Она пошевелила веслом, но никакого сопротивления не чувствовалось. Неважно, куда она направит лодочку — та все равно будет плыть сквозь непроницаемую серую массу льда или соли.
«Наверное, у меня снова мужские руки», — подумала она, припомнив, что очень часто видит себя во снах в мужском обличии. Как там звали того мужчину, который, умерев, передал ей свою душу и свое искусство кормчего? Кажется, Олаф Сигурдарсон.
Гуннарсдоттер покосилась вниз, чтоб убедиться, права ли она, но не увидела ничего. Оторвав руку от рулевого весла, она поднесла ее к глазам и долго рассматривала тонкие пальцы и длинную ладонь, не понимая, мужская ли она или женская. «Какая разница? — пришло ей в голову. — Это не имеет никакого значения. Ты — все равно ты, в каком бы теле ты ни находилась».
Она опустила руки, но рулевого весла не нащупала. Недоумение еще не успело смениться паникой, как женщина поняла, что больше не сидит на кормовой скамье, а стоит на чем-то твердом, неровном, похожем на камень. Внезапно туман схлынул — он остался, держался рядом, будто ждал своего часа, но тут она разглядела, что одета в свою праздничную одежду, увешана украшениями, вперемежку мужскими и женскими, и на самом деле стоит на скальном пятачке. А рядом с ее ногами, обутыми не в сапоги, а в кожаные башмачки с серебряными застежками, покрытыми оберегающими знаками — в таких обычно хоронят — дремлет гадюка. Рядом — еще одна, с другой стороны — целых три, остальных было трудно разглядеть, но Хильдрид чувствовала, что они тут, прячутся в тумане.
Она замерла, помня, что гадюки реагируют на движение. А потом туман, подступавший к ней почти вплотную, еще немного отступил, и из его гущины на открытое пространство скального пятачка вышел мужчина.
Она знала его. Узнала, конечно, и рубашку с рукавами и воротом, отделанными плетеной тесьмой, и пояс с бляхами, и нож в кожаных ножнах. И даже фибулу, которой рубашка была сколота у горла, потому что когда-то подарила ее ему сама.
— Реен, — позвала она.
Мужчина поднял голову. Он молчал, но даже его молчание казалось ей естественным.
— Реен, где мы? — спросила женщина, оглядываясь. Туман клубился в паре шагов от нее. Он больше не казался ей плотным, как снег, но напоминал тот туман, который порой случается зимой, в суровый мороз — тогда воздух наполняют не капельки воды, а мелкие льдинки. При взгляде на него становилось трудно дышать, хотя холода Гуннарсдоттер не ощущала. — Реен, это что? Это… это Хель?
Мужчина молчал и не двигался.
— Реен, откуда ты можешь быть здесь? Ведь ты погиб в бою. Ты должен быть в Вальхалле.
— Мы с тобой должны выбраться отсюда, — сказал он глухо. Повернулся и шагнул во мглу. — Идем.
— Реен! — крикнула она, не решаясь сдвинуться с места. Одна из змей подняла голову и посмотрела на нее. — Реен!
— Идем, — донеслось из тумана, и все стихло.
Она проснулась, вскинулась, хватаясь за меч, но вокруг была самая обычная летняя ночь, самый обычный берег и драккар невдалеке, наполовину вытащенный из воды. Вокруг спали воины, а в стороне, опираясь на копье, стоял дозорный. Заметив движение Гуннарсдоттер, он резко развернулся в ту сторону, куда она посмотрела в первый момент, и стал вглядываться в морскую гладь. Потом обернулся и посмотрел вопросительно. Лето было в самом разгаре, и ночью почти не темнело. Небо было светлым, будто солнце лишь на миг отвернулось, только на земле царила покойная полумгла, как покрывало, цепляющаяся за низинки и закутки меж валунов.
Она встала, оправляя задравшуюся рубашку, и рядом тотчас же проснулся Альв. Спросонья он выглядел взъерошенным и очень недовольным. На женщину он посмотрел сурово, мол, чего это не спится ночью, но она, как всегда, не обратила на него внимания. Сделала дозорному знак, что все в порядке, и нагнулась за своим плащом, на котором спала.
Слегка болела голова.
Они были в пути уже две недели, и лишь теперь достигли мыса Мандале. Для последней ночевки на берегу они встали на одном из островков южнее мыса, потом предстояло больше недели пути по морю, и, если корабль не свернет к какому-нибудь из островов, ночевать придется прямо на воде, скинув якорь. Конечно, можно было идти вдоль берега Дании, потом мимо Саксонии и Фрисланда, откуда завернуть к Британским островам, но это должно занять куда больше времени. Викингам не в новинку были длительные путешествия по открытому морю, когда лишь туманные полоски далекого берега показываются время от времени, или не показываются вовсе. Хильдрид доверяла себе, и потому решила править прямо.
