По-видимому, все было в порядке, поскольку проводив императрицу взглядом, повитуха повернулась к Маниакису:
— Как я уже сказала, я нахожу твою жену беременной, величайший. Хотя, видит Фос, я бы предпочла, чтобы дела обстояли иначе!
Маниакис без труда понял искорку, мелькнувшую в черных глазах повитухи. “Мужчины, что с них взять”, — говорила эта искорка.
— Ну почему все думают, что в этом виноват только я? — неожиданно для себя самого проговорил он несчастным голосом.
— Никак ты хочешь сообщить мне, что совсем не величайший является отцом будущего наследника? — сладким голосом осведомилась повитуха.
Маниакису осталось лишь воздеть руки к небу, дабы убедить Зоиль, что он вовсе не такой кровожадный дикий зверь, каким может показаться. Впрочем, если повитухе угодно так думать, с этим все равно ничего не поделаешь.
— Сделай для нее все, что в твоих силах, — попросил он.
— Я всегда выкладываюсь до последнего, величайший, — со спокойным достоинством ответила Зоиль, поджав губы так, что почти исчезла линия рта. — А если на сей раз меня постигнет неудача, тогда… Ну что ж, тогда, — да благословит Фос мастерство мага-врачевателя и хирурга. Вы уже послали за ними, величайший?
— Послал, — вздохнул Маниакис. — Просто мне не хотелось, чтобы они появились в резиденции, пока ты не проследуешь вслед за Нифоной в Красную комнату и не затворишь за собой дверь.
Зоиль задумалась, взвешивая услышанное.
— Быть может, ты и не безнадежен, — произнесла она наконец и исчезла за дверями прежде, чем Маниакису пришел на ум достойный ответ.
Не прошло и двух минут после ухода повитухи, как Камеас препроводил в столовую двух мужчин.
— Величайший, — сказал он, — позволь представить тебе мага-врачевателя Филета и знаменитого хирурга Осрония.
Оба лекаря распростерлись на полу перед Автократором. Филет был высок и тощ, с изборожденным морщинами лицом, веснушчатым бритым черепом и белой, как свежевыпавший снег, бородой. На его простой голубой рясе не имелось никаких украшений, кроме небольшого золотого кружка на левой стороне груди, символа великого Фоса. Осроний был несколькими годами младше Филета, тоже очень высокий, но более плотный. Его борода только начинала седеть. Он был тоже в простой, но черной рясе. Маниакис пригляделся к этому мрачному одеянию, пытаясь понять, нет ли на нем старых пятен крови. Может, и были. Трудно сказать. Осроний принес с собой небольшую кожаную суму, тоже черную. Маниакис старался не думать о лежавших в этой суме острых ножах.
— Надеюсь, вы не будете на меня в обиде, — сказал Автократор, когда оба лекаря поднялись с пола, — если я выражу надежду, что здесь и сегодня ваше искусство не пригодится. Но затраченное вами время будет оплачено в любом случае.
— Часть полученного мною золота будет передана сакелларию Высокого храма, остальное пойдет на содержание Чародейской коллегии, — ответил Филет; маги-врачеватели, подобно другим священнослужителям, были связаны обетом жить в бедности.
Осроний просто поклонился Маниакису. Будучи мирянином, плату, полученную от Автократора, он положит в свой кошелек.
— Будь добр, — сказал Маниакис Камеасу, — проводи этих почтенных людей в зал, находящийся напротив дверей в Красную комнату. Доставь туда кресла, дабы они могли устроиться поудобнее. Проследи, чтобы им подали кушанья и вино, а также выполнили все другие пожелания, если таковые у них появятся.
— Разумеется, величайший, — ответил постельничий.
Маниакис понимал, что нет никакой нужды отдавать подробные распоряжения Камеасу, ибо оказание подобных услуг на высшем уровне являлось предметом особой гордости постельничего и было для него делом привычным. Мелочные придирки Автократора были вызваны тем, что он, по вполне понятным причинам, очень нервничал, и постельничий просто не снисходил до того, чтобы их замечать.
Сопровождаемый Филетом и Осронием, евнух вышел, оставив Маниакиса наедине с обуревавшими того тревогами. Предупреждение, сделанное Зоиль сразу после предыдущих родов Нифоны; встревоженные взгляды, которые повитуха сегодня бросала на императрицу; упрямая решимость Нифоны дать империи наследника или умереть при этой попытке; собственные страхи Маниакиса, опасавшегося за жизнь жены… Эти чувства образовали гремучую смесь, заставлявшую его сердце бешено колотиться в груди, словно накануне решающего сражения.
Стук в дверь заставил его резко вскочить и повернуться лицом к входу.
