Но даже при таком стремительном продвижении по службе человек обязан провести день на каждой ступени иерархической лестницы. Тиберий же вознес его к высшему титулу империи на протяжении всего одной фразы. Поистине головокружительный взлет!
— Вряд ли я сильно ошибусь, если добавлю, что они говорили обо мне как о проклятом оборванце-пустозвоне из Васпуракана, обреченном провалиться в ледяную преисподнюю к Скотосу только из-за своего происхождения, если уж не найдется никакой другой причины, — сказал Маниакис. — Должны они были говорить и что-нибудь в том духе, что все васпураканцы — еретики, верно?
Голова Тиберия качнулась вверх-вниз. Маловероятно, что это было сознательное движение. Скорее всего, его заставила кивнуть сильная волна, ударившая в борт корабля.
— Что-то в таком роде болтали, только я не слушал, — ответил он.
Следовало бы раздавить в зародыше эту маленькую ложь, пока она не превратилась в большую. Если бы сказанное Тиберием было правдой, он не заготовил бы своего тяжеловесного приветствия, которое могло сработать как капкан. Но Маниакис предпочел посмотреть на это сквозь пальцы, чтобы надежнее привлечь иподрунгария на свою сторону. Очертив над своим сердцем знак солнца, он веско сказал:
— Мои предки — выходцы из Васпуракана, это правда. Но сам я всегда исповедовал истинную веру.
А вот это уже не правда. Во всяком случае, не всегда. Что делать… Да видессийцы силой стащат его с трона и сожгут живьем, попробуй он навязать им религиозные догмы своих предков. Почему-то сами они никогда не упускали случая навязать васпураканцам свои, если появлялась хоть малейшая возможность. Но ничего странного в таком неравноправии они не видели.
Тиберий не распростерся на палубе в полном проскинезисе, но глубоко поклонился, сложившись почти пополам.
— Величайший! — воскликнул он. — Я надеялся! Я возносил молитвы, чтобы все оказалось именно так! Когда все в империи поймут, что это правда, корона Видессии и алые сапоги станут твоими. Да любой живущий ныне человек, если, конечно, он правоверный, будет на троне куда лучше Генесия!
Маниакис с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться, услышав последний весьма сомнительный комплимент. К тому же его пока мало волновало, что думает о его религиозных взглядах большинство подданных империи. Сейчас решающее значение имело то, что думает о них флот.
Позже, если придет успех, будет важно мнение жителей столицы и экуменического патриарха, а также армии, хотя в армии сильно влияние не обращенных в истинную веру васпураканцев.
— И что же ты намерен делать теперь, досточтимый иподрунгарий? — спросил он Тиберия. — Присоединятся ли все твои корабли к моей флотилии? И присоединятся ли ко мне остальные корабли с Ключа? — Маниакис слегка повернул голову и, понизив голос, спросил у Фракса:
— Какую часть флота с Ключа он привел сюда?
— Примерно треть, — ответил тот.
— Весьма осмотрительная стратегия.
Фракс фыркнул:
— Во время гражданской войны осмотрительность по большей части очень расточительная штука.
А Тиберий уже отвечал на вопрос:
— Поскольку я не был в точности осведомлен о твоих взглядах, величайший, то перед отплытием пообещал.., если быть точным, поклялся, что капитанам и командам судов не причинят никакого вреда, независимо от того, согласятся они присоединиться к тебе или откажутся. А это, в свою очередь, зависело от того, каким человеком ты окажешься. — Тиберий выглядел явно обеспокоенным. — Надеюсь, ты не заставишь меня нарушить клятву, величайший?
Маниакис только диву дался, как иподрунгарий мог рассчитывать на успех в случае сражения, принеся подобную клятву. Потом понял и пожал плечами. Действительно, запах ереси мог сплотить капитанов вокруг Генесия, как ничто другое.
— Что ж, — сказал он, — если кто-то предпочитает остаться на стороне кровавого палача, который намерен скормить по кусочку всю Видессийскую империю Царю Царей Сабрацу, — скатертью дорога. Имея командирами подобных болванов, Генесий станет только слабее.
Тиберий обмозговал сказанное и так и эдак, потом все-таки — гораздо медленнее, чем надеялся Маниакис, — обнаружил в шутке соль и рассмеялся:
— Отлично сказано! Ну уж теперь-то, когда доказано, что ты придерживаешься истинной веры, мало кто из моих капитанов не примкнет к правому делу!
— Из тех твоих капитанов, которые находятся здесь? — поинтересовался Маниакис. — А как насчет оставшихся на Ключе?
