Стелла не только согласна, но рада принять это последнее предложение. Она доказывает это, обращаясь в приписке за советом ко мне, без сомнения, вспоминая счастливые дни, когда я ухаживал за ней в Париже и нас посещали в отеле мои многочисленные иностранные знакомые.
Эта приписка к письму дала мне предлог, которого я искал. Я прекрасно знал, что лучше бы мне вовсе не встречаться с ней, а между тем с первым же поездом поехал в Лондон с единственной целью увидеть ее.
Лондон, 12 февраля.
Я застал мать и дочь в гостиной. Это был один из дней, когда мистрис Эйрикорт упала духом. Взглянула меня, она попыталась придать своим маленьким глазкам выражение трагического упрека, покачала своей крашеной головой и сказала:
— О, Винтерфильд, я не ожидала от вас этого! Стелла, принеси мне флакон.
Но Стелла сделала вид, что не поняла намека. Она так ласково приняла меня, что я чуть не заплакал. О, если б ее матери не было в комнате! Но она была здесь, и мне ничего не оставалось, как тотчас же приступить к делу, будто я был поверенным в делах этих дам.
Мистрис Эйрикорт начала с того, что стала выговаривать Стелле, зачем она спрашивала у меня совета, и затем стала уверять меня, что не имеет намерения уезжать из Лондона.
— Как же мне тогда быть со своим домом? — спросила она раздраженно.
Я знал, что она называла «своим домом» квартиру в верхнем этаже, которую всегда могла оставить, но не сказал ничего, а обратился к Стелле:
— Я припомнил несколько мест, которые могли бы вам понравиться, ближайшее из них — дом одного французского семейства, — старого джентльмена и его жены. У них нет ни детей, ни квартирантов, но я думаю, что они охотно бы приняли моих знакомых, если только их свободные комнаты не заняты. Они живут в Сен-Жермене около самого Парижа.
Я поступил хитро — подобно самому отцу Бенвелю — и, сказав последние слова, посмотрел на мистрис Эйрикорт.
Париж оправдал надежды, возлагаемые мною на него, она не могла устоять против искушения и не только уступила, но даже назначила плату, которую могла бы предложить за квартиру.
Когда я стал прощаться, Стелла шепотом поблагодарила меня.
— Мое имя не названо, но о моем несчастье рассказывают газеты, — сочувствующие мне знакомые уже начинают приезжать, чтобы утешить меня. Я умру, если вы не поможете нам уехать в город, где меня никто не знает.
Сегодня ночью я отправляюсь с почтовым поездом в Париж.
Париж, 13 февраля.
Вечер. Я только что вернулся из Сен-Жермена. Прибегая к различным хитростям, мне наконец удалось все устроить. Я начинаю думать, что я иезуит по природе, вероятно, между мною и отцом Бенвелем имеется какое-нибудь отвратительное сходство.
Мои друзья, месье и мадам Вилльрэ, охотно примут двух леди-англичанок, которых я знаю уже много лет. Они могут за неделю приготовить для приема мистрис Эйрикорт и ее дочери вместительную и хорошенькую квартиру в нижнем этаже дома, доставшегося мадам Вилльрэ в наследство от одного из ее предков.
Все сложности заключались в денежном вопросе: месье Вилльрэ, получающий пенсию, стеснялся назначить плату за квартиру, а я настолько несведущ, что не мог помочь ему. Кончилось тем, что мы обратились к агенту по найму квартир в Сен-Жермене. Цена, назначенная им, показалась мне вполне справедливой, но она превосходила средства мистрис Эйрикорт. Я уже так давно знаю семейство Вилльрэ, что мог, не рискуя обидеть их, предложить им тайное соглашение, позволявшее мне уплатить часть суммы. Таким образом, это затруднение было устранено.
Мы направились в большой сад за домом, и здесь я еще раз выказал свою хитрость.
В одном прелестном тенистом уголке я увидел необходимую принадлежность французского сада — «павильон» — прехорошенький домик, — в три комнаты, точно игрушка. Было заключено еще условие о найме этого домика мною. Мадам Вилльрэ улыбнулась.
— Могу поспорить, — сказала она, применив все свое знание английского языка, — одна из этих дам очаровательно молода.
Добрая старушка и не подозревает, как безнадежна история моей любви. Я должен видеть Стеллу хоть изредка — больше я ничего не требую и ни на что не надеюсь. Никогда еще я так не чувствовал свое одиночество.
Третья выписка
Лондон, 1 марта.
Стелла и мать ее сегодня отправились в Сен-Жермен, не позволив мне сопровождать их.
Мистрис Эйрикорт настойчиво требует соблюдать правила приличий. Если бы это было единственным препятствием на моем пути, я бы устранил его, последовав за ними во Францию.
