Я полагаю, он спрашивает разрешения у своего дяди даже в тех случаях, когда ему приспичит.
— Это еще хуже, — пробормотал Скаурус.
Ортайяс был трусом и дураком; его дядя Варданес — ни тем и ни другим. И хотя он старался скрывать свое истинное лицо, кое-что всплывало. Старший Сфранцез был наделен холодной, расчетливой жестокостью и ничем не походил на племянника. Римлянин мог бы, пожалуй, даже служить Варданесу Сфранцезу, если бы тот не пытался скрыть это свое качество за маской дружелюбия. Улыбка его напоминала румяна, накладываемые на труп, и у Марка волосы вставали дыбом каждый раз, когда он думал об этом. Разумеется, ужас и омерзение можно было на время подавить, но трибун достаточно хорошо знал себя, чтобы утверждать с полной уверенностью: даже самая лучшая оплата не сможет прогнать эти чувства навсегда. Знал он и то, что не сумеет убедить Хелвис. Единственным принципом, которым руководствовались намдалени, воюя за Видессос, были деньги. И чем выше оплата и меньше риска, тем лучше.
Хелвис подошла к маленькому алтарю, установленному ею недавно у восточной стены комнаты, зажгла благовония и сказала:
— Какое бы решение ты ни принял, Фос заслуживает того, чтобы его возблагодарили.
Сладковатый аромат благовоний заполнил маленькую комнату. Трибун молчал, и тогда она подошла к нему, рассерженная уже не на шутку.
— Ты должен это сделать. Ты, а не я. Один Фос знает, почему он дает тебе такую возможность подняться, в то время как ты ничего не делаешь для него. Возьми. — Хелвис протянула ему маленькую алебастровую курильницу с дымящимися благовониями. Это гневное быстрое движение руки уничтожило последнюю возможность сохранить мир между ними.
— Вероятно, потому что он спит, твой Фос, или, что еще более вероятно, потому что его вообще не существует, — зарычал трибун.
Испуганный взгляд Хелвис заставил его пожалеть о своих словах, но сказано было слишком много, чтобы теперь отступать.
— Если твой драгоценный Фос сводит верующих в могилу, если он допускает, чтобы их разрывали в кровавые клочья банды поклоняющихся дьяволу дикарей, то какая от него может быть польза? Если тебе так нужен бог, выбери хотя бы такого, чтобы стоил молитвы!
Опытный теолог нашел бы множество ответов на этот резкий выпад. Он сказал бы, что дьявольский соперник Фоса, Скотос, воюет на стороне каздов и обеспечивает им удачу. Что, с точки зрения намдалени, видессиане верили в бога не так, как надо, были еретиками, а значит, не заслуживали его защиты. Но трибун бросил вызов самой основе веры Хелвис.
— Богохульствуешь! — прошептала она и сильно ударила его по щеке. Через мгновение она разрыдалась.
Мальрик проснулся и тоже заплакал.
— Иди спать, — сказал Скаурус, но резкий тон его голоса, заставлявший трепетать сердца легионеров, только испугал малыша, и он заревел еще громче. Гневно взглянув на трибуна, Хелвис склонилась к сыну и начала успокаивать его. Марк, слишком расстроенный, чтобы стоять на месте, нервно ходил по комнате; гнев его стал остывать, когда всхлипывания Мальрика утихли и ребенок принялся сонно посапывать носом. Хелвис взглянула на трибуна.
— Прости, что я ударила тебя, — сказала Хелвис без выражения. Скаурус потер щеку.
— Забудь об этом. Я сам виноват.
Словно чужие, смотрели они друг на друга. Несмотря на дитя, которое носила под сердцем Хелвис, они слишком часто теперь казались друг другу посторонними.
«О чем я думал, — спросил себя Скаурус, когда хотел, чтобы она разделила мою жизнь?»
По тому полуоценивающему, полузадумчивому взгляду, который Хелвис бросила на него, было видно, что она размышляет о том же. Марк помог ей подняться на ноги, и тепло ее руки напомнило ему об одной из причин, побудившей их жить вместе. Хелвис была беременна четыре месяца, но живот уже начал округляться, грудь стала тяжелее, хотя посторонний наблюдатель мог и не заметить этого. Марк попытался обнять жену, но она вывернулась.
— Что хорошего это принесет? — спросила Хелвис, отворачиваясь. — Ничему не поможет, ничего не изменит. Просто отложит проблему на потом. Сейчас, когда мы оба злимся, это совершенно лишнее.
Трибун проглотил уже готовый сорваться с языка гневный ответ. Раньше их ссоры часто кончались тем, что они вместе падали в постель, но с тех пор как она зачала, желание приходило к ней все реже и реже. Понимая, что это естественно, Скаурус не был слишком настойчив. Однако сегодня он хотел ее и, кроме того, надеялся, что это поможет им восстановить добрые отношения. Марк положил ладони ей на плечи. Она вздрогнула.