— Боюсь, большинство из них склонны принять сторону твоего врага, — ответил Тиберий. — Я привел те корабли, капитаны которых сами склонялись присоединиться к тебе.
В этот момент к ограждению правого борта вышел Курикий и встал рядом с Маниакисом. Глаза Тиберия расширились от изумления, когда он узнал казначея.
— Да, я тоже на стороне Маниакиса, — произнес Курикий, — как и многие другие влиятельные люди в столице. То, что ты делаешь сейчас для спасения Видессии, заставляет меня освободить тебя от твоих долговых обязательств по отношению ко мне в знак признательности за твои заслуги перед империей.
— О, ты.., ты очень добр, высокочтимый Курикий, и очень великодушен! — Тиберий поклонился казначею едва ли не ниже, чем Маниакису.
— Скажи, а друнгарий флота на Ключе по-прежнему Эринакий? — спросил Курикий.
— Совершенно верно, — ответил Тиберий. — Генесий уничтожал генералов и назначал новых до тех пор, пока среди них едва ли остался хоть один, способный отличить запад от востока, если ты понимаешь, что я хочу этим сказать. Но он не решился так же разделаться с нами, моряками, понимая, что не сможет найти нам равноценную замену.
— Равноценной замены убитым генералам он тоже так и не нашел, — заметил Маниакис и, понизив голос, попросил Курикия:
— Расскажи мне об этом Эринакии. Ведь мы, васпураканцы, не очень-то смыслим в морских баталиях.
— Он весьма вспыльчив. Можно сказать, всегда как на иголках, — начал Курикий. — За все шесть последних лет ни разу открыто не высказался против Генесия. Но он не задержал нашего торговца, когда мы проходили мимо Ключа; не преследовал нас и потом, хотя легко мог сделать и то и другое. На чьей стороне он сейчас, судить не берусь.
Маниакис задумчиво дергал себя за бороду.
— У собравшихся здесь ноблей имеются с ним какие-нибудь связи? — спросил он наконец.
— Он занимал у меня деньги три года назад, — ответил казначей. — Примерно тогда же, когда и Тиберий. Но Эринакии вернул всю сумму раньше назначенного срока. — В голосе казначея прозвучала обида, будто друнгарий нанес ему ущерб. Впрочем, с его точки зрения, так и было, ведь в результате он частично недополучил свои проценты. — Я должен навести справки, — продолжил Курикий, — но в предварительном порядке скажу, что ни о каких тесных связях между друнгарием и кем-либо из моих единомышленников мне не известно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
— Вряд ли я сильно ошибусь, если добавлю, что они говорили обо мне как о проклятом оборванце-пустозвоне из Васпуракана, обреченном провалиться в ледяную преисподнюю к Скотосу только из-за своего происхождения, если уж не найдется никакой другой причины, — сказал Маниакис. — Должны они были говорить и что-нибудь в том духе, что все васпураканцы — еретики, верно?
Голова Тиберия качнулась вверх-вниз. Маловероятно, что это было сознательное движение. Скорее всего, его заставила кивнуть сильная волна, ударившая в борт корабля.
— Что-то в таком роде болтали, только я не слушал, — ответил он.
Следовало бы раздавить в зародыше эту маленькую ложь, пока она не превратилась в большую. Если бы сказанное Тиберием было правдой, он не заготовил бы своего тяжеловесного приветствия, которое могло сработать как капкан. Но Маниакис предпочел посмотреть на это сквозь пальцы, чтобы надежнее привлечь иподрунгария на свою сторону. Очертив над своим сердцем знак солнца, он веско сказал:
— Мои предки — выходцы из Васпуракана, это правда. Но сам я всегда исповедовал истинную веру.
А вот это уже не правда. Во всяком случае, не всегда. Что делать… Да видессийцы силой стащат его с трона и сожгут живьем, попробуй он навязать им религиозные догмы своих предков. Почему-то сами они никогда не упускали случая навязать васпураканцам свои, если появлялась хоть малейшая возможность. Но ничего странного в таком неравноправии они не видели.
Тиберий не распростерся на палубе в полном проскинезисе, но глубоко поклонился, сложившись почти пополам.
— Величайший! — воскликнул он. — Я надеялся! Я возносил молитвы, чтобы все оказалось именно так! Когда все в империи поймут, что это правда, корона Видессии и алые сапоги станут твоими. Да любой живущий ныне человек, если, конечно, он правоверный, будет на троне куда лучше Генесия!
Маниакис с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться, услышав последний весьма сомнительный комплимент. К тому же его пока мало волновало, что думает о его религиозных взглядах большинство подданных империи. Сейчас решающее значение имело то, что думает о них флот.
