Я положил ему руку на плечо и сказал, что чужак – враг беббе и находится под моей защитой.
– Враг беббе! Ты знаешь их, их тропы? – спросил он взволнованно курда.
– Да, знаю.
– Тогда нам есть, о чем поговорить!
Сказав это, Амад эль-Гандур круто повернулся и снова сел у тела отца. Я поведал персу историю курда, и тот согласился оставить его в лагере. Через некоторое время вернулись всадники и доложили, что беббе ускакали довольно далеко на юг и потом свернули к холмам Мериван. Их нечего было пока бояться, и персы успокоились, приняв, разумеется, какие-то меры предосторожности. Я разыскал Амада и попросил по возможности сохранять спокойствие.
– Спокойствие? – переспросил Амад. – Спокоен только вот он! – И юноша указал на убитого. – К сожалению, ему не суждено упокоиться в фамильной усыпальнице хаддединов и быть похороненным детьми своего клана, которые оплакали бы его. Он будет лежать в этой чужой земле, а над ней будет парить его дух. Неужели ты думаешь, что этот дух не станет просить меня о мести? Я видел обоих – и того, кто его застрелил, и того, кто его зарезал. Они оба ускакали, но я доберусь до них и отправлю к шайтану!
– Я понимаю твои гнев и боль, но прошу тебя сохранять ясность глаз и ума. Вот ты собираешься ехать за беббе и мстить за смерть отца. А ты представляешь, что это значит?
– Тар, кровная месть, требует этого, и я должен повиноваться. Ты христианин, эмир, и не поймешь этого! – Он помолчал с минуту, а потом спросил: – Ты поедешь со мной, эмир?
Я покачал головой. Он сразу сник и тихо произнес:
– Я знал, что Аллах создал землю, на которой нет ни дружбы, ни благодарности.
– У тебя ложное представление об этих добродетелях, – возразил я. – Вспомни, ведь я был верным другом твоему отцу, и ты должен быть мне за это благодарен. Я готов отправиться с тобой к пастбищам Шаммара и разделить опасности, подстерегающие тебя там, но как друг я должен отговорить тебя делать это, потому что ты погибнешь.
– Еще раз повторяю: ты христианин и ведешь себя соответственно. Аллах желает, чтобы я отомстил, отец дал мне об этом знать сегодня вечером. А теперь прошу: оставь меня одного!
– Я исполню твое желание, но при одном условии – ты ничего не будешь предпринимать, не обсудив сначала со мной.
Он ничего не ответил. Я подумал, что он может незаметно покинуть нас, и решил не спускать с него глаз.
Проснувшись утром, я обнаружил его на прежнем месте, но рядом с ним сидел курд-соран, и они что-то горячо обсуждали. Остальные тоже проснулись. Перс ждал возле палатки и разговаривал с закутанными в паранджи женщинами.
– Эмир, я хочу похоронить отца. Ты поможешь мне? – обратился ко мне Амад эль-Гандур.
– Да. Где хоронить?
– Этот человек говорит, что там, наверху, между скалами, есть место, где утром и вечером появляется солнце. Я хотел бы посмотреть его.
– Я пойду с тобой, – сказал я.
Когда перс заметил, что я поднялся, он тоже встал и подошел ко мне, чтобы пожелать доброго утра, а когда узнал, зачем мы идем наверх, вызвался сопровождать нас. Высоко на скале мы обнаружили подходящее место и решили сделать могилу там. Рядом была хижина курда-сорана, а чуть дальше – закрытая с трех сторон небольшая площадка, подходящая для лагеря, к тому же рядом имелся ручей. Мы посовещались и решили перебираться сюда со всем скарбом и животными. Переезд проходил не без сложностей, но благополучно завершился. Пока здоровые и легкораненые копали могилу, другие сооружали хижину, в которой женская половина отделялась от мужской плотной изгородью из ветвей. Лошадей, не выносивших запаха верблюдов, тоже разместили отдельно.
К полудню все в лагере было в идеальном порядке. У перса имелся большой запас муки, кофе, табака и других важных продуктов. Мясо мы могли добыть охотой, так что ни в чем не нуждались.
Могилу закончили позже. Тело нужно было хоронить на закате, во время могреба, вечерней молитвы. Амад эль-Гандур сам готовил отца к погребению, хотя по законам ислама не имел на это права.
Солнце уже зависло над горизонтом, когда небольшая траурная процессия двинулась. Впереди шли Алло и курд, несшие на ветвях тело Мохаммеда, все остальные парами шли следом, а Амад ждал нас у могилы. Вход глядел на юго-запад, в сторону Мекки, а когда умершего усаживали, его лицо было обращено туда, где Пророк мусульман принимал подношения ангелов.
