Так что у меня нет ни времени, ни возможностей залечить его душевные раны, заставить снова поверить в чувства!
— Значит, тебе придется довольствоваться тем, что имеешь.
— Боюсь, что да. Я начинаю думать, что чувство Гейбла ко мне было еще более мимолетным, чем представлялось, потому что с той ночи он ни разу не был в моей постели… — Заметив ухмылку Рональда, девушка нахмурилась. — Ты находишь это забавным?
— Нет, просто я считаю, что ты ошибаешься.
— То есть ты хочешь сказать, что умеешь читать мысли Гейбла де Амальвилля?
— Не трудись оттачивать свой язычок на мне, девонька, — мягко пожурил ее Рональд. — Скажи, он оставался с тобой всю ночь?
— Да. Точнее, он ушел незадолго до рассвета, чтобы не возбуждать сплетен.
Эйнсли невольно покраснела, вспоминая эти подробности, но Рональд сделал вид, что ничего не заметил.
— Если бы ты не понравилась мужчине, он не стал бы оставаться у тебя на ночь. И не бродил бы теперь по замку как в воду опущенный. Даже его слуги и воины удивляются — что это случилось с их хозяином?
Эйнсли снова покраснела. Значит, весь замок знает об их с Гейблом отношениях!
— Итак, я все-таки стала предметом пересудов!
— Да нет же, клянусь тебе! Просто я случайно услышал, как один слуга, пострадавший от плохого настроения хозяина, жаловался своему приятелю. Они догадываются, почему он так мрачен.
Эйнсли села и устремила внимательный взор на Рональда. Разговор начинал принимать интересный оборот.
— Потому что он вынужден избегать меня, а это ему не по нраву?
— Вот именно. Послушай, девонька, это к добру не приведет! Ты сама сказала, что скоро уедешь отсюда. Может быть, расставание будет не таким тяжелым, если ты не станешь делить ложе с сэром Гейблом? Тогда постепенно твои чувства угаснут, и по возвращении в Кенгарвей тебе не будет так больно…
— Нет, боюсь, что это не поможет. — Эйнсли подошла к Рональду, чмокнула его в щеку и налила себе медового напитка. — Я люблю этого норманнского олуха. Делю я с ним ложе или нет, это ничего не меняет. Так же как и сознание того, что он возьмет другую себе в жены, когда я уеду. Пока я здесь, мне хочется получить удовольствие и насладиться тем Гейблом, которого знаю и люблю. Возвращаясь в Кенгарвей, я возьму с собой лишь воспоминания. Значит, их должно быть так много, чтобы можно было заполнить и сердце, и разум!
Рональд встал, потер раненую ногу и направился к двери.
— Наверное, я поступил бы так же. — У порога он на секунду помедлил. — А тебе не обидно, что сэр Гейбл не собирается жениться на тебе и даже не рассматривает тебя как возможную невесту?
— Иногда, — призналась Эйнсли, снова опускаясь на овечью шкуру. — Но я прекрасно понимаю, чего мне недостает, так же как и то, что, выбирая жену, Гейбл не имеет права думать только о себе — слишком много людей от него зависит. Макнейрны объявлены вне закона, они имели несчастье впасть в немилость самого короля. Вряд ли Гейбл сделает хороший выбор, если возьмет себе жену из этого клана. Было бы странно ожидать, что ради любви ко мне он пожертвует расположением короля или собственным будущим, но даже если бы такое чудо было возможно, у меня слишком мало времени, чтобы склонить его к этому…
— Это правда. Ну что же, девонька, будь осторожна. От душевных страданий я не смогу тебя оградить!
Эйнсли вздохнула. После ухода Рональда она забралась под одеяло и предалась невеселым размышлениям. Конечно, легко рассуждать, выказывая столь благородные чувства и понимание, но она не была уверена, что в самом деле их испытывает или верит в то, что сейчас говорила Рональду. Расставание с Гейблом разобьет ей сердце, и Эйнсли уже заранее страшилась этого. Однако она понимала, что не в силах этому помешать. Иногда ей казалось, что она поступила неразумно, позволив Гейблу соблазнить ее, но тут же вспоминала, как чудесна была их любовь. Как она могла ей противиться — ведь это единственное, что у нее есть в жизни.
Конечно, было непростительной слабостью поддаваться эмоциям, в то время как разум подсказывал девушке, что она ничего не приобретет, а наоборот, многое потеряет. Теперь ей стала понятна решимость Гейбла противостоять чувству, не позволить ему взять над ним верх. И все же девушке хотелось, чтобы он подал хоть какой-нибудь знак, уверил, что не совсем забыл о ней. Воспоминания о Гейбле будут преследовать ее всю жизнь. Так что будет справедливо, если то время, что ей суждено пробыть в Бельфлере, обогатит эти воспоминания…
Гейбл набрал в грудь воздуха, чтобы прийти в себя, и заговорил с молодым конюхом уже более спокойным тоном. Парень не сделал ничего плохого — в конце концов, накормить коня, которому уже дали корм, не было очень уж серьезным преступлением, чтобы так срываться. Постоянная внутренняя боль, терзавшая Гейбла, заставляла его по любому пустяку кричать на всех, кто попадался под руку. Он лишь слегка пригубил из бокала страсти, проведя ночь с Эйнсли, и теперь ему хотелось большего.