— Извини, если напугала, — произнесла Лиция. — Я просто хотела сказать тебе, что молю Господа нашего, благого и премудрого, чтобы он наградил тебя сыном и наследником, а также сохранил жизнь императрице.
— Благодарю тебя, кузина, — ответил Маниакис. — Я непрерывно возношу молитвы. Надеюсь, Фос прислушается к ним. — Он быстро очертил у сердца магический круг.
Лиция повторила его жест. Он ожидал обычных уверений, что все обойдется благополучно, но она сказала:
— Мне не хотелось, чтобы ты сидел в одиночестве, снедаемый тревогой, ибо ничего другого ты сейчас делать не можешь.
— Спасибо. — Маниакису удалось выдавить из себя нечто отдаленно напоминавшее смешок. — Ты очень добра. Теперь мы будем сидеть здесь вдвоем, снедаемые тревогой, ибо ничего другого мы сейчас делать не можем.
— Наверное, — улыбнулась Лиция. — Но вдвоем все-таки легче. Может, приказать слуге подать вина? Вино тебя немного успокоит.
— Спасибо за заботу, но, пожалуй, не надо, — ответил Маниакис. — Если начну пить, думаю, что не смогу остановиться, пока не напьюсь. Нельзя, чтобы у меня дрожали руки, когда Нифона или повитуха передадут мне ребенка. Нет ничего дурного в том, чтобы тревожиться, когда есть веская причина для тревоги. Вскоре эта причина отпадет; все окончится прекрасно, я уверен.
— Великий Фос не допустит, чтобы случилось иначе. — Лиция набрала в грудь воздуха, явно собираясь что-то добавить, но лишь покачала головой. — Великий Фос не допустит, чтобы случилось иначе, — мягко повторила она.
Маниакис хотел было спросить кузину, о чем именно та предпочла умолчать, но решил, что лучше не знать этого.
Неловкая, какая-то неуклюжая беседа продолжалась еще пару минут, а затем в залу вошел его отец. Увидев Лицию, старший Маниакис ничуть не удивился.
— Помню, как я сам сгорал от волнения и метался из угла в угол, когда на свет должен был появиться ты, — сказал он сыну. — Мне казалось, что прошла целая вечность. Хотя готов поклясться, для твоей матери время тянулось еще медленнее. — Он вздохнул:
— Теперь мне кажется, что с тех пор минуло всего два-три года, а ведь я уже дед!
Вскоре в зале один за другим появились Регорий с Симватием. Парсманий, квартировавший не в резиденции, прибыл заметно позже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
— Как я уже сказала, я нахожу твою жену беременной, величайший. Хотя, видит Фос, я бы предпочла, чтобы дела обстояли иначе!
Маниакис без труда понял искорку, мелькнувшую в черных глазах повитухи. “Мужчины, что с них взять”, — говорила эта искорка.
— Ну почему все думают, что в этом виноват только я? — неожиданно для себя самого проговорил он несчастным голосом.
— Никак ты хочешь сообщить мне, что совсем не величайший является отцом будущего наследника? — сладким голосом осведомилась повитуха.
Маниакису осталось лишь воздеть руки к небу, дабы убедить Зоиль, что он вовсе не такой кровожадный дикий зверь, каким может показаться. Впрочем, если повитухе угодно так думать, с этим все равно ничего не поделаешь.
— Сделай для нее все, что в твоих силах, — попросил он.
— Я всегда выкладываюсь до последнего, величайший, — со спокойным достоинством ответила Зоиль, поджав губы так, что почти исчезла линия рта. — А если на сей раз меня постигнет неудача, тогда… Ну что ж, тогда, — да благословит Фос мастерство мага-врачевателя и хирурга. Вы уже послали за ними, величайший?
— Послал, — вздохнул Маниакис. — Просто мне не хотелось, чтобы они появились в резиденции, пока ты не проследуешь вслед за Нифоной в Красную комнату и не затворишь за собой дверь.
Зоиль задумалась, взвешивая услышанное.
— Быть может, ты и не безнадежен, — произнесла она наконец и исчезла за дверями прежде, чем Маниакису пришел на ум достойный ответ.
Не прошло и двух минут после ухода повитухи, как Камеас препроводил в столовую двух мужчин.
— Величайший, — сказал он, — позволь представить тебе мага-врачевателя Филета и знаменитого хирурга Осрония.
Оба лекаря распростерлись на полу перед Автократором. Филет был высок и тощ, с изборожденным морщинами лицом, веснушчатым бритым черепом и белой, как свежевыпавший снег, бородой. На его простой голубой рясе не имелось никаких украшений, кроме небольшого золотого кружка на левой стороне груди, символа великого Фоса. Осроний был несколькими годами младше Филета, тоже очень высокий, но более плотный. Его борода только начинала седеть. Он был тоже в простой, но черной рясе. Маниакис пригляделся к этому мрачному одеянию, пытаясь понять, нет ли на нем старых пятен крови. Может, и были. Трудно сказать. Осроний принес с собой небольшую кожаную суму, тоже черную. Маниакис старался не думать о лежавших в этой суме острых ножах.