Амад повернул ко мне бледное лицо и спросил:
– Эмир, хоть ты и христианин, но ты был в Мекке и знаешь священную книгу. Ты можешь оказать своему усопшему другу последнюю любезность и произнести для него суру о смерти?
– Хорошо.
– Тогда давай начнем.
Солнце достигло западного горизонта, и все пали ниц для молитвы. Потом поднялись и образовали полукруг у входа в захоронение. Это было великое мгновение. Мертвый сидел прямо в своем последнем жилище. Закат отбрасывал пурпурные тени на беломраморное лицо, а слабый ветерок шевелил седую бороду.
Амад эль-Гандур повернулся в сторону Мекки, поднял руки и проговорил:
– Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Хвала Аллаху, господу миров милостивому, милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и просим помочь! Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, – не тех, которые находятся под гнетом, и не заблудших.
Затем поднялся я и, подняв руки так же, как Амад, прочитал отрывок из пятьдесят седьмой суры, который закончил словами:
– И отправили вслед Ису, сына Мариам, и даровали ему Евангелие, и вложили в сердца тех, которые последовали за ним, кротость и милосердие…
Тут подошли Алло и курд-соран, чтобы закрыть могилу. Я хотел уже снова взять слово, как мне сделал знак перс. Он вышел вперед и прочитал несколько строк из восемьдесят второй суры.
Теперь могила была закрыта, и осталась последняя молитва. И опять меня удержали. Вышел Халеф. В глазах маленького хаджи блестели слезы, и голос его дрожал, когда он, стоя на коленях, молился.
Да, это были редкостные похороны. Один христианин, два суннита и один шиит говорили над могилой умершего. Что касается меня, то я не счел за прегрешение попрощаться с другом на его языке, а участие перса служило доказательством того, что мусульманская религия глубоко проникла в сердце и души разных народов. Халефа за его теплые слова я смог просто обнять за плечи, но знал, что он соблюдал мусульманские обычаи только внешне – внутри это был христианин.
Мы собрались покинуть скалу. Тут Амад своим кинжалом отколол от камня на могиле кусок и спрятал его. Я знал, что это значит: никто не в силах удержать его от кровной мести. В течение вечера он ничего не ел и не пил, не участвовал в наших разговорах и ответил только на одно замечание.
– Ты ведь знаешь, – обратился я к нему, – что Мохаммед Эмин забрал обратно своего вороного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
– Враг беббе! Ты знаешь их, их тропы? – спросил он взволнованно курда.
– Да, знаю.
– Тогда нам есть, о чем поговорить!
Сказав это, Амад эль-Гандур круто повернулся и снова сел у тела отца. Я поведал персу историю курда, и тот согласился оставить его в лагере. Через некоторое время вернулись всадники и доложили, что беббе ускакали довольно далеко на юг и потом свернули к холмам Мериван. Их нечего было пока бояться, и персы успокоились, приняв, разумеется, какие-то меры предосторожности. Я разыскал Амада и попросил по возможности сохранять спокойствие.
– Спокойствие? – переспросил Амад. – Спокоен только вот он! – И юноша указал на убитого. – К сожалению, ему не суждено упокоиться в фамильной усыпальнице хаддединов и быть похороненным детьми своего клана, которые оплакали бы его. Он будет лежать в этой чужой земле, а над ней будет парить его дух. Неужели ты думаешь, что этот дух не станет просить меня о мести? Я видел обоих – и того, кто его застрелил, и того, кто его зарезал. Они оба ускакали, но я доберусь до них и отправлю к шайтану!
– Я понимаю твои гнев и боль, но прошу тебя сохранять ясность глаз и ума. Вот ты собираешься ехать за беббе и мстить за смерть отца. А ты представляешь, что это значит?
– Тар, кровная месть, требует этого, и я должен повиноваться. Ты христианин, эмир, и не поймешь этого! – Он помолчал с минуту, а потом спросил: – Ты поедешь со мной, эмир?
Я покачал головой. Он сразу сник и тихо произнес:
– Я знал, что Аллах создал землю, на которой нет ни дружбы, ни благодарности.
– У тебя ложное представление об этих добродетелях, – возразил я. – Вспомни, ведь я был верным другом твоему отцу, и ты должен быть мне за это благодарен. Я готов отправиться с тобой к пастбищам Шаммара и разделить опасности, подстерегающие тебя там, но как друг я должен отговорить тебя делать это, потому что ты погибнешь.
– Еще раз повторяю: ты христианин и ведешь себя соответственно. Аллах желает, чтобы я отомстил, отец дал мне об этом знать сегодня вечером. А теперь прошу: оставь меня одного!