— Тебе абсолютно наплевать на то, что я чувствую, — вспыхнула Хелвис. — Удовольствия — это все, о чем ты думаешь.
— Если бы это было так, я бы уже давно гулял на стороне.
Хелвис снова начала плакать, на этот раз не громко, как прежде, а тихо и безнадежно, не пытаясь вытереть слезы с лица. Они продолжали течь по ее щекам, даже когда она потушила лампу и скользнула под шерстяное одеяло. Скаурус неподвижно стоял в полной темноте, прислушиваясь к затихающим всхлипываниям. Наконец он наклонился, чтобы погладить ее в хоть как-то утешить. Она отшатнулась от его прикосновения, как от удара. Не желая больше тревожить ее, трибун осторожно лег в постель. Сладкий аромат благовоний все еще щекотал его ноздри, напоминая слабый запах трупа. Скаурус долго смотрел в потолок, хотя в темноте ровным счетом ничего не было видно, но в конце концов усталость взяла свое и он заснул.
Наутро Марк чувствовал себя таким же усталым и опустошенным, как после целого дня битвы. Лицо Хелвис покраснело и распухло от слез. Они разговаривали с осторожной вежливостью, стараясь не касаться вчерашней раны. Но Скаурус знал, что пройдет немало времени, прежде чем эта рана начнет затягиваться, если такое вообще когда-нибудь случится. Он был рад поводу уйти. Хелвис, казалось, тоже вздохнула с облегчением, когда за ним закрылась дверь.
Солдаты, разумеется, ничего не знали о семейных бедах своего командира и возбужденно загудели, увидев золотой с профилем Туризина Гавраса. Трибун ухмыльнулся — расчет его оказался верным: легионеры терпеть не могли Ортайяса Сфранцеза.
— Правильно его мимы показывали, — сказал Муниций. — Туризин Гаврас жив, значит, большой драки не будет — Ортайяс в страхе убежит на край света.
— Да, Гаврас больше подходит на роль Императора, чем этот болван, — согласился Виридовикс. — Он хороший собеседник, на рожу не слишком безобразен и мажет выпить изрядно доброго вина.
Горгидас раздраженно посмотрел на кельта и поинтересовался:
— Какое из этих качеств необходимо для того, чтобы править Империей? Послушать тебя, так из Туризина получится неплохой философ-софист, красивая девчонка, — при этих словах врача Марк заморгал, — или винная губка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Это еще хуже, — пробормотал Скаурус.
Ортайяс был трусом и дураком; его дядя Варданес — ни тем и ни другим. И хотя он старался скрывать свое истинное лицо, кое-что всплывало. Старший Сфранцез был наделен холодной, расчетливой жестокостью и ничем не походил на племянника. Римлянин мог бы, пожалуй, даже служить Варданесу Сфранцезу, если бы тот не пытался скрыть это свое качество за маской дружелюбия. Улыбка его напоминала румяна, накладываемые на труп, и у Марка волосы вставали дыбом каждый раз, когда он думал об этом. Разумеется, ужас и омерзение можно было на время подавить, но трибун достаточно хорошо знал себя, чтобы утверждать с полной уверенностью: даже самая лучшая оплата не сможет прогнать эти чувства навсегда. Знал он и то, что не сумеет убедить Хелвис. Единственным принципом, которым руководствовались намдалени, воюя за Видессос, были деньги. И чем выше оплата и меньше риска, тем лучше.
Хелвис подошла к маленькому алтарю, установленному ею недавно у восточной стены комнаты, зажгла благовония и сказала:
— Какое бы решение ты ни принял, Фос заслуживает того, чтобы его возблагодарили.
Сладковатый аромат благовоний заполнил маленькую комнату. Трибун молчал, и тогда она подошла к нему, рассерженная уже не на шутку.
— Ты должен это сделать. Ты, а не я. Один Фос знает, почему он дает тебе такую возможность подняться, в то время как ты ничего не делаешь для него. Возьми. — Хелвис протянула ему маленькую алебастровую курильницу с дымящимися благовониями. Это гневное быстрое движение руки уничтожило последнюю возможность сохранить мир между ними.
— Вероятно, потому что он спит, твой Фос, или, что еще более вероятно, потому что его вообще не существует, — зарычал трибун.
Испуганный взгляд Хелвис заставил его пожалеть о своих словах, но сказано было слишком много, чтобы теперь отступать.
— Если твой драгоценный Фос сводит верующих в могилу, если он допускает, чтобы их разрывали в кровавые клочья банды поклоняющихся дьяволу дикарей, то какая от него может быть польза? Если тебе так нужен бог, выбери хотя бы такого, чтобы стоил молитвы!