— Надеюсь, вы не будете на меня в обиде, — сказал Автократор, когда оба лекаря поднялись с пола, — если я выражу надежду, что здесь и сегодня ваше искусство не пригодится. Но затраченное вами время будет оплачено в любом случае.
— Часть полученного мною золота будет передана сакелларию Высокого храма, остальное пойдет на содержание Чародейской коллегии, — ответил Филет; маги-врачеватели, подобно другим священнослужителям, были связаны обетом жить в бедности.
Осроний просто поклонился Маниакису. Будучи мирянином, плату, полученную от Автократора, он положит в свой кошелек.
— Будь добр, — сказал Маниакис Камеасу, — проводи этих почтенных людей в зал, находящийся напротив дверей в Красную комнату. Доставь туда кресла, дабы они могли устроиться поудобнее. Проследи, чтобы им подали кушанья и вино, а также выполнили все другие пожелания, если таковые у них появятся.
— Разумеется, величайший, — ответил постельничий.
Маниакис понимал, что нет никакой нужды отдавать подробные распоряжения Камеасу, ибо оказание подобных услуг на высшем уровне являлось предметом особой гордости постельничего и было для него делом привычным. Мелочные придирки Автократора были вызваны тем, что он, по вполне понятным причинам, очень нервничал, и постельничий просто не снисходил до того, чтобы их замечать.
Сопровождаемый Филетом и Осронием, евнух вышел, оставив Маниакиса наедине с обуревавшими того тревогами. Предупреждение, сделанное Зоиль сразу после предыдущих родов Нифоны; встревоженные взгляды, которые повитуха сегодня бросала на императрицу; упрямая решимость Нифоны дать империи наследника или умереть при этой попытке; собственные страхи Маниакиса, опасавшегося за жизнь жены… Эти чувства образовали гремучую смесь, заставлявшую его сердце бешено колотиться в груди, словно накануне решающего сражения.
Стук в дверь заставил его резко вскочить и повернуться лицом к входу.
— Извини, если напугала, — произнесла Лиция. — Я просто хотела сказать тебе, что молю Господа нашего, благого и премудрого, чтобы он наградил тебя сыном и наследником, а также сохранил жизнь императрице.
— Благодарю тебя, кузина, — ответил Маниакис. — Я непрерывно возношу молитвы. Надеюсь, Фос прислушается к ним. — Он быстро очертил у сердца магический круг.
Лиция повторила его жест. Он ожидал обычных уверений, что все обойдется благополучно, но она сказала:
— Мне не хотелось, чтобы ты сидел в одиночестве, снедаемый тревогой, ибо ничего другого ты сейчас делать не можешь.
— Спасибо. — Маниакису удалось выдавить из себя нечто отдаленно напоминавшее смешок. — Ты очень добра. Теперь мы будем сидеть здесь вдвоем, снедаемые тревогой, ибо ничего другого мы сейчас делать не можем.
— Наверное, — улыбнулась Лиция. — Но вдвоем все-таки легче. Может, приказать слуге подать вина? Вино тебя немного успокоит.
— Спасибо за заботу, но, пожалуй, не надо, — ответил Маниакис. — Если начну пить, думаю, что не смогу остановиться, пока не напьюсь. Нельзя, чтобы у меня дрожали руки, когда Нифона или повитуха передадут мне ребенка. Нет ничего дурного в том, чтобы тревожиться, когда есть веская причина для тревоги. Вскоре эта причина отпадет; все окончится прекрасно, я уверен.
— Великий Фос не допустит, чтобы случилось иначе. — Лиция набрала в грудь воздуха, явно собираясь что-то добавить, но лишь покачала головой. — Великий Фос не допустит, чтобы случилось иначе, — мягко повторила она.
Маниакис хотел было спросить кузину, о чем именно та предпочла умолчать, но решил, что лучше не знать этого.
Неловкая, какая-то неуклюжая беседа продолжалась еще пару минут, а затем в залу вошел его отец. Увидев Лицию, старший Маниакис ничуть не удивился.
— Помню, как я сам сгорал от волнения и метался из угла в угол, когда на свет должен был появиться ты, — сказал он сыну. — Мне казалось, что прошла целая вечность. Хотя готов поклясться, для твоей матери время тянулось еще медленнее. — Он вздохнул:
— Теперь мне кажется, что с тех пор минуло всего два-три года, а ведь я уже дед!
Вскоре в зале один за другим появились Регорий с Симватием. Парсманий, квартировавший не в резиденции, прибыл заметно позже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148