Из уважения к страданиям, выпавшим на долю девушки, и стремясь дать ей время, чтобы поправиться, Гейбл намеренно избегал близости — поступок, без сомнения, чрезвычайно благородный, но не доставлявший удовольствия ему самому. Гейбл понимал, что его нетерпение далеко не в последнюю очередь вызвано тем обстоятельством, что Эйнсли предстоит вскоре покинуть Бельфлер, а значит, каждая ночь, проведенная ими порознь, — это невосполнимая утрата.
Выдавив из себя улыбку, Гейбл потрепал парня по непокорным кудрям и заторопился обратно в замок. Если ему повезет, то он доберется до своей спальни, никого не встретив. Однако, не успев переступить порог, он тут же наткнулся на Джастиса. Гейбл чертыхнулся про себя. Ехидная ухмылка на лице кузена ясно говорила о том, что он догадывается о причине страданий Гейбла и намерен подразнить его.
— А вот и ты, — протяжно произнес Джастис вслед кузену, который уже начал подниматься по лестнице, намереваясь поскорее скрыться от любопытных глаз. — Что-то рановато ты укладываешься спать…
— Я иду в спальню, чтобы вымыть руки после конюшни, — объяснил Гейбл, сверля кузена недовольным взглядом, что, впрочем, не произвело на Джастиса никакого впечатления.
— Боюсь, ты выбрал не ту спальню, если хочешь залечить свои душевные раны и снова стать нормальным человеком. В последнее время с тобой стало невозможно разговаривать!
— Попридержи язык, кузен! Я не намерен выслушивать оскорбления.
— У меня и в мыслях не было оскорблять моего глубокоуважаемого кузена.
— Я имел в виду не себя, и ты прекрасно это знаешь.
Джастис прислонился к перилам и покачал головой:
— Не понимаю, чего ты злишься. Не похоже, что она отвергла тебя.
— Ты не можешь знать, что происходит между мной и Эйнсли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Значит, тебе придется довольствоваться тем, что имеешь.
— Боюсь, что да. Я начинаю думать, что чувство Гейбла ко мне было еще более мимолетным, чем представлялось, потому что с той ночи он ни разу не был в моей постели… — Заметив ухмылку Рональда, девушка нахмурилась. — Ты находишь это забавным?
— Нет, просто я считаю, что ты ошибаешься.
— То есть ты хочешь сказать, что умеешь читать мысли Гейбла де Амальвилля?
— Не трудись оттачивать свой язычок на мне, девонька, — мягко пожурил ее Рональд. — Скажи, он оставался с тобой всю ночь?
— Да. Точнее, он ушел незадолго до рассвета, чтобы не возбуждать сплетен.
Эйнсли невольно покраснела, вспоминая эти подробности, но Рональд сделал вид, что ничего не заметил.
— Если бы ты не понравилась мужчине, он не стал бы оставаться у тебя на ночь. И не бродил бы теперь по замку как в воду опущенный. Даже его слуги и воины удивляются — что это случилось с их хозяином?
Эйнсли снова покраснела. Значит, весь замок знает об их с Гейблом отношениях!
— Итак, я все-таки стала предметом пересудов!
— Да нет же, клянусь тебе! Просто я случайно услышал, как один слуга, пострадавший от плохого настроения хозяина, жаловался своему приятелю. Они догадываются, почему он так мрачен.
Эйнсли села и устремила внимательный взор на Рональда. Разговор начинал принимать интересный оборот.
— Потому что он вынужден избегать меня, а это ему не по нраву?
— Вот именно. Послушай, девонька, это к добру не приведет! Ты сама сказала, что скоро уедешь отсюда. Может быть, расставание будет не таким тяжелым, если ты не станешь делить ложе с сэром Гейблом? Тогда постепенно твои чувства угаснут, и по возвращении в Кенгарвей тебе не будет так больно…
— Нет, боюсь, что это не поможет. — Эйнсли подошла к Рональду, чмокнула его в щеку и налила себе медового напитка. — Я люблю этого норманнского олуха. Делю я с ним ложе или нет, это ничего не меняет. Так же как и сознание того, что он возьмет другую себе в жены, когда я уеду. Пока я здесь, мне хочется получить удовольствие и насладиться тем Гейблом, которого знаю и люблю. Возвращаясь в Кенгарвей, я возьму с собой лишь воспоминания. Значит, их должно быть так много, чтобы можно было заполнить и сердце, и разум!
