Пристроившись у борта ближе к корме, Харальд вытащил бережно хранимую плетеную из пеньки лесу с тремя крючками и закинул ее в море. Подмигнул Хильдрид.
— Сейчас вытащим нам рыбки на обед.
Ночь стремительно сменилась утром, а к вечеру наступившего дня все различили впереди землю. И не имело особого значения, что это за земля. Где суша, там пресная вода, которой на корабле не осталось вовсе — та, что была, оказалась испорчена морской солью. Там лес, в котором водится дичь, там люди, у которых можно узнать, что это за земля. Там, в конце концов, сушняк, из которого можно сложить костер и высушить вещи. Перед последним рывком викинги подкрепились рыбинами, которых выловил Харальд — ели сырыми, но еда показалась отменно вкусной.
Эту ночь они провели на земле. Правда, удалиться от берега за дичью дочь Гуннара не разрешила — она не решалась отпускать своих людей, пусть даже по двое или по трое — но у них была рыба.
— Нигде еще не мешала осторожность, Равнемерк, — укоризненно произнес Хольгер. Правда, не при всех. И то спасибо. Она промолчала.
А что тут скажешь? Неправа. Не стоило бросаться в бурю, раз она видела, что та будет сильной, если этого можно было избежать. Что-то случилось с ней самой — этот шаг показался ей совершенно необходимым. Хильдрид уже и не помнила, почему это произошло. Словно наказывая себя за опрометчивость, она отправила почти всех дозорных спать и осталась сидеть у костра. Обычно такого не бывало — кормчему нужна свежая голова и точная рука. Но Гуннарсдоттер решила, что вздремнет потом, пару часиков под утро, пока остальные будут готовить завтрак и приводить в порядок корабль.
Она посидела у огня, подкладывая сушинки — ребята натащили топлива в избытке. Потом встала походить, снова села. Тишина, если не считать прибоя, стояла необычайная. Зелень подступала почти к самому пляжу, за спиной женщины громоздились горы, но совсем иные, что в Нордвегр. Хильдрид вдруг овладела тоска по родному Трандхейму. Сколько она прожила в Хладире после долгой разлуки с этими землями? И снова на меловые острова, в Англию… Дочь Гуннара вздохнула. Встала и решила пройтись к леску.
Она уже возвращалась, когда чуткое ухо уловило какой-то шорох. Любой человек, выросший не в пустыне, знающий лес, как свои пять пальцев, способен отличить звук человеческого шага от шума, производимого зверем. Женщина была скорей на «ты» с морем, но и лес тоже знала неплохо. По крайней мере, достаточно, чтоб отличить. По звукам, это был именно человек.
Здесь наука простая — двигаться лишь тогда, когда двигается он, или когда ветерок достаточно громко зашелестит в листве, и преследуемый не сможет угадать, что за ним следят. Берег моря, без ветерка не обойтись. Да и человек не стоял на месте… Какой-то очень уж легкий и подвижный человек. Опытный охотник? Тогда почему он себя выдал? Ребенок? Нет, скорей уж подросток.
Она следовала за чужаком, пока он не остановился у края леса и не затих. Похоже, он наблюдал. Человек был приблизительно ее роста, просто очень щуплый. Пригнувшись, Хильдрид помедлила и бросилась.
Чужак нападения не ожидал. Он охнул, но даже развернуться толком не успел. Женщина повалила его и схватила за руки. Парень оказался сильный, неожиданность не сыграла особой роли, он быстро понял, что произошло, вырвал правое запястье и сложил кулак. Позволять бить себя по лицу Хильдрид не собиралась, она резко нырнула вбок и точно так же оказалась на земле, как и ее противник. Парень гибко поднялся на одно колено и выдернул из-за пояса нож. Все ее оружие осталось у костра. Она чуть пригнулась, ловя взглядом каждое движение противника.
Парень умел действовать ножом, но вряд ли он умел драться. Охотник… Что с него возьмешь? Когда чужак попытался ударить ее ножом в живот, женщина чуть развернулась, схватила его за руку, обезопасив себя таким образом, и свободной рукой ударила его в горло. Слегка, чтоб не убить. Он подавился воздухом, закашлялся и отскочил, сгибаясь. Она шагнула за ним и попыталась выбить нож.
Не получилось. Он снова ударил — Хильдрид пропустила нож под руками, отогнувшись назад, за неимением лучшего ударила его по лицу. Ушибла пальцы о челюсть… Ничего удивительного — у местных черепушки не нежнее, чем у нордвегрцев. Противник лишь всхрапнул.
