— Благодарю тебя, величайший, — ответил Руозас. — Я делаю все возможное, дабы наш город мог как можно дольше противостоять нападениям этих ужасных, не признающих власти великого Фоса макуранцев. — Можно было подумать, что он лично следил за укладкой каждого камня крепостной стены.
За год, проведенный на троне, Маниакис успел выслушать множество подобных самовосхвалений; теперь подобные заявления не производили на него особого впечатления.
— Должен ли я понимать так, что командир гарнизона полностью переложил на тебя все заботы об обороне города? — спросил он, искоса взглянув на командира Бизакия, седобородого, но еще крепкого человека, закаленного ветрами и непогодой, стоявшего неподалеку с полусонным видом.
Автократор не раз видел, как после подобных едких замечаний какой-нибудь чиновник оседал, словно проколотый бычий пузырь. Но с Руозаса его слова скатились как с гуся вода.
— Ну что ты, величайший, — ответил эпаптэс. — Досточтимый Бизакий принимал в реконструкции крепостных стен посильное участие. Но сейчас гарнизон насчитывает едва ли две сотни воинов, и его командир слишком занят созданием отряда городской самообороны, чтобы оказывать мне заметную помощь.
— Всего две сотни? И это в большом, стратегически важном городе во время нашествия захватчиков? — Маниакис повернулся к Бизакию:
— Безусловно, раньше у тебя было гораздо больше людей. Куда же они подевались?
— Обычное дело, величайший. — Немного гнусавый голос Бизакия выдавал в нем местного уроженца. — Некоторые убиты в многочисленных сражениях. Другие просто украдены, если мне будет позволено так выразиться. Всякий раз, когда по нашим землям прокатывался очередной мятеж, те, кто его поднял, отбирали у меня часть солдат. Наконец, совсем недавно я послал Цикасту подкрепление числом около трехсот человек. В тот момент генерал нуждался в этих воинах сильнее, чем я.
— Да, — согласился Маниакис. — Обычное дело. Ты очень хорошо поступил, начав подготовку отряда самообороны. Но, положа руку на сердце, сумеют ли эти люди в трудную минуту сражаться как подобает?
— В таких делах ничего нельзя сказать заранее, — проворчал Бизакий. — Может, да, а может, нет. Думаю, на городских стенах они будут выглядеть неплохо, но если макуранцы сумеют прорваться в город, вся эта самооборона сразу прикажет долго жить.
— Скорее всего, ты прав, — вздохнул Маниакис. — Когда дело доходит до рукопашной, дилетанты ничего не могут противопоставить профессиональным воинам. — Он вздохнул еще раз. — Значит, в твоем распоряжении осталось всего двести настоящих солдат? В таком случае мне не удастся взять с собой заметное количество твоих людей.
— Ты позволишь мне быть откровенным, величайший? — спросил Бизакий. Когда Автократор кивнул, командир гарнизона вгляделся в его лицо и пробормотал себе под нос:
— Ладно, в конце концов, он действительно прежде был военачальником. — Затем заговорил громче, обращаясь уже непосредственно к Маниакису:
— Чтобы у этого города оставались хоть какие-то шансы выдержать осаду, отсюда нельзя забирать ни единого солдата. А теперь, величайший, если меня подвел слишком длинный язык, у тебя появился прекрасный повод взять его вместе с моей головой.
— Мне кажется, твоя голова будет работать гораздо лучше, оставаясь на своем месте, досточтимый Бизакий, — ответил Маниакис. — Поэтому позволь мне пока оставить ее там, где она есть.
Руозас с Бизакием быстро обменялись взглядами. Подобные взгляды были хорошо знакомы Маниакису; он уже не раз подмечал их, беседуя с сановниками, прежде не знавшими его лично.
Да, это не Генесий, означал такой взгляд, одновременно радовавший и печаливший нового Автократора. Мерзавец Генесий умудрился сделать нормальное отношение императора к подданным поводом для комплиментов. Маниакис очень надеялся, что за это бывший тиран будет подвергнут вечным мучениям в ледяной преисподней Скотоса.
— Сожалею, величайший, — сказал Руозас, — но у нас почти нет денег для выплат в имперскую казну. Последние несколько лет торговля идет отвратительно. Правда, кое-какие товары пока еще движутся вниз по Аранду и Эризе, но встречный торговый поток, особенно на запад, практически иссяк. Прежде случались годы, когда мы отправляли на ярмарки в Аморионе караван за караваном. Но теперь… — Он развел руками.
— Торговцу нет никакого смысла везти что-либо в Аморион, зная, что при попытке двинуться оттуда дальше его, скорее всего, ограбят или убьют, — пояснил Бизакий.
— Что верно, то верно, — угрюмо согласился Маниакис. — Боюсь, теперь появился риск быть ограбленным или убитым даже в самом Аморионе. Каковы последние новости оттуда? Осаждают ли сейчас Аморион макуранцы и какими силами располагает Цикаст, чтобы отразить вражеский натиск?
— Их войска приближаются к Амориону с запада, но мы имеем недостаточно сведений оттуда. Приходится полагаться на донесения шпионов и слухи. И это в своей собственной стране! — Бизакий негодующе тряхнул головой. — Ужасно! Так или иначе, но у Цикаста сейчас несколько тысяч воинов; кроме того, он делал все возможное, чтобы подготовить горожан к самозащите. А защищаться они будут до последнего, я так считаю, ведь если они сдадутся, их не ждет ничего хорошего: макуранцы обычно отправляют своих пленников на рудники.
— Сумеет ли Цикаст удержать Аморион, если Абивард бросит в бой все имеющиеся у него силы? — спросил Маниакис.
Бизакий и Руозас снова переглянулись, будто спрашивая друг друга, насколько далеко они могут зайти в своей откровенности. Наконец Бизакий ответил вопросом на вопрос:
— Величайший, кто может устоять в наши дни, когда макуранцы бросают в бой все свои силы?
— Значит, надо научиться. — Маниакис раздраженно пнул ногой комок земли. — Проклятие, ведь во времена Ликиния мой отец и я не раз наносили макуранцам поражение в бою. А Ставракий отдал своим воинам на разграбление столицу Макурана, Машиз.
— Ах, величайший, — грустно сказал Руозас. — С тех пор в Аранде утекло немало воды…
Маниакис не стал уточнять, относились ли эти слова к подвигам Ставракия или к его собственным победам.
* * *
Гарсавра была городом со славной историей. Местный храм, как в большинстве провинциальных центров империи, повторял своими очертаниями Высокий храм Видесса. Правда, зачастую подобные подражания оказывались неудачными. Глядя на главное святилище Гарсавры, по крайней мере, можно было составить представление об оригинале.
Фасад местного храма выходил на мощенную булыжником рыночную площадь в центре города, почти такую же большую, как столичная площадь Ладоней. Руозас с горечью рассказывал, что в былые времена на этой площади яблоку было негде упасть, столько здесь собиралось торговцев, прибывавших с востока — из столицы, Опсикиона, даже из Калаврии, и с запада — из Амориона, Васпуракана и Машиза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148