Выслушав, Агатий кивнул, повернулся и посмотрел на решетку. Поскольку Маниакис в прежние годы не раз сиживал в Высоком храме на общих скамьях, он знал: разглядеть его снизу сквозь решетку невозможно. Тем не менее ему на мгновение показалось, что его взгляд скрестился со взглядом патриарха.
Но вот Агатий перевел взгляд выше, на огромный купол Высокого храма. Маниакис невольно последовал его примеру. Внутреннюю поверхность купола покрывало мозаичное изображение Судного дня. Суровые, неумолимые глаза Фоса, казалось, заглянули на самое дно души Автократора. Точно так же они заглядывали в глаза любому из присутствовавших, в каком бы месте храма он ни находился. Фос на куполе Высокого храма служил образцом для изображений благого и премудрого на куполах всех других храмов империи. На некоторых провинциальных копиях взгляд Господа был даже более пронзительным и неистовым, но ни одна из подобных копий не могла сравниться с оригиналом по величественности и внушаемому благоговению. Встретившись с пристальным взглядом благого и премудрого, всякий, кто намеревался согрешить, дважды подумал бы, прежде чем осуществить свое намерение.
Но как Маниакис ни старался, ему так и не удалось найти в своем желании жениться на Лиции нечто настолько ужасное, за что благой и премудрый мог бы обречь его душу на вечные скитания в ледяной преисподней. Пребывание на троне научило его отличать законы, которые следовало выполнять, потому что они основывались на здравом смысле, от правил, которые следовало выполнять, потому что их просто следовало выполнять. С его точки зрения, запрет на брак между двоюродными братом и сестрой, так беспокоивший Агатия, относился как раз к числу последних.
Патриарх продолжал смотреть на купол. Но вот он наконец перевел взгляд на скамьи, которые к этому моменту полностью заполнились паствой. Одновременно Маниакис услышал знакомый звук — низшие священнослужители запирали двери храма.
Агатий воздел руки вверх. Все поднялись со своих мест. Маниакис тоже встал, хотя никто в храме, кроме погруженного в праведные размышления Фоса на куполе, не мог увидеть, поднялся Автократор или остался сидеть. Вместе со всеми остальными прихожанами он, вторя патриарху, прочел символ веры и снова сел, когда священный хор запел молитву, восхваляющую Господа.
Шла бесконечно знакомая литургия. Маниакис вставал, садился, читал молитвы, слушал песнопения… Постепенно его дух освобождался от всех тревог и беспокойства, которые он принес с собой, входя во врата Высокого храма. Церковная служба приближала его к благому и премудрому; она также служила единению всех видессийцев друг с другом. Во всех уголках великой империи подданные Видессии сейчас молились точно так же, подчиняясь духовной власти единой церковной иерархии. Если в церкви произойдет раскол, он положит конец этому единству гораздо надежнее, нежели захват макуранцами западных земель.
Повинуясь знаку Агатия, молящиеся встали в последний раз, вновь прочли символ веры и уселись на свои места, чтобы выслушать проповедь патриарха. Темы подобных проповедей были самыми различными, меняясь ото дня ко дню, от недели к неделе. Маниакис наклонился вперед, приблизив ухо вплотную к решетке, чтобы не пропустить ни единого слова. Сегодня он пришел сюда именно из-за проповеди, а не из-за литургии, сколь бы благотворно та на него ни действовала.
— Просим Господа нашего, благого и премудрого, обратить взор на своих детей видессийцев, просим его вселить в наши души уверенность, что мы пройдем через все нынешние беды благополучно, не понеся чрезмерного урона! — возгласил Агатий.
— Да будет так! — донеслось до Автократора негромкое бормотание со стоявших внизу скамей. Большинство прихожан очертили у сердца магический знак солнца. Маниакис сделал то же самое.
— Просим также Господа нашего, благого и премудрого, вселить подлинные мудрость и благочестие в сердце нашего Автократора! — продолжил Агатий. — Ибо нынешние намерения нашего правителя могут отвратить благие милости Фоса не только от него одного, но и от всей империи. Я скорблю вместе с величайшим, сочувствуя одинокой жизни, какую он ведет ныне, но вместе с тем я должен напомнить всем вам, что каноны нашей великой церкви не могут быть уподоблены списку кушаний в харчевне, откуда любой волен выбрать блюда себе по вкусу, не обращая никакого внимания на остальные. Напротив, эти каноны подобны одеянию, сделанному из одного куска материи, и одеяние сие распадется на клочки, если кто-либо попытается вырвать из него хотя бы один, даже самый незначительный канон. — Патриарх остановил взгляд на решетке, за которой сидел Маниакис. — Разумеется, Автократор — наместник Фоса на земле; его власть освящена волей Господа нашего, благого и премудрого, а также нашей святой верой. Но в то же время он обыкновенный человек, а не сын Господа и подвержен таким же плотским побуждениям, как любой другой. Поэтому он должен бороться со своими искушениями, кои являются лишь соблазнами, внушаемыми Скотосом, со всей стойкостью, на какую способен человек.
Агатий еще некоторое время продолжал в том же духе, рассудительно, даже благовоспитанно. Он ни разу не произнес слова “кровосмешение”, не попытался возбудить в душах видессийцев неприязнь к их Автократору; напротив, он всячески избегал подобной опасности. По мнению Маниакиса, Агатию нравилось быть патриархом и он хотел сохранить за собой это место. Он постарался дать Автократору как можно меньше поводов для того, чтобы тот захотел его сместить. Но вместе с тем патриарх явно не собирался отступать с позиций, твердо занятых им в императорской резиденции.
В определенном смысле представление, устроенное патриархом, было проведено с непревзойденным мастерством. Теоретически этим представлением следовало бы восхититься. Но сейчас Маниакису было не до теорий.
Когда Агатий мановением руки показал прихожанам, что они свободны, Маниакис встал и вышел на лестницу, где его приветствовали стражники.
— Тебе понравилась проповедь, величайший? — поинтересовался один из них.
Парень не вложил в свой вопрос никакого особого смысла; скорее он задал его из простой вежливости. Но все же это был совсем не тот вопрос, какой хотелось бы услышать Маниакису.
— Нет! — отрезал он.
— Значит, ты намерен убрать Агатия? — возбужденно спросил стражник.
Глаза его товарищей также зажглись нетерпеливым любопытством. Да, жителей столицы хлебом не корми, дай им только поучаствовать в спорах и сварах по поводу догматов веры.
— Надеюсь, мне не придется этого делать, — сказал Маниакис, явно разочаровав воинов своим ответом. Они не оставили попыток вызвать своего господина на откровенность, даже выйдя из храма к ожидавшим снаружи халогаям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148