В головном институте Элефантов разговаривал с профессором Карпухиным.
Ранее они несколько раз встречались на конференциях, Карпухин доброжелательно отзывался о его докладах, интересовался научными планами. Сейчас он тоже встретил его приветливо.
— Мне лично твоя разработка нравится. Смело, ново, логично. Но, — он потрогал короткий седеющий «ежик». — Что скажет совет? С одной стороны — это не по нашему профилю, с другой — институтов и министерств такого профиля пока что вообще не существует. Да и все остальное — чисто оценочные вопросы. Можно решить их так, можно — этак. И каждое решение будет правильным. Даже не знаю, что получится…
Ну да ладно, — он решительно взмахнул рукой. — Зачем попусту гадать и распускать слюни раньше времени! Свои взгляды нужно отстаивать. Так что готовься убеждать членов совета!
— Иван Егорович, у меня еще один вопрос. — Элефантов прикладывал усилия, чтобы не показать смущения. — Наша сотрудница выбрала тему, смежную с моей. Я хотел проконсультироваться — насколько она диссертабельна.
Он протянул листок с планом.
— Ну-ка, ну-ка…
Карпухин читал, далеко отведя руку.
— Это даже слишком широко. Тут замах на докторскую! Но весьма толково. Как ее фамилия?
— Нежинская.
— Никогда не слышал. Она публиковала что-нибудь?
— Да нет, только начинает… Вы не согласитесь взять научное руководство?
— Ну отчего же! Тема интересная, перспективная. Вот только справится ли она? Знаешь, сколько есть соискателей, неспособных довести до конца то, за что они взялись?
— Справится.
— Тогда вопросов нет. Через месяц я приеду к вам на конференцию, пусть подготовят развернутый план, мы поговорим и будем решать. Кстати, а что ты думаешь?
— У меня уже все на выходе.
— Так выдавай побыстрее. А то талантливая молодежь, — Карпухин потряс планом, — тебя обойдет.
— Пусть обходит, я только порадуюсь.
Распрощавшись с Карпухиным, Элефантов выскочил на улицу. Три дня он работал на пределе. Бесконечные министерские коридоры, двери, похожие одна на другую, встречи на разных уровнях, беседы, от которых многое зависело, споры с теми, с кем удобнее соглашаться, обидное чувство неравенства, когда невольно ждешь, что собеседник противопоставит твоей аргументации административный окрик, сразу дающий понять, кто есть кто.
Все на нервах, с постоянным напряжением.
Болела голова, хотелось есть, но усталости он не чувствовал, наоборот, ощущал эмоциональный подъем. Даже не от того, что командировка прошла в общем-то успешно; хотя значимость этого была чрезвычайно высока, она отходила на второй план по сравнению с тем, что являлось для него СЕЙЧАС более важным. Мария! Они договорились: если он окончит дела раньше срока, то прилетит к ней и ночь они проведут вместе. Шансов справиться с делами до окончания командировки было совсем немного. Но он приложил все силы, и ему это удалось. Уже опаздывая в аэропорт, Элефантов забежал в несколько магазинов. Французских духов, которые он мечтал подарить Марии, в продаже не оказалось, но зато ухитрился без очереди купить шикарный бельевой гарнитур в яркой, красочной коробочке.
Таксист гнал вовсю, но, когда они приехали, уже началась посадка в самолет, и билет ему продали на следующий рейс, вылетающий через два часа. Отсрочка огорчила Элефантова, он подошел к секции и, когда поток пассажиров иссяк, спросил у красивой, сильно накрашенной дежурной, не сможет ли она отправить его немедленно. Дежурная окинула внимательным взглядом, и, видимо, он ей понравился, потому что спросила она любезным тоном:
— А зачем вам спешить? Через два часа спокойно вылетите без лишних хлопот!
— Дело в том, что меня ждет любимая женщина. И хочется увидеть ее как можно скорей.
Элефантов сам удивлялся, что спокойно говорит такие слова постороннему человеку и не испытывает при этом ни малейшего смущения.
Дежурная посмотрела на него с новым выражением, сделала исправление в билете и пропустила к автобусу. Когда садились в самолет, она прошептала что-то на ухо стюардессе, та удивленно воскликнула: «Разве в наше время такое бывает?!» — и во время полета смотрела на Элефантова с нескрываемым интересом. От этих взглядов он чувствовал себя неловко и отворачивался к иллюминатору, хотя там ничего, кроме угольной черноты, видно не было.
На стоянке такси толпилась очередь, но расторопный дядя с лицом пройдохи, заломив невероятную цену, посадил его в оранжевую «Ладу» и, чтобы сделать поездку приятней, включил магнитофон. Стереоколонки создавали в замкнутом пространстве исключительный эффект, музыка обволакивала сознание, Элефантов расслабился и закрыл глаза.
Мария! Она была его путеводной звездой, маяком, к которому он стремился через время и расстояния, преодолевая все препятствия, встающие на пути. Сейчас они увидятся. Скучала ли она по нему? Ждет ли его с таким же нетерпением?
В окнах Нежинской света не было. Может, устала и рано легла спать?
Ведь уже почти одиннадцать! Поднимаясь пешком по лестнице, он ощутил сильное волнение, когда звонил в дверь, волнение усилилось. Никакого ответа. Нет дома? Но они же договорились! Или наоборот — дома, но не одна?
Его бросило в жар.
К будке телефона-автомата он подошел с ужасным настроением. Сейчас все выяснится. Если ее нет у матери… Уже заранее он чувствовал себя обманутым и обокраденным.
— Алло, — родной голос Марии мгновенно стер мрачные мысли, Элефантов ощутил острую радость, прилив сил и угрызения совести за то, что мог думать о всяких глупостях.
— Здравствуй, Машенька!
— Здравствуй.
Печаль в ее голосе вновь заронила в душу тревогу.
— Как дела, родная?
— Не очень хорошо. Неприятности…
— Что случилось?
— Потом расскажу.
— Так ты будешь ночевать у мамы?
— Наверное…
В голосе он уловил неуверенность.
— Или все-таки подъедешь?
— Ну хорошо… — произнесла она после чуть заметной паузы.
— Жду тебя, дорогая, целую!
Обуреваемый сложными чувствами, Элефантов сел на скамейку чуть в стороне от дома. Раз Мария ради него идет через ночной город, значит, она любит! Между ними уже существует незримая связь, и ее сдержанность и немногословие он напрасно принимает за холодность. От этих мыслей стало хорошо и спокойно. Но что за неприятности? Ведь ему почти ничего не известно о ее жизни. Как она проводит время без него, чем интересуется, что ее радует и печалит… Он не решался расспрашивать, боясь спугнуть преждевременным любопытством то тонкое, едва ощутимое, что их объединяло. Но, с другой стороны, она-то должна испытывать потребность поделиться с ним своими заботами? А если нет, значит, она ему не доверяет…
Но почему?
Как бывало почти всегда, размышления о взаимоотношениях с Марией вызывали у него горький осадок своей шаткостью и неопределенностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120