С ней не спорили, погода стояла прекрасная, и ничто не предвещало бури.
Хильдрид завернулась в плащ и подсела к костру. Возле него отдыхал второй дозорный, но он проснулся, как только она коснулась его колена.
— Я слышала, ты хорошо знаешь север Британии. Верно?
— Ну, да. Я вырос в Линдессе[26].
— Ну, и как ты думаешь? Куда может направиться Эйрик?
— В Валланд или в Англию? Конечно, в Англию. Что ему делать в Валланде? Земли, которые занял Хрольв[27], он ни с кем делить не станет. Не так-то просто там устроиться. Валландцы — не северяне, но и среди них есть немало хороших воинов. А в Англии воевать не надо.
— И, как думаешь, найдет он там сторонников?
— Очень может быть. Он все-таки сын Прекрасноволосого.
Хильдрид покусывала губу.
— И где же, скорее всего, он найдет лучший прием? В Области датского права, я полагаю.
— Конечно. Им только и нужен хороший вождь, чтоб отделать Адальстейна.
— Адальстейн не так прост. Мало будет одного Эйрика, чтоб его отделать.
— Ну, это еще вопрос.
Она качнула головой и посмотрела на небо. Светало.
— Поднимай всех, — сказала она дозорному. — Нам еще много нужно сделать.
— Что ты задумала? — спросил, подходя, Хольгер — у него был острый слух и чуткий сон. Все, что так или иначе касалось его, он слышал даже сквозь сон. — Не хочешь ли наведаться на север Англии? Узнать наверняка, где Эйрик? Но это ни к чему. Уверен, на юге не хуже наслышаны о его планах. Такой отчаянный викинг, как Кровавая Секира, не может долго оставаться в тени.
— Я и не беспокоюсь, смогу ли узнать что-то, или нет, — хмуро возразила Хильдрид. — Но, знаешь ли, куда лучше было бы узнать не «что-то», а все. Если Эйрик набирает армию, возможно, об этом будут наслышаны лишь те, среди кого он их набирает. А когда весть доползет до юга, корабли Эйрика уже окажутся в пути.
— Не забывай, что уже середина лета. Чтоб собрать людей, нужно время. Самое малое — до осени, до Зимней Ночи. Так о чем волноваться? Осенью начинаются бури, и никуда он не поплывет.
— Скажи, Хольгер, ты ведь отличный кормчий. Когда тебя останавливали бури?
— Давно, готов с тобой согласиться, — он с усмешкой оглянулся на подошедшего Торстейна. — Так что — на Линдесс?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
«Наверное, у меня снова мужские руки», — подумала она, припомнив, что очень часто видит себя во снах в мужском обличии. Как там звали того мужчину, который, умерев, передал ей свою душу и свое искусство кормчего? Кажется, Олаф Сигурдарсон.
Гуннарсдоттер покосилась вниз, чтоб убедиться, права ли она, но не увидела ничего. Оторвав руку от рулевого весла, она поднесла ее к глазам и долго рассматривала тонкие пальцы и длинную ладонь, не понимая, мужская ли она или женская. «Какая разница? — пришло ей в голову. — Это не имеет никакого значения. Ты — все равно ты, в каком бы теле ты ни находилась».
Она опустила руки, но рулевого весла не нащупала. Недоумение еще не успело смениться паникой, как женщина поняла, что больше не сидит на кормовой скамье, а стоит на чем-то твердом, неровном, похожем на камень. Внезапно туман схлынул — он остался, держался рядом, будто ждал своего часа, но тут она разглядела, что одета в свою праздничную одежду, увешана украшениями, вперемежку мужскими и женскими, и на самом деле стоит на скальном пятачке. А рядом с ее ногами, обутыми не в сапоги, а в кожаные башмачки с серебряными застежками, покрытыми оберегающими знаками — в таких обычно хоронят — дремлет гадюка. Рядом — еще одна, с другой стороны — целых три, остальных было трудно разглядеть, но Хильдрид чувствовала, что они тут, прячутся в тумане.
Она замерла, помня, что гадюки реагируют на движение. А потом туман, подступавший к ней почти вплотную, еще немного отступил, и из его гущины на открытое пространство скального пятачка вышел мужчина.
Она знала его. Узнала, конечно, и рубашку с рукавами и воротом, отделанными плетеной тесьмой, и пояс с бляхами, и нож в кожаных ножнах. И даже фибулу, которой рубашка была сколота у горла, потому что когда-то подарила ее ему сама.
— Реен, — позвала она.
Мужчина поднял голову. Он молчал, но даже его молчание казалось ей естественным.
— Реен, где мы? — спросила женщина, оглядываясь. Туман клубился в паре шагов от нее. Он больше не казался ей плотным, как снег, но напоминал тот туман, который порой случается зимой, в суровый мороз — тогда воздух наполняют не капельки воды, а мелкие льдинки. При взгляде на него становилось трудно дышать, хотя холода Гуннарсдоттер не ощущала. — Реен, это что? Это… это Хель?