Какое может быть неприличие в том, что я буду видеть Стеллу как ее брат и друг — особенно если я не буду жить в одном доме с нею, и она будет находиться под постоянной охраной матери или мадам Вилльрэ?
Нет! Меня удержала от поездки в Сен-Жермен сама Стелла.
— Я часто буду писать вам, — сказала она, — но прошу вас, ради меня, не следовать за нами во Францию. Ее взгляд и тон заставили меня повиноваться. Как ни глуп я, но после происшедшего между мною и ее матерью, мне кажется, я могу догадаться, что она хотела сказать.
— Мы никогда более не увидимся? — спросил я.
— Неужели вы считаете меня черствой и неблагодарной? — ответила она. — Неужели вы сомневаетесь, что я буду рада, более чем рада видеть вас, когда…
Она отвернулась и не сказала больше ни слова.
Пора было проститься. Мать ее следила за нами, мы пожали друг другу руки — тем и ограничились.
Матильда — горничная мистрис Эйрикорт — пошла вниз отпирать мне дверь. Вероятно, вид у меня был расстроенный, так же, как и душа. Добрая девушка старалась успокоить меня.
— Не тревожьтесь о них, сэр, — сказала она, — я привыкла к путешествиям и буду заботиться о них.
На нее можно положиться, она верная и преданная женщина. На прощание я сделал ей небольшой подарок и просил писать мне время от времени.
Многим это покажется недостойным с моей стороны поступком. Я могу сказать только, что это получилось у меня само собой. Я не знатная особа, и, если вижу, что человек хорошо относится ко мне, я не спрашиваю: выше он или ниже меня, богаче или беднее. По-моему, мы равны, если нас соединяют одинаковые симпатии. Матильда была достаточно знакома со всем случившимся, чтобы предвидеть, что в письмах Стеллы ко мне будет известная сдержанность.
— Не сомневайтесь во мне, сэр, я буду вам писать чистую правду, — шепнула она мне.
Я поверил ей. Когда на сердце грустно, дружба женщины всегда может утешить меня. Будь это леди или ее горничная женщина, она одинаково драгоценна для меня.
Гов, 2 марта.
Я договорился с агентом, что найму у него яхту.
Я должен найти себе дело и уехать куда-нибудь. О возвращении в Бопарк не может быть и речи. Люди, у которых на душе спокойно, могут находить удовольствие в обществе соседей. Но я несчастный человек и постоянно волнуюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Эта приписка к письму дала мне предлог, которого я искал. Я прекрасно знал, что лучше бы мне вовсе не встречаться с ней, а между тем с первым же поездом поехал в Лондон с единственной целью увидеть ее.
Лондон, 12 февраля.
Я застал мать и дочь в гостиной. Это был один из дней, когда мистрис Эйрикорт упала духом. Взглянула меня, она попыталась придать своим маленьким глазкам выражение трагического упрека, покачала своей крашеной головой и сказала:
— О, Винтерфильд, я не ожидала от вас этого! Стелла, принеси мне флакон.
Но Стелла сделала вид, что не поняла намека. Она так ласково приняла меня, что я чуть не заплакал. О, если б ее матери не было в комнате! Но она была здесь, и мне ничего не оставалось, как тотчас же приступить к делу, будто я был поверенным в делах этих дам.
Мистрис Эйрикорт начала с того, что стала выговаривать Стелле, зачем она спрашивала у меня совета, и затем стала уверять меня, что не имеет намерения уезжать из Лондона.
— Как же мне тогда быть со своим домом? — спросила она раздраженно.
Я знал, что она называла «своим домом» квартиру в верхнем этаже, которую всегда могла оставить, но не сказал ничего, а обратился к Стелле:
— Я припомнил несколько мест, которые могли бы вам понравиться, ближайшее из них — дом одного французского семейства, — старого джентльмена и его жены. У них нет ни детей, ни квартирантов, но я думаю, что они охотно бы приняли моих знакомых, если только их свободные комнаты не заняты. Они живут в Сен-Жермене около самого Парижа.
Я поступил хитро — подобно самому отцу Бенвелю — и, сказав последние слова, посмотрел на мистрис Эйрикорт.
Париж оправдал надежды, возлагаемые мною на него, она не могла устоять против искушения и не только уступила, но даже назначила плату, которую могла бы предложить за квартиру.
Когда я стал прощаться, Стелла шепотом поблагодарила меня.
— Мое имя не названо, но о моем несчастье рассказывают газеты, — сочувствующие мне знакомые уже начинают приезжать, чтобы утешить меня. Я умру, если вы не поможете нам уехать в город, где меня никто не знает.