Опытный теолог нашел бы множество ответов на этот резкий выпад. Он сказал бы, что дьявольский соперник Фоса, Скотос, воюет на стороне каздов и обеспечивает им удачу. Что, с точки зрения намдалени, видессиане верили в бога не так, как надо, были еретиками, а значит, не заслуживали его защиты. Но трибун бросил вызов самой основе веры Хелвис.
— Богохульствуешь! — прошептала она и сильно ударила его по щеке. Через мгновение она разрыдалась.
Мальрик проснулся и тоже заплакал.
— Иди спать, — сказал Скаурус, но резкий тон его голоса, заставлявший трепетать сердца легионеров, только испугал малыша, и он заревел еще громче. Гневно взглянув на трибуна, Хелвис склонилась к сыну и начала успокаивать его. Марк, слишком расстроенный, чтобы стоять на месте, нервно ходил по комнате; гнев его стал остывать, когда всхлипывания Мальрика утихли и ребенок принялся сонно посапывать носом. Хелвис взглянула на трибуна.
— Прости, что я ударила тебя, — сказала Хелвис без выражения. Скаурус потер щеку.
— Забудь об этом. Я сам виноват.
Словно чужие, смотрели они друг на друга. Несмотря на дитя, которое носила под сердцем Хелвис, они слишком часто теперь казались друг другу посторонними.
«О чем я думал, — спросил себя Скаурус, когда хотел, чтобы она разделила мою жизнь?»
По тому полуоценивающему, полузадумчивому взгляду, который Хелвис бросила на него, было видно, что она размышляет о том же. Марк помог ей подняться на ноги, и тепло ее руки напомнило ему об одной из причин, побудившей их жить вместе. Хелвис была беременна четыре месяца, но живот уже начал округляться, грудь стала тяжелее, хотя посторонний наблюдатель мог и не заметить этого. Марк попытался обнять жену, но она вывернулась.
— Что хорошего это принесет? — спросила Хелвис, отворачиваясь. — Ничему не поможет, ничего не изменит. Просто отложит проблему на потом. Сейчас, когда мы оба злимся, это совершенно лишнее.
Трибун проглотил уже готовый сорваться с языка гневный ответ. Раньше их ссоры часто кончались тем, что они вместе падали в постель, но с тех пор как она зачала, желание приходило к ней все реже и реже. Понимая, что это естественно, Скаурус не был слишком настойчив. Однако сегодня он хотел ее и, кроме того, надеялся, что это поможет им восстановить добрые отношения. Марк положил ладони ей на плечи. Она вздрогнула.
— Тебе абсолютно наплевать на то, что я чувствую, — вспыхнула Хелвис. — Удовольствия — это все, о чем ты думаешь.
— Если бы это было так, я бы уже давно гулял на стороне.
Хелвис снова начала плакать, на этот раз не громко, как прежде, а тихо и безнадежно, не пытаясь вытереть слезы с лица. Они продолжали течь по ее щекам, даже когда она потушила лампу и скользнула под шерстяное одеяло. Скаурус неподвижно стоял в полной темноте, прислушиваясь к затихающим всхлипываниям. Наконец он наклонился, чтобы погладить ее в хоть как-то утешить. Она отшатнулась от его прикосновения, как от удара. Не желая больше тревожить ее, трибун осторожно лег в постель. Сладкий аромат благовоний все еще щекотал его ноздри, напоминая слабый запах трупа. Скаурус долго смотрел в потолок, хотя в темноте ровным счетом ничего не было видно, но в конце концов усталость взяла свое и он заснул.
Наутро Марк чувствовал себя таким же усталым и опустошенным, как после целого дня битвы. Лицо Хелвис покраснело и распухло от слез. Они разговаривали с осторожной вежливостью, стараясь не касаться вчерашней раны. Но Скаурус знал, что пройдет немало времени, прежде чем эта рана начнет затягиваться, если такое вообще когда-нибудь случится. Он был рад поводу уйти. Хелвис, казалось, тоже вздохнула с облегчением, когда за ним закрылась дверь.
Солдаты, разумеется, ничего не знали о семейных бедах своего командира и возбужденно загудели, увидев золотой с профилем Туризина Гавраса. Трибун ухмыльнулся — расчет его оказался верным: легионеры терпеть не могли Ортайяса Сфранцеза.
— Правильно его мимы показывали, — сказал Муниций. — Туризин Гаврас жив, значит, большой драки не будет — Ортайяс в страхе убежит на край света.
— Да, Гаврас больше подходит на роль Императора, чем этот болван, — согласился Виридовикс. — Он хороший собеседник, на рожу не слишком безобразен и мажет выпить изрядно доброго вина.
Горгидас раздраженно посмотрел на кельта и поинтересовался:
— Какое из этих качеств необходимо для того, чтобы править Империей? Послушать тебя, так из Туризина получится неплохой философ-софист, красивая девчонка, — при этих словах врача Марк заморгал, — или винная губка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113