Мужчина молчал и не двигался.
— Реен, откуда ты можешь быть здесь? Ведь ты погиб в бою. Ты должен быть в Вальхалле.
— Мы с тобой должны выбраться отсюда, — сказал он глухо. Повернулся и шагнул во мглу. — Идем.
— Реен! — крикнула она, не решаясь сдвинуться с места. Одна из змей подняла голову и посмотрела на нее. — Реен!
— Идем, — донеслось из тумана, и все стихло.
Она проснулась, вскинулась, хватаясь за меч, но вокруг была самая обычная летняя ночь, самый обычный берег и драккар невдалеке, наполовину вытащенный из воды. Вокруг спали воины, а в стороне, опираясь на копье, стоял дозорный. Заметив движение Гуннарсдоттер, он резко развернулся в ту сторону, куда она посмотрела в первый момент, и стал вглядываться в морскую гладь. Потом обернулся и посмотрел вопросительно. Лето было в самом разгаре, и ночью почти не темнело. Небо было светлым, будто солнце лишь на миг отвернулось, только на земле царила покойная полумгла, как покрывало, цепляющаяся за низинки и закутки меж валунов.
Она встала, оправляя задравшуюся рубашку, и рядом тотчас же проснулся Альв. Спросонья он выглядел взъерошенным и очень недовольным. На женщину он посмотрел сурово, мол, чего это не спится ночью, но она, как всегда, не обратила на него внимания. Сделала дозорному знак, что все в порядке, и нагнулась за своим плащом, на котором спала.
Слегка болела голова.
Они были в пути уже две недели, и лишь теперь достигли мыса Мандале. Для последней ночевки на берегу они встали на одном из островков южнее мыса, потом предстояло больше недели пути по морю, и, если корабль не свернет к какому-нибудь из островов, ночевать придется прямо на воде, скинув якорь. Конечно, можно было идти вдоль берега Дании, потом мимо Саксонии и Фрисланда, откуда завернуть к Британским островам, но это должно занять куда больше времени. Викингам не в новинку были длительные путешествия по открытому морю, когда лишь туманные полоски далекого берега показываются время от времени, или не показываются вовсе. Хильдрид доверяла себе, и потому решила править прямо.
С ней не спорили, погода стояла прекрасная, и ничто не предвещало бури.
Хильдрид завернулась в плащ и подсела к костру. Возле него отдыхал второй дозорный, но он проснулся, как только она коснулась его колена.
— Я слышала, ты хорошо знаешь север Британии. Верно?
— Ну, да. Я вырос в Линдессе[26].
— Ну, и как ты думаешь? Куда может направиться Эйрик?
— В Валланд или в Англию? Конечно, в Англию. Что ему делать в Валланде? Земли, которые занял Хрольв[27], он ни с кем делить не станет. Не так-то просто там устроиться. Валландцы — не северяне, но и среди них есть немало хороших воинов. А в Англии воевать не надо.
— И, как думаешь, найдет он там сторонников?
— Очень может быть. Он все-таки сын Прекрасноволосого.
Хильдрид покусывала губу.
— И где же, скорее всего, он найдет лучший прием? В Области датского права, я полагаю.
— Конечно. Им только и нужен хороший вождь, чтоб отделать Адальстейна.
— Адальстейн не так прост. Мало будет одного Эйрика, чтоб его отделать.
— Ну, это еще вопрос.
Она качнула головой и посмотрела на небо. Светало.
— Поднимай всех, — сказала она дозорному. — Нам еще много нужно сделать.
— Что ты задумала? — спросил, подходя, Хольгер — у него был острый слух и чуткий сон. Все, что так или иначе касалось его, он слышал даже сквозь сон. — Не хочешь ли наведаться на север Англии? Узнать наверняка, где Эйрик? Но это ни к чему. Уверен, на юге не хуже наслышаны о его планах. Такой отчаянный викинг, как Кровавая Секира, не может долго оставаться в тени.
— Я и не беспокоюсь, смогу ли узнать что-то, или нет, — хмуро возразила Хильдрид. — Но, знаешь ли, куда лучше было бы узнать не «что-то», а все. Если Эйрик набирает армию, возможно, об этом будут наслышаны лишь те, среди кого он их набирает. А когда весть доползет до юга, корабли Эйрика уже окажутся в пути.
— Не забывай, что уже середина лета. Чтоб собрать людей, нужно время. Самое малое — до осени, до Зимней Ночи. Так о чем волноваться? Осенью начинаются бури, и никуда он не поплывет.
— Скажи, Хольгер, ты ведь отличный кормчий. Когда тебя останавливали бури?
— Давно, готов с тобой согласиться, — он с усмешкой оглянулся на подошедшего Торстейна. — Так что — на Линдесс?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82