Сегодня ночью я отправляюсь с почтовым поездом в Париж.
Париж, 13 февраля.
Вечер. Я только что вернулся из Сен-Жермена. Прибегая к различным хитростям, мне наконец удалось все устроить. Я начинаю думать, что я иезуит по природе, вероятно, между мною и отцом Бенвелем имеется какое-нибудь отвратительное сходство.
Мои друзья, месье и мадам Вилльрэ, охотно примут двух леди-англичанок, которых я знаю уже много лет. Они могут за неделю приготовить для приема мистрис Эйрикорт и ее дочери вместительную и хорошенькую квартиру в нижнем этаже дома, доставшегося мадам Вилльрэ в наследство от одного из ее предков.
Все сложности заключались в денежном вопросе: месье Вилльрэ, получающий пенсию, стеснялся назначить плату за квартиру, а я настолько несведущ, что не мог помочь ему. Кончилось тем, что мы обратились к агенту по найму квартир в Сен-Жермене. Цена, назначенная им, показалась мне вполне справедливой, но она превосходила средства мистрис Эйрикорт. Я уже так давно знаю семейство Вилльрэ, что мог, не рискуя обидеть их, предложить им тайное соглашение, позволявшее мне уплатить часть суммы. Таким образом, это затруднение было устранено.
Мы направились в большой сад за домом, и здесь я еще раз выказал свою хитрость.
В одном прелестном тенистом уголке я увидел необходимую принадлежность французского сада — «павильон» — прехорошенький домик, — в три комнаты, точно игрушка. Было заключено еще условие о найме этого домика мною. Мадам Вилльрэ улыбнулась.
— Могу поспорить, — сказала она, применив все свое знание английского языка, — одна из этих дам очаровательно молода.
Добрая старушка и не подозревает, как безнадежна история моей любви. Я должен видеть Стеллу хоть изредка — больше я ничего не требую и ни на что не надеюсь. Никогда еще я так не чувствовал свое одиночество.
Третья выписка
Лондон, 1 марта.
Стелла и мать ее сегодня отправились в Сен-Жермен, не позволив мне сопровождать их.
Мистрис Эйрикорт настойчиво требует соблюдать правила приличий. Если бы это было единственным препятствием на моем пути, я бы устранил его, последовав за ними во Францию.
Какое может быть неприличие в том, что я буду видеть Стеллу как ее брат и друг — особенно если я не буду жить в одном доме с нею, и она будет находиться под постоянной охраной матери или мадам Вилльрэ?
Нет! Меня удержала от поездки в Сен-Жермен сама Стелла.
— Я часто буду писать вам, — сказала она, — но прошу вас, ради меня, не следовать за нами во Францию. Ее взгляд и тон заставили меня повиноваться. Как ни глуп я, но после происшедшего между мною и ее матерью, мне кажется, я могу догадаться, что она хотела сказать.
— Мы никогда более не увидимся? — спросил я.
— Неужели вы считаете меня черствой и неблагодарной? — ответила она. — Неужели вы сомневаетесь, что я буду рада, более чем рада видеть вас, когда…
Она отвернулась и не сказала больше ни слова.
Пора было проститься. Мать ее следила за нами, мы пожали друг другу руки — тем и ограничились.
Матильда — горничная мистрис Эйрикорт — пошла вниз отпирать мне дверь. Вероятно, вид у меня был расстроенный, так же, как и душа. Добрая девушка старалась успокоить меня.
— Не тревожьтесь о них, сэр, — сказала она, — я привыкла к путешествиям и буду заботиться о них.
На нее можно положиться, она верная и преданная женщина. На прощание я сделал ей небольшой подарок и просил писать мне время от времени.
Многим это покажется недостойным с моей стороны поступком. Я могу сказать только, что это получилось у меня само собой. Я не знатная особа, и, если вижу, что человек хорошо относится ко мне, я не спрашиваю: выше он или ниже меня, богаче или беднее. По-моему, мы равны, если нас соединяют одинаковые симпатии. Матильда была достаточно знакома со всем случившимся, чтобы предвидеть, что в письмах Стеллы ко мне будет известная сдержанность.
— Не сомневайтесь во мне, сэр, я буду вам писать чистую правду, — шепнула она мне.
Я поверил ей. Когда на сердце грустно, дружба женщины всегда может утешить меня. Будь это леди или ее горничная женщина, она одинаково драгоценна для меня.
Гов, 2 марта.
Я договорился с агентом, что найму у него яхту.
Я должен найти себе дело и уехать куда-нибудь. О возвращении в Бопарк не может быть и речи. Люди, у которых на душе спокойно, могут находить удовольствие в обществе соседей. Но я несчастный человек и постоянно волнуюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84