Я не забочусь о том, что ее лишат ее денег. У нее их довольно, хоть бы двадцать раз обобрали, какое мне дело. Но я не хочу, чтоб ее манили надеждой, что она увидит своего ребенка, и разбили ей сердце, когда она узнает, что все это плутовство. Я ненавижу ее, но я не могу и не хочу, чтобы продолжали это зло. Прощайте, сэр.
Когда она ушла, у Амелиуса на сердце точно стало легче. Минуту или две сидел он, бессознательно мешая ложкой свой кофе и погруженный в думу о том, как он исполнит свою ужасную обязанность и откроет мистрис Фарнеби гнусное мошенничество. Тоф прервал его размышления, приготовляя на столе завтрак для Салли. И почти в ту же минуту сама Салли, свежая и розовая, полуотворила дверь и выглянула оттуда.
– Вы отлично и долго спали, – сказал Амелиус. – Совершенно ли вы оправились от вчерашней прогулки?
– О, да, – весело отвечала она. – Только ноги мои помнят о прогулке. Я не могу надеть свои ботинки. Не одолжите ли вы мне свои туфли?
– Свои туфли! Но вы потонете в них, Салли! Что же такое с вашими ногами?
– Они обе распухли. А на одной из них, кажется, нарыв.
– Пойдите сюда и покажите мне.
Она пришла босиком, прихрамывая.
– Не браните меня, – просила она. – Я не могу надеть чулки, они такие грязные, да и не высохли до сих пор.
– Я пошлю вам за новыми чулками и туфлями, – сказал Амелиус. – На какой ноге у вас нарыв?
– На левой, – отвечала она, указывая на ногу.
Глава XXXII
– Покажите мне нарыв, – сказал Амелиус.
Салли тоскливо взглянула на огонь.
– Нельзя ли мне прежде погреть ноги? – попросила она. – Они такие холодные.
Эта просьба отодвинула открытие, которое могло изменить весь ход событий. Амелиус думал теперь лишь о том, чтоб избавить ее от холода. Он приказал Тофу подать самые теплые из своих носков и спросил его, сумеет ли он их надеть ей. Она, смеясь, покачала головой и надела их сама.
Когда они достаточно посмеялись над забавным видом ее маленькой ножки в большом носке, они совсем забыли о нарыве и перешли к другим темам разговора. Салли вспомнила об ужасной надзирательнице и спрашивала, не слыхали ли о ней чего в это утро. Узнав, что мистрис Пейзон написала и что двери заведения заперты для нее навсегда, она развеселилась и спрашивала, возвратит ли ей разгневанное начальство ее платья. Тоф предложил навести справки об этом вечером, так как теперь нужно было позаботиться о чулках и туфлях, что он и предполагал сделать во время завтрака. Амелиус это одобрил, и Тоф отправился в путь, взяв для мерки один из ботинок Салли.
В это время часы пробили уже десять утра. Амелиус, стоя у камина, разговаривал, Салли завтракала. Объяснив сначала причины, по которым она не могла остаться в коттедже в качестве горничной, он удивил ее, возвестив, что он берет на себя наблюдение за ее воспитанием. Они будут учителем и ученицей, пока будут продолжаться уроки, в прочее же время братом и сестрой и посмотрят, как будут успевать в своих намерениях, не предаваясь ненужным тревогам о будущем. Амелиус чистосердечно верил, что он пришел к самому лучшему, единственно возможному решению в настоящих обстоятельствах. А Салли радостно восклицала:
– О, как вы добры! Наконец-то наступит счастливая жизнь!
В те минуты, когда эти слова вырвались из уст дочери, открытие гнусной проделки обрушилось на мать во всем его ужасе и низости.
Подозрения, что ее обманывает хозяин, заставившие мистрис Соулер попытаться втереться в доверенность к Фебе, побудили ее посетить квартиру Жервея в тот же день, только несколько позднее. Услышав (как и Феба), что его нет дома, она вернулась опять, пару часов спустя. Этим временем хозяин дома услышал, что Жервей вывез тайком все свое имущество и скрылся сам, не заплатив ему за две лучшие комнаты в доме.
После случившегося, поняв, как нельзя лучше, действия своего союзника, мистрис Соулер использовала оставшуюся часть вечера на розыски пропавшего, но не нашла никаких следов до восьми часов следующего утра.
В десять часов, как раз в то время, когда Феба посетила Амелиуса, мистрис Соулер, решившись узнать самое худшее, вошла в комнату, занимаемую мистрис Фарнеби.
– Я хочу говорить с вами об известном нам обеим молодом человеке, – начала она резко. – Имели вы о нем известия за последнее время или видели его?
Мистрис Фарнеби, находившаяся постоянно настороже, отвечала уклончиво:
– На что это вам нужно знать?