Нож удалось выбить лишь на третий раз, при этом лезвие, острое, как бритва, слегка царапнуло Хильдрид запястье. Она подставила парню ногу, и они с треском покатились по кустам. От костра уже неслись викинги, но дочь Гуннара хотела справиться сама. В какой-то момент парень схватил ее за рубашку, рванул — и вдруг порвал толстую льняную ткань.
— Тролль горный! — в ярости взвизгнула дочь Гуннара, невольно вспомнив, сколько труда пошло на эту рубашку — спрясть, соткать, сшить, даже притом, что лен за нее растили, вымачивали, трепали и чесали другие. Она оседлала противника, врезала по лицу уже со всей силы.
Но ее в несколько рук принялись стаскивать с парня подбежавшие викинги; кто-то приволок факел, наскоро сделанный из толстой палки, а Альв, как всегда вовремя появившийся рядом, через голову стаскивал рубашку, выпутывая ее из-под ремня. Сунул одежду Хильдрид, руками прикрывающую обнаженную грудь.
— Эге-гей, а это местный, — заявил Харальд, поднося факел к грязному лицу пленника. Парень, извивающийся в руках викингов, оказался весьма молод.
Лет пятнадцать, не больше. Полуобнаженный, потому что намотанный вокруг тела серый в клетку плед размотался.
— Тащите к костру, — велела Гуннарсдоттер, ныряя в рубашку Альва. В одежде здоровенного мужчины она просто утонула. — Так, а мои вещи не смыло?
— Радуйся, нет, — проворчал Альв.
— Тогда тащи мне мою рубашку.
— Сейчас.
— Кто ты такой? — спросила она пленника, когда его подволокли поближе к костру. Тот зло зыркнул на женщину и ничего не ответил. — Не понимаешь или делаешь вид? — Нет ответа. Хильдрид перешла на язык Мерсии, который поневоле выучила, живя при дворе Адальстейна. — Не дури. Уж первый-то вопрос очевиден, ты и так можешь понять, о чем речь.
По лицу парня она видела — он, конечно, понимает, о чем речь, и весьма удивлен тем, что слышит слова саксонского наречия, но все равно молчит. Альв принес Гуннарсдоттер ее сумку — мокрую, как и все остальное. Она не нашла времени просушить ее вместе с содержимым, вынула и привела в порядок только кольчугу и шлем, а об остальном даже не подумала. Викинг, принесший ее вещи, так и остался голым по пояс, подставляя свету возродившегося костра заросшую рыжей шерстью грудь. Он сам вынул из котомки рубашку Хильдрид и развернул мокрую ткань перед огнем.
— Я просушу, — сказал он.
Она тонула в грязной серой рубахе Альва. Рукава пришлось подвернуть, а ворот то и дело кокетливо съезжал с плеча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— Сейчас вытащим нам рыбки на обед.
Ночь стремительно сменилась утром, а к вечеру наступившего дня все различили впереди землю. И не имело особого значения, что это за земля. Где суша, там пресная вода, которой на корабле не осталось вовсе — та, что была, оказалась испорчена морской солью. Там лес, в котором водится дичь, там люди, у которых можно узнать, что это за земля. Там, в конце концов, сушняк, из которого можно сложить костер и высушить вещи. Перед последним рывком викинги подкрепились рыбинами, которых выловил Харальд — ели сырыми, но еда показалась отменно вкусной.
Эту ночь они провели на земле. Правда, удалиться от берега за дичью дочь Гуннара не разрешила — она не решалась отпускать своих людей, пусть даже по двое или по трое — но у них была рыба.
— Нигде еще не мешала осторожность, Равнемерк, — укоризненно произнес Хольгер. Правда, не при всех. И то спасибо. Она промолчала.
А что тут скажешь? Неправа. Не стоило бросаться в бурю, раз она видела, что та будет сильной, если этого можно было избежать. Что-то случилось с ней самой — этот шаг показался ей совершенно необходимым. Хильдрид уже и не помнила, почему это произошло. Словно наказывая себя за опрометчивость, она отправила почти всех дозорных спать и осталась сидеть у костра. Обычно такого не бывало — кормчему нужна свежая голова и точная рука. Но Гуннарсдоттер решила, что вздремнет потом, пару часиков под утро, пока остальные будут готовить завтрак и приводить в порядок корабль.
Она посидела у огня, подкладывая сушинки — ребята натащили топлива в избытке. Потом встала походить, снова села. Тишина, если не считать прибоя, стояла необычайная. Зелень подступала почти к самому пляжу, за спиной женщины громоздились горы, но совсем иные, что в Нордвегр. Хильдрид вдруг овладела тоска по родному Трандхейму. Сколько она прожила в Хладире после долгой разлуки с этими землями? И снова на меловые острова, в Англию… Дочь Гуннара вздохнула. Встала и решила пройтись к леску.
