Радостная встреча между ними была для самообладания Стеллы таким испытанием, какому она еще никогда не подвергалась. Она покорилась с мужеством женщины, счастье которой зависело от показной любезности к другу ее мужа.
Прием, оказанный ею Пенрозу, был безукоризненно вежлив. Когда она воспользовалась случаем, чтобы выйти из комнаты, Ромейн, отворив ей дверь, со взглядом, который должен бил служить ей наградой, прошептал:
— Благодарю тебя!
Она только кивнула ему и убежала в свою комнату.
Даже в мелочах природа женщины испорчена ложью, которую требуют от ее языка и манер искусственные условия современного общества. Когда она решается на более серьезный обман для защиты своих драгоценнейших домашних интересов, ее недостатки выступают с еще большей силой. Тогда самоуважение и воспитание уже не в состоянии сдержать в должных границах обман — это естественное оружие слабого против сильного. В таком случае она в своем ослеплении спускается до таких поступков, которые возмутили бы ее, если б ей рассказывали их про других. Стелла уже тем уронила себя, что тайно написала Винтерфильду. Она сделала это только для того, чтобы предостеречь его от отца Бенвеля, но этим письмом она приглашала его сделаться соучастником обмана.
Утром она приняла Пенроза с радушием, с которым встречают старинного друга.
Теперь, в уединении своей комнаты, она пала духом. Она раздумывала, как ей лучше ознакомиться с содержанием разговора между Ромейном и Пенрозом, который, без сомнения, начался после ее ухода.
— Он будет стараться восстановить мужа против меня, и я для защиты самой себя должна знать, какие средства он намерен употребить.
Эта мысль заставила ее смириться с поступком, к которому она отнеслась бы с презрением, если бы услышала, что его сделала другая женщина.
Был прекрасный осенний день, солнечный и свежий. Стелла надела шляпу и решила прогуляться по саду.
Пока ее можно было видеть из окон людской, она шла прямо, но, завернув за угол аллеи, свернула на извилистую дорожку, ведущую к окнам кабинета Ромейна. В саду кое-где стояли стулья. Она взяла один из них и после минутного колебания села так, чтобы через открытые окна второго этажа слышать голоса разговаривавших.
В это время она услышала голос Пенроза.
— Да. Отец Бенвель дал мне отпуск, — говорил он, — но я приехал сюда не для того, чтобы бездельничать. Вы должны позволить мне употребить свое свободное время самым приятным для меня способом! Позвольте снова быть вашим секретарем.
Ромейн вздохнул.
— Ах, если б вы знали, как мне недоставало вас!
Стелла, затаив дыхание, ждала, что скажет Пенроз дальше. Заговорит ли он о ней? Нет. В нем были врожденный такт и деликатность. Он ждал, когда Ромейн заговорит об этом.
Пенроз спросил:
— Как продвигается ваша работа?
Ответом было только одно слово, сказанное мрачно:
— Плохо.
— Мне странно слышать это, Ромейн.
— Почему? Или и вы питали такие же наивные надежды, как я, думая, что женитьба поможет мне написать мою книгу?
Помолчав немного, Пенроз ответил грустно:
— Я надеялся, что женитьба возбудит ваши высокие стремления.
Стелла побледнела от подавленного гнева. Он говорил совершенно искренне, несчастная же женщина думала, что он лжет нарочно, для того, чтобы восстановить против нее и без того раздраженного мужа. С замиранием сердца ждала она ответа Ромейна.
Но он не отвечал. Пенроз переменил предмет разговора.
— Вы, кажется, не совсем здоровы, — сказал он ласково, — боюсь, что работа повлияла на ваше здоровье… Возвращался ли…
Одной из особенностей нервной раздражительности Ромейна было то, что он не любил, чтобы кто-нибудь спрашивал его об ужасной галлюцинации.
— Да, — сказал он с горечью, — я несколько раз слышал голос. Кровь мне подобного не смылась с руки моей. Это еще одна рухнувшая надежда, рожденная во мне женитьбой!
— Ромейн! Мне не нравится, когда вы так говорите о своей женитьбе.
— Хорошо. Вернемся к книгам. Я думаю, что с вашей помощью дело у меня пойдет лучше. Я не знаю почему — может быть, потому, что мне приходится разочароваться во всем другом, — но стремление составить себе имя никогда не овладевало мною в такой степени, как теперь, когда оказывается, что я не в состоянии целиком погрузиться в работу. Сделаем вместе последнее усилие, друг мой. Если оно не удастся, я брошу свою рукопись в огонь и попытаюсь избрать другую карьеру. Я понимаю толк в политике. С помощью дипломатии я могу приобрести известность. В моем настоящем расположении духа управлять судьбами народа представляется мне чрезвычайно привлекательным. Мне ненавистна мысль, что наравне со всяким дураком я обязан своим положением своему случайному происхождению и богатству. Довольны ли вы своим безвестным существованием? Не завидовали ли вы тому кардиналу — ведь он не старше меня, — которого папа отправил своим послом в Португалию?
Пенроз отвечал не колеблясь:
— Вы совершенно больны душевно.
Ромейн беззаботно захохотал:
— А когда я был здоров? — спросил он.
Пенроз оставил без ответа это замечание и продолжал:
— Чтобы действительно быть вам полезным, я должен знать, что с вами происходит. Вы сами вынуждаете меня задать вам вопрос, который не дает мне покоя.
— В чем дело?
— Вы говорили и весьма разочарованно о своей женитьбе, — сказал Пенроз, — у вас серьезные причины быть недовольным мистрис Ромейн?
Стелла встала, с нетерпением ожидая ответа мужа.
— Серьезные причины? — повторил Ромейн. — Как подобная мысль могла прийти вам в голову? Я могу жаловаться только на мелочи, которые меня иногда раздражают. Даже лучшая женщина не совершенство. Нельзя этого требовать.
Истолковать этот ответ можно было только слыша тон, которым он был произнесен. Что выражалось в нем? Ирония или снисхождение? Стелла не знала тех косвенных раздражающих средств, которые пустил в ход отец Бенвель, чтобы поддержать сомнения, возникшие в душе Ромейна приемом, оказанным его женою Винтерфильду. Тон, в котором выразилось состояние духа ее мужа, был для нее совершенно нов. Она снова села, колеблясь между страхом и надеждой услышать еще что-нибудь. Священник, иезуит, втершийся между женой и мужем, вдруг принял ее сторону.
— Ромейн, — сказал он, — мне хочется, чтобы вы были счастливы.
— Как я могу быть счастлив?
— Попробую объяснить вам. Мне кажется, ваша жена добрая женщина и, по-видимому, любит вас. В ее лице есть что-то такое, что располагает в ее пользу даже такого неопытного человека, как я. Не теряйте терпения. Постарайтесь не поддаваться искушению говорить иронически — в этот тон так легко впасть, но иногда это выглядит жестоко. Я говорю это как посторонний наблюдатель. Вы знаете, мне никогда не суждено вкусить сладости семейной жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84