– Потому что я имею основание думать, что он бежал с вашими деньгами в кармане, – был готов ответ.
– Он не сделал ничего подобного, – возразила мистрис Фарнеби.
– Он взял у вас денег? – настаивала мистрис Соулер. – Говорите мне правду, и я так же буду говорить с вами. Он оплел меня и надул. Если он то же самое сделал с вами, то в ваших собственных интересах требуется не терять время и постараться найти его. Полиция может еще задержать его. Взял он у вас деньги?
Женщина говорила серьезно, весьма серьезно, это доказывали ее глаза и ее голос. Она стояла как живое олицетворение подозрений и опасений, описанных мистрис Фарнеби в письме к Амелиусу. В ее руках была власть, мистрис Фарнеби чувствовала это вопреки своей воле. Она созналась, что дала денег Жервею.
– Послали вы их ему или дали самому? – спросила Соулер.
– Я дала их ему.
– Когда?
– Вчера вечером.
Мистрис Соулер сжала кулаки в припадке бессильной ярости.
– Это подлейший мошенник, какой только может быть на свете! – с гневом вскричала она, – а вы страшнейшая дура! Надевайте шляпку и пойдемте в полицию. Если вы получите обратно свои деньги прежде, чем он истратит их, то не забудьте, что этим вы обязаны мне.
Наглость этой женщины вывела из себя мистрис Фарнеби. Она указала на дверь.
– Вы наглая тварь, – сказала она. – Мне не о чем говорить с вами.
– Вам не о чем говорить со мной, – повторила Соулер. – Вы все устроили между собой с этим молодым человеком. – Она презрительно захохотала. – Вы думаете еще увидеть его?
– Я увижу его сегодня в десять часов утра, – отвечала она разгорячившись.
– И вместе с ним потерянную молодую леди?
– Не смейте говорить о моей потерянной дочери! Я не желаю от вас слышать о ней!
Мистрис Соулер села.
– Посмотрите на часы, – сказала она. – Я останусь здесь до десяти часов. Вам придется поднять скандал в доме, если вы захотите меня выгнать отсюда. Я должна дождаться здесь десяти часов.
Совсем уже готовая на резкий ответ, мистрис Фарнеби, однако, сдержалась.
– Вы хотите вызвать меня на ссору, но вам не удастся испортить счастливейшее утро в моей жизни. Можете дожидаться здесь.
Она отворила дверь в свою спальню и удалилась туда. Совершенно неспособная почувствовать себя оскорбленной при подобном поступке, Соулер с сардонической улыбкой посмотрела на дверь и стала ждать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Когда она ушла, у Амелиуса на сердце точно стало легче. Минуту или две сидел он, бессознательно мешая ложкой свой кофе и погруженный в думу о том, как он исполнит свою ужасную обязанность и откроет мистрис Фарнеби гнусное мошенничество. Тоф прервал его размышления, приготовляя на столе завтрак для Салли. И почти в ту же минуту сама Салли, свежая и розовая, полуотворила дверь и выглянула оттуда.
– Вы отлично и долго спали, – сказал Амелиус. – Совершенно ли вы оправились от вчерашней прогулки?
– О, да, – весело отвечала она. – Только ноги мои помнят о прогулке. Я не могу надеть свои ботинки. Не одолжите ли вы мне свои туфли?
– Свои туфли! Но вы потонете в них, Салли! Что же такое с вашими ногами?
– Они обе распухли. А на одной из них, кажется, нарыв.
– Пойдите сюда и покажите мне.
Она пришла босиком, прихрамывая.
– Не браните меня, – просила она. – Я не могу надеть чулки, они такие грязные, да и не высохли до сих пор.
– Я пошлю вам за новыми чулками и туфлями, – сказал Амелиус. – На какой ноге у вас нарыв?
– На левой, – отвечала она, указывая на ногу.
Глава XXXII
– Покажите мне нарыв, – сказал Амелиус.
Салли тоскливо взглянула на огонь.
– Нельзя ли мне прежде погреть ноги? – попросила она. – Они такие холодные.
Эта просьба отодвинула открытие, которое могло изменить весь ход событий. Амелиус думал теперь лишь о том, чтоб избавить ее от холода. Он приказал Тофу подать самые теплые из своих носков и спросил его, сумеет ли он их надеть ей. Она, смеясь, покачала головой и надела их сама.
Когда они достаточно посмеялись над забавным видом ее маленькой ножки в большом носке, они совсем забыли о нарыве и перешли к другим темам разговора. Салли вспомнила об ужасной надзирательнице и спрашивала, не слыхали ли о ней чего в это утро. Узнав, что мистрис Пейзон написала и что двери заведения заперты для нее навсегда, она развеселилась и спрашивала, возвратит ли ей разгневанное начальство ее платья. Тоф предложил навести справки об этом вечером, так как теперь нужно было позаботиться о чулках и туфлях, что он и предполагал сделать во время завтрака. Амелиус это одобрил, и Тоф отправился в путь, взяв для мерки один из ботинок Салли.