Рональд встал, потер раненую ногу и направился к двери.
— Наверное, я поступил бы так же. — У порога он на секунду помедлил. — А тебе не обидно, что сэр Гейбл не собирается жениться на тебе и даже не рассматривает тебя как возможную невесту?
— Иногда, — призналась Эйнсли, снова опускаясь на овечью шкуру. — Но я прекрасно понимаю, чего мне недостает, так же как и то, что, выбирая жену, Гейбл не имеет права думать только о себе — слишком много людей от него зависит. Макнейрны объявлены вне закона, они имели несчастье впасть в немилость самого короля. Вряд ли Гейбл сделает хороший выбор, если возьмет себе жену из этого клана. Было бы странно ожидать, что ради любви ко мне он пожертвует расположением короля или собственным будущим, но даже если бы такое чудо было возможно, у меня слишком мало времени, чтобы склонить его к этому…
— Это правда. Ну что же, девонька, будь осторожна. От душевных страданий я не смогу тебя оградить!
Эйнсли вздохнула. После ухода Рональда она забралась под одеяло и предалась невеселым размышлениям. Конечно, легко рассуждать, выказывая столь благородные чувства и понимание, но она не была уверена, что в самом деле их испытывает или верит в то, что сейчас говорила Рональду. Расставание с Гейблом разобьет ей сердце, и Эйнсли уже заранее страшилась этого. Однако она понимала, что не в силах этому помешать. Иногда ей казалось, что она поступила неразумно, позволив Гейблу соблазнить ее, но тут же вспоминала, как чудесна была их любовь. Как она могла ей противиться — ведь это единственное, что у нее есть в жизни.
Конечно, было непростительной слабостью поддаваться эмоциям, в то время как разум подсказывал девушке, что она ничего не приобретет, а наоборот, многое потеряет. Теперь ей стала понятна решимость Гейбла противостоять чувству, не позволить ему взять над ним верх. И все же девушке хотелось, чтобы он подал хоть какой-нибудь знак, уверил, что не совсем забыл о ней. Воспоминания о Гейбле будут преследовать ее всю жизнь. Так что будет справедливо, если то время, что ей суждено пробыть в Бельфлере, обогатит эти воспоминания…
Гейбл набрал в грудь воздуха, чтобы прийти в себя, и заговорил с молодым конюхом уже более спокойным тоном. Парень не сделал ничего плохого — в конце концов, накормить коня, которому уже дали корм, не было очень уж серьезным преступлением, чтобы так срываться. Постоянная внутренняя боль, терзавшая Гейбла, заставляла его по любому пустяку кричать на всех, кто попадался под руку. Он лишь слегка пригубил из бокала страсти, проведя ночь с Эйнсли, и теперь ему хотелось большего.
Из уважения к страданиям, выпавшим на долю девушки, и стремясь дать ей время, чтобы поправиться, Гейбл намеренно избегал близости — поступок, без сомнения, чрезвычайно благородный, но не доставлявший удовольствия ему самому. Гейбл понимал, что его нетерпение далеко не в последнюю очередь вызвано тем обстоятельством, что Эйнсли предстоит вскоре покинуть Бельфлер, а значит, каждая ночь, проведенная ими порознь, — это невосполнимая утрата.
Выдавив из себя улыбку, Гейбл потрепал парня по непокорным кудрям и заторопился обратно в замок. Если ему повезет, то он доберется до своей спальни, никого не встретив. Однако, не успев переступить порог, он тут же наткнулся на Джастиса. Гейбл чертыхнулся про себя. Ехидная ухмылка на лице кузена ясно говорила о том, что он догадывается о причине страданий Гейбла и намерен подразнить его.
— А вот и ты, — протяжно произнес Джастис вслед кузену, который уже начал подниматься по лестнице, намереваясь поскорее скрыться от любопытных глаз. — Что-то рановато ты укладываешься спать…
— Я иду в спальню, чтобы вымыть руки после конюшни, — объяснил Гейбл, сверля кузена недовольным взглядом, что, впрочем, не произвело на Джастиса никакого впечатления.
— Боюсь, ты выбрал не ту спальню, если хочешь залечить свои душевные раны и снова стать нормальным человеком. В последнее время с тобой стало невозможно разговаривать!
— Попридержи язык, кузен! Я не намерен выслушивать оскорбления.
— У меня и в мыслях не было оскорблять моего глубокоуважаемого кузена.
— Я имел в виду не себя, и ты прекрасно это знаешь.
Джастис прислонился к перилам и покачал головой:
— Не понимаю, чего ты злишься. Не похоже, что она отвергла тебя.
— Ты не можешь знать, что происходит между мной и Эйнсли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86