Сама мысль о том, что ее родня узнает про нее и Пейтона, оставила в ее душе только одно желание: как можно скорее выскочить из постели, схватить в охапку одежду и, отыскав щель потемнее, забиться в нее и никогда не вылезать наружу. К несчастью, бежать было некуда. К тому же не следовало забывать о Родерике, от которого исходила реальная опасность, и о том, что надо защищать детей. Да и не могла она оставить Пейтона одного, бросить его на растерзание своим родичам, особенно в том случае, если они прознают, что она делила с ним ложе. Пейтона же, похоже, не слишком встревожила перспектива встречи с ее родней, но не исключено, что спокойствие его проистекало от его самоуверенности или же от непонимания ситуации. Ведь ему еще ни разу не приходилось оказываться лицом к лицу с разъяренными Кинлохами.
– Ты ничего не можешь с этим поделать, – сказал Пейтон, покрывая горячими поцелуями ее шею.
Когда поцелуи сместились ниже, к ее груди, Кирсти ахнула:
– Ах, как хорошо, как удивительно хорошо! – С трудом вернув себе самообладание, она вспомнила, о чем они только что говорили, и добавила: – Может, мне и правда послать им весточку.
– Мы проработаем текст письма завтра утром.
– Может, утром мне придется бежать.
– Нет, тебе больше не придется бежать.
–Но он приведет собак, – проговорила она дрожащим голосом, что, впрочем, неудивительно, ибо дыхание ее участилось.
– Ведь ты выбрала меня своим защитником, да?
– Да.
– Ну и позволь своему защитнику защищать тебя так, как он сочтет нужным. Я поклялся оберегать тебя и детей. – Он продолжал ласкать ее так, как умел он один, и довел ее до исступления. Но и сам уже был на пределе и обрадовался, когда Кирсти потребовала, чтобы он перестал дразнить ее и занялся делом.
Пейтон вошел в нее, и, когда стал ласкать губами ее сосок, она так забилась в его объятиях, что он едва не впал в беспамятство вместе с ней. «Эта женщина сведет меня в могилу», – подумал Пейтон, распростершись на Кирсти и все еще дрожа мелкой дрожью после пика страсти. Он взглянул на нее: она лежала, раскинув руки и закрыв глаза. На мгновение он решил, что она впала в обморочное состояние, но это ему показалось. Он слабо улыбнулся. Вот, если бы от его ласк она действительно упала в обморок, тут было бы чем гордиться, но и сознание того, что его ласки довели ее до полного изнеможения, доставило ему огромное удовольствие.
Когда способность соображать постепенно вернулась к нему, он вдруг с пронзительной ясностью понял, что все еще находится внутри Кирсти. Он не выскочил, не пролил свое семя на простыни. Так было с самого начала. С другими женщинами, делившими с ним ложе, он держал себя под контролем. Все его братья и кузены всегда поражались его способности к самоконтролю и говорили, что это природный дар. Но с Кирсти самоконтроль не срабатывал. Всякий раз, когда он чувствовал, что семяизвержение подступает, он не выскакивал, даже не пытался. Наоборот, стремился проникнуть как можно глубже в недра ее гибкого тела и остаться в нем как можно дольше, наполняя ее своим семенем.
Тело ее напряглось, и он почувствовал, что сам напрягается снова, внутри ее. И дело тут было не в самоконтроле. Он намеренно оставлял свое семя в ней, надеясь, что она забеременеет и окажется связанной с ним навсегда. Это была своего рода хитрость, даже коварство – качества, как он полагал, не присущие ему.
Вдруг Пейтон почувствовал, что Кирсти напряглась, но не от страсти. Он забыл, что Кирсти совершенно неопытна в делах любовных, к тому же не уверена в его чувствах, и не освященный церковью союз тревожит ее. Взяв девушку за подбородок, он повернул ее лицо к себе и быстро поцеловал в губы.
– Ты беспокоишься из-за сущих пустяков, мой темноволосый ангел, – проговорил он и погладил ее по пылавшей щеке.
– По-твоему, это пустяки? – прошептала она. Она была бы рада не переживать, не тревожиться о том, что поведение ее распутно, и то, что она совершает, по всем известным ей законам является грехом. – Я бесстыжая, – прошептала она. – Ты должен испытывать ко мне отвращение.
– Я восхищаюсь тобой.
– Ну да, конечно, потому что получаешь, что хочешь.
– Верно. – Он ответил улыбкой на ее обиженный взгляд, но сразу же посерьезнел. – Ты изумительно страстная женщина, Кирсти. Поверь мне на слово, я знаю, о чем говорю, утверждая, что это – дар, нечто, чем следует гордиться и наслаждаться. Нельзя подавлять в себе столь прекрасное чувство из-за глупой стыдливости и боязни совершить грех. Ведь ты по своей воле пришла ко мне.
Кирсти не нравилось, что ее страхи и тревоги омрачают то прекрасное, что связывало ее с Пейтоном. И хотя он сделал все, чтобы заманить ее в свою спальню, решение лечь с ним в постель она приняла самостоятельно. И с этой мыслью ей придется смириться. Роман с Пейтоном скорее всего окажется непродолжительным, и она будет дурой из дур, если испортит его мрачными мыслями о грехе. Никто в доме не изменил к ней своего отношения из-за того, что она стала любовницей Пейтона, и по крайней мере сейчас для нее это главное. Насладившись друг другом сверх меры, они уснули усталые и счастливые.
На рассвете Пейтон проснулся. И сразу потянулся к Кирсти. Но в этот момент в дверь постучали.
– Родерик со своими прихвостнями сворачивают к нашей улице, – объявил Йен.
Глава 11
Кирсти, как ни старалась, не могла сохранить спокойствие. Впрочем, о спокойствии в ближайшее время придется скорее всего забыть. После сообщения Йена Кирсти и Пейтон отнесли сонных детей в подвал. И вот теперь она сидела, скорчившись, в маленькой темной каморке вместе с шестью детьми. Ей оставалось только молиться, чтобы Родерик не прорвался через оборону Пейтона.
Она вновь окинула взглядом убежище, которое Пейтон приготовил для них. Тайник был освещен единственной свечой, и она получила строжайший приказ немедленно затушить свечу, как только услышит, что кто-то входит в эту часть подвала. Как ни странно, здесь было совершенно сухо и не пахло ничем противным. На полу лежали одеяла, соломенные тюфяки, стоял ночной горшок, имелся запас питья и еды. Очень скоро стало понятно, что дети еще не забыли, как следует прятаться в темных углах, и сидели тихо, словно мыши.
– Что за вонь? – прошептал, склонившись к ней, Каллум.
Кирсти тоже почувствовала какой-то отвратительный запах и зажала нос. Когда запах немного ослабел, она сообразила, что это очень крепкая смесь, которую использовали для мытья полов, а главное, чтобы уничтожить блох и других насекомых. Видимо, Элис не стала разбавлять смесь, заготовленную впрок и хранившуюся в сарайчике на задах дома. Поскольку основу смеси составляла мужская моча, то собаки могут почуять здесь только Пейтона и Йена, если вообще не потеряют здесь чутье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69