В это время часы пробили уже десять утра. Амелиус, стоя у камина, разговаривал, Салли завтракала. Объяснив сначала причины, по которым она не могла остаться в коттедже в качестве горничной, он удивил ее, возвестив, что он берет на себя наблюдение за ее воспитанием. Они будут учителем и ученицей, пока будут продолжаться уроки, в прочее же время братом и сестрой и посмотрят, как будут успевать в своих намерениях, не предаваясь ненужным тревогам о будущем. Амелиус чистосердечно верил, что он пришел к самому лучшему, единственно возможному решению в настоящих обстоятельствах. А Салли радостно восклицала:
– О, как вы добры! Наконец-то наступит счастливая жизнь!
В те минуты, когда эти слова вырвались из уст дочери, открытие гнусной проделки обрушилось на мать во всем его ужасе и низости.
Подозрения, что ее обманывает хозяин, заставившие мистрис Соулер попытаться втереться в доверенность к Фебе, побудили ее посетить квартиру Жервея в тот же день, только несколько позднее. Услышав (как и Феба), что его нет дома, она вернулась опять, пару часов спустя. Этим временем хозяин дома услышал, что Жервей вывез тайком все свое имущество и скрылся сам, не заплатив ему за две лучшие комнаты в доме.
После случившегося, поняв, как нельзя лучше, действия своего союзника, мистрис Соулер использовала оставшуюся часть вечера на розыски пропавшего, но не нашла никаких следов до восьми часов следующего утра.
В десять часов, как раз в то время, когда Феба посетила Амелиуса, мистрис Соулер, решившись узнать самое худшее, вошла в комнату, занимаемую мистрис Фарнеби.
– Я хочу говорить с вами об известном нам обеим молодом человеке, – начала она резко. – Имели вы о нем известия за последнее время или видели его?
Мистрис Фарнеби, находившаяся постоянно настороже, отвечала уклончиво:
– На что это вам нужно знать?
– Потому что я имею основание думать, что он бежал с вашими деньгами в кармане, – был готов ответ.
– Он не сделал ничего подобного, – возразила мистрис Фарнеби.
– Он взял у вас денег? – настаивала мистрис Соулер. – Говорите мне правду, и я так же буду говорить с вами. Он оплел меня и надул. Если он то же самое сделал с вами, то в ваших собственных интересах требуется не терять время и постараться найти его. Полиция может еще задержать его. Взял он у вас деньги?
Женщина говорила серьезно, весьма серьезно, это доказывали ее глаза и ее голос. Она стояла как живое олицетворение подозрений и опасений, описанных мистрис Фарнеби в письме к Амелиусу. В ее руках была власть, мистрис Фарнеби чувствовала это вопреки своей воле. Она созналась, что дала денег Жервею.
– Послали вы их ему или дали самому? – спросила Соулер.
– Я дала их ему.
– Когда?
– Вчера вечером.
Мистрис Соулер сжала кулаки в припадке бессильной ярости.
– Это подлейший мошенник, какой только может быть на свете! – с гневом вскричала она, – а вы страшнейшая дура! Надевайте шляпку и пойдемте в полицию. Если вы получите обратно свои деньги прежде, чем он истратит их, то не забудьте, что этим вы обязаны мне.
Наглость этой женщины вывела из себя мистрис Фарнеби. Она указала на дверь.
– Вы наглая тварь, – сказала она. – Мне не о чем говорить с вами.
– Вам не о чем говорить со мной, – повторила Соулер. – Вы все устроили между собой с этим молодым человеком. – Она презрительно захохотала. – Вы думаете еще увидеть его?
– Я увижу его сегодня в десять часов утра, – отвечала она разгорячившись.
– И вместе с ним потерянную молодую леди?
– Не смейте говорить о моей потерянной дочери! Я не желаю от вас слышать о ней!
Мистрис Соулер села.
– Посмотрите на часы, – сказала она. – Я останусь здесь до десяти часов. Вам придется поднять скандал в доме, если вы захотите меня выгнать отсюда. Я должна дождаться здесь десяти часов.
Совсем уже готовая на резкий ответ, мистрис Фарнеби, однако, сдержалась.
– Вы хотите вызвать меня на ссору, но вам не удастся испортить счастливейшее утро в моей жизни. Можете дожидаться здесь.
Она отворила дверь в свою спальню и удалилась туда. Совершенно неспособная почувствовать себя оскорбленной при подобном поступке, Соулер с сардонической улыбкой посмотрела на дверь и стала ждать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95