Позже, если придет успех, будет важно мнение жителей столицы и экуменического патриарха, а также армии, хотя в армии сильно влияние не обращенных в истинную веру васпураканцев.
— И что же ты намерен делать теперь, досточтимый иподрунгарий? — спросил он Тиберия. — Присоединятся ли все твои корабли к моей флотилии? И присоединятся ли ко мне остальные корабли с Ключа? — Маниакис слегка повернул голову и, понизив голос, спросил у Фракса:
— Какую часть флота с Ключа он привел сюда?
— Примерно треть, — ответил тот.
— Весьма осмотрительная стратегия.
Фракс фыркнул:
— Во время гражданской войны осмотрительность по большей части очень расточительная штука.
А Тиберий уже отвечал на вопрос:
— Поскольку я не был в точности осведомлен о твоих взглядах, величайший, то перед отплытием пообещал.., если быть точным, поклялся, что капитанам и командам судов не причинят никакого вреда, независимо от того, согласятся они присоединиться к тебе или откажутся. А это, в свою очередь, зависело от того, каким человеком ты окажешься. — Тиберий выглядел явно обеспокоенным. — Надеюсь, ты не заставишь меня нарушить клятву, величайший?
Маниакис только диву дался, как иподрунгарий мог рассчитывать на успех в случае сражения, принеся подобную клятву. Потом понял и пожал плечами. Действительно, запах ереси мог сплотить капитанов вокруг Генесия, как ничто другое.
— Что ж, — сказал он, — если кто-то предпочитает остаться на стороне кровавого палача, который намерен скормить по кусочку всю Видессийскую империю Царю Царей Сабрацу, — скатертью дорога. Имея командирами подобных болванов, Генесий станет только слабее.
Тиберий обмозговал сказанное и так и эдак, потом все-таки — гораздо медленнее, чем надеялся Маниакис, — обнаружил в шутке соль и рассмеялся:
— Отлично сказано! Ну уж теперь-то, когда доказано, что ты придерживаешься истинной веры, мало кто из моих капитанов не примкнет к правому делу!
— Из тех твоих капитанов, которые находятся здесь? — поинтересовался Маниакис. — А как насчет оставшихся на Ключе?
— Боюсь, большинство из них склонны принять сторону твоего врага, — ответил Тиберий. — Я привел те корабли, капитаны которых сами склонялись присоединиться к тебе.
В этот момент к ограждению правого борта вышел Курикий и встал рядом с Маниакисом. Глаза Тиберия расширились от изумления, когда он узнал казначея.
— Да, я тоже на стороне Маниакиса, — произнес Курикий, — как и многие другие влиятельные люди в столице. То, что ты делаешь сейчас для спасения Видессии, заставляет меня освободить тебя от твоих долговых обязательств по отношению ко мне в знак признательности за твои заслуги перед империей.
— О, ты.., ты очень добр, высокочтимый Курикий, и очень великодушен! — Тиберий поклонился казначею едва ли не ниже, чем Маниакису.
— Скажи, а друнгарий флота на Ключе по-прежнему Эринакий? — спросил Курикий.
— Совершенно верно, — ответил Тиберий. — Генесий уничтожал генералов и назначал новых до тех пор, пока среди них едва ли остался хоть один, способный отличить запад от востока, если ты понимаешь, что я хочу этим сказать. Но он не решился так же разделаться с нами, моряками, понимая, что не сможет найти нам равноценную замену.
— Равноценной замены убитым генералам он тоже так и не нашел, — заметил Маниакис и, понизив голос, попросил Курикия:
— Расскажи мне об этом Эринакии. Ведь мы, васпураканцы, не очень-то смыслим в морских баталиях.
— Он весьма вспыльчив. Можно сказать, всегда как на иголках, — начал Курикий. — За все шесть последних лет ни разу открыто не высказался против Генесия. Но он не задержал нашего торговца, когда мы проходили мимо Ключа; не преследовал нас и потом, хотя легко мог сделать и то и другое. На чьей стороне он сейчас, судить не берусь.
Маниакис задумчиво дергал себя за бороду.
— У собравшихся здесь ноблей имеются с ним какие-нибудь связи? — спросил он наконец.
— Он занимал у меня деньги три года назад, — ответил казначей. — Примерно тогда же, когда и Тиберий. Но Эринакии вернул всю сумму раньше назначенного срока. — В голосе казначея прозвучала обида, будто друнгарий нанес ему ущерб. Впрочем, с его точки зрения, так и было, ведь в результате он частично недополучил свои проценты. — Я должен навести справки, — продолжил Курикий, — но в предварительном порядке скажу, что ни о каких тесных связях между друнгарием и кем-либо из моих единомышленников мне не известно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148