– Я исполню твое желание, но при одном условии – ты ничего не будешь предпринимать, не обсудив сначала со мной.
Он ничего не ответил. Я подумал, что он может незаметно покинуть нас, и решил не спускать с него глаз.
Проснувшись утром, я обнаружил его на прежнем месте, но рядом с ним сидел курд-соран, и они что-то горячо обсуждали. Остальные тоже проснулись. Перс ждал возле палатки и разговаривал с закутанными в паранджи женщинами.
– Эмир, я хочу похоронить отца. Ты поможешь мне? – обратился ко мне Амад эль-Гандур.
– Да. Где хоронить?
– Этот человек говорит, что там, наверху, между скалами, есть место, где утром и вечером появляется солнце. Я хотел бы посмотреть его.
– Я пойду с тобой, – сказал я.
Когда перс заметил, что я поднялся, он тоже встал и подошел ко мне, чтобы пожелать доброго утра, а когда узнал, зачем мы идем наверх, вызвался сопровождать нас. Высоко на скале мы обнаружили подходящее место и решили сделать могилу там. Рядом была хижина курда-сорана, а чуть дальше – закрытая с трех сторон небольшая площадка, подходящая для лагеря, к тому же рядом имелся ручей. Мы посовещались и решили перебираться сюда со всем скарбом и животными. Переезд проходил не без сложностей, но благополучно завершился. Пока здоровые и легкораненые копали могилу, другие сооружали хижину, в которой женская половина отделялась от мужской плотной изгородью из ветвей. Лошадей, не выносивших запаха верблюдов, тоже разместили отдельно.
К полудню все в лагере было в идеальном порядке. У перса имелся большой запас муки, кофе, табака и других важных продуктов. Мясо мы могли добыть охотой, так что ни в чем не нуждались.
Могилу закончили позже. Тело нужно было хоронить на закате, во время могреба, вечерней молитвы. Амад эль-Гандур сам готовил отца к погребению, хотя по законам ислама не имел на это права.
Солнце уже зависло над горизонтом, когда небольшая траурная процессия двинулась. Впереди шли Алло и курд, несшие на ветвях тело Мохаммеда, все остальные парами шли следом, а Амад ждал нас у могилы. Вход глядел на юго-запад, в сторону Мекки, а когда умершего усаживали, его лицо было обращено туда, где Пророк мусульман принимал подношения ангелов.
Амад повернул ко мне бледное лицо и спросил:
– Эмир, хоть ты и христианин, но ты был в Мекке и знаешь священную книгу. Ты можешь оказать своему усопшему другу последнюю любезность и произнести для него суру о смерти?
– Хорошо.
– Тогда давай начнем.
Солнце достигло западного горизонта, и все пали ниц для молитвы. Потом поднялись и образовали полукруг у входа в захоронение. Это было великое мгновение. Мертвый сидел прямо в своем последнем жилище. Закат отбрасывал пурпурные тени на беломраморное лицо, а слабый ветерок шевелил седую бороду.
Амад эль-Гандур повернулся в сторону Мекки, поднял руки и проговорил:
– Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Хвала Аллаху, господу миров милостивому, милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и просим помочь! Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, – не тех, которые находятся под гнетом, и не заблудших.
Затем поднялся я и, подняв руки так же, как Амад, прочитал отрывок из пятьдесят седьмой суры, который закончил словами:
– И отправили вслед Ису, сына Мариам, и даровали ему Евангелие, и вложили в сердца тех, которые последовали за ним, кротость и милосердие…
Тут подошли Алло и курд-соран, чтобы закрыть могилу. Я хотел уже снова взять слово, как мне сделал знак перс. Он вышел вперед и прочитал несколько строк из восемьдесят второй суры.
Теперь могила была закрыта, и осталась последняя молитва. И опять меня удержали. Вышел Халеф. В глазах маленького хаджи блестели слезы, и голос его дрожал, когда он, стоя на коленях, молился.
Да, это были редкостные похороны. Один христианин, два суннита и один шиит говорили над могилой умершего. Что касается меня, то я не счел за прегрешение попрощаться с другом на его языке, а участие перса служило доказательством того, что мусульманская религия глубоко проникла в сердце и души разных народов. Халефа за его теплые слова я смог просто обнять за плечи, но знал, что он соблюдал мусульманские обычаи только внешне – внутри это был христианин.
Мы собрались покинуть скалу. Тут Амад своим кинжалом отколол от камня на могиле кусок и спрятал его. Я знал, что это значит: никто не в силах удержать его от кровной мести. В течение вечера он ничего не ел и не пил, не участвовал в наших разговорах и ответил только на одно замечание.
– Ты ведь знаешь, – обратился я к нему, – что Мохаммед Эмин забрал обратно своего вороного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104