямо Лурих второй, Эстляндия, - сказал Гаврик, поправляя распустившиеся обмотки. Лурих второй был знаменитый борец. - А ну, покажись, какой ты есть офицер.
– Гляди.
– Шик!
– Ты откуда взялся? Прямо из Петрограда? Давно?
– Три дня назад.
– Где же ты пропадал?
– По делам всяким. Мы устроились в гостинице "Пассаж".
– А я, как видишь, тут, у вас, на Ближних Мельницах.
– Судьба играет человеком, она изменчива всегда: то вознесет его высоко, то в бездну кинет без следа.
Они стояли друг против друга, не скрывая радости и любопытства. Ни Петя, ни Гаврик не нашли друг в друге особых перемен, хотя эти перемены были налицо.
Так всегда бывает с друзьями детства. Лишь в первый миг поразит какая-нибудь новая, незнакомая черта - пробивающиеся усики, другая прическа, чужая интонация, повадка…
Но глаза, а в особенности та вечная, никогда не изменяющаяся у человека световая точка в зрачке, единственное, неповторимое выражение лица, манера морщить нос, запах кожи - все это прежнее, хорошо знакомое, вечное, как их взаимная приязнь и дружба на всю жизнь.
Они еще не сказали друг другу ни одного толкового слова, а уже между ними установилось то глубокое, безошибочное понимание, которое связывает лишь людей, съевших вместе, как говорится, пуд соли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74