Она уже возвращалась, когда чуткое ухо уловило какой-то шорох. Любой человек, выросший не в пустыне, знающий лес, как свои пять пальцев, способен отличить звук человеческого шага от шума, производимого зверем. Женщина была скорей на «ты» с морем, но и лес тоже знала неплохо. По крайней мере, достаточно, чтоб отличить. По звукам, это был именно человек.
Здесь наука простая — двигаться лишь тогда, когда двигается он, или когда ветерок достаточно громко зашелестит в листве, и преследуемый не сможет угадать, что за ним следят. Берег моря, без ветерка не обойтись. Да и человек не стоял на месте… Какой-то очень уж легкий и подвижный человек. Опытный охотник? Тогда почему он себя выдал? Ребенок? Нет, скорей уж подросток.
Она следовала за чужаком, пока он не остановился у края леса и не затих. Похоже, он наблюдал. Человек был приблизительно ее роста, просто очень щуплый. Пригнувшись, Хильдрид помедлила и бросилась.
Чужак нападения не ожидал. Он охнул, но даже развернуться толком не успел. Женщина повалила его и схватила за руки. Парень оказался сильный, неожиданность не сыграла особой роли, он быстро понял, что произошло, вырвал правое запястье и сложил кулак. Позволять бить себя по лицу Хильдрид не собиралась, она резко нырнула вбок и точно так же оказалась на земле, как и ее противник. Парень гибко поднялся на одно колено и выдернул из-за пояса нож. Все ее оружие осталось у костра. Она чуть пригнулась, ловя взглядом каждое движение противника.
Парень умел действовать ножом, но вряд ли он умел драться. Охотник… Что с него возьмешь? Когда чужак попытался ударить ее ножом в живот, женщина чуть развернулась, схватила его за руку, обезопасив себя таким образом, и свободной рукой ударила его в горло. Слегка, чтоб не убить. Он подавился воздухом, закашлялся и отскочил, сгибаясь. Она шагнула за ним и попыталась выбить нож.
Не получилось. Он снова ударил — Хильдрид пропустила нож под руками, отогнувшись назад, за неимением лучшего ударила его по лицу. Ушибла пальцы о челюсть… Ничего удивительного — у местных черепушки не нежнее, чем у нордвегрцев. Противник лишь всхрапнул.
Нож удалось выбить лишь на третий раз, при этом лезвие, острое, как бритва, слегка царапнуло Хильдрид запястье. Она подставила парню ногу, и они с треском покатились по кустам. От костра уже неслись викинги, но дочь Гуннара хотела справиться сама. В какой-то момент парень схватил ее за рубашку, рванул — и вдруг порвал толстую льняную ткань.
— Тролль горный! — в ярости взвизгнула дочь Гуннара, невольно вспомнив, сколько труда пошло на эту рубашку — спрясть, соткать, сшить, даже притом, что лен за нее растили, вымачивали, трепали и чесали другие. Она оседлала противника, врезала по лицу уже со всей силы.
Но ее в несколько рук принялись стаскивать с парня подбежавшие викинги; кто-то приволок факел, наскоро сделанный из толстой палки, а Альв, как всегда вовремя появившийся рядом, через голову стаскивал рубашку, выпутывая ее из-под ремня. Сунул одежду Хильдрид, руками прикрывающую обнаженную грудь.
— Эге-гей, а это местный, — заявил Харальд, поднося факел к грязному лицу пленника. Парень, извивающийся в руках викингов, оказался весьма молод.
Лет пятнадцать, не больше. Полуобнаженный, потому что намотанный вокруг тела серый в клетку плед размотался.
— Тащите к костру, — велела Гуннарсдоттер, ныряя в рубашку Альва. В одежде здоровенного мужчины она просто утонула. — Так, а мои вещи не смыло?
— Радуйся, нет, — проворчал Альв.
— Тогда тащи мне мою рубашку.
— Сейчас.
— Кто ты такой? — спросила она пленника, когда его подволокли поближе к костру. Тот зло зыркнул на женщину и ничего не ответил. — Не понимаешь или делаешь вид? — Нет ответа. Хильдрид перешла на язык Мерсии, который поневоле выучила, живя при дворе Адальстейна. — Не дури. Уж первый-то вопрос очевиден, ты и так можешь понять, о чем речь.
По лицу парня она видела — он, конечно, понимает, о чем речь, и весьма удивлен тем, что слышит слова саксонского наречия, но все равно молчит. Альв принес Гуннарсдоттер ее сумку — мокрую, как и все остальное. Она не нашла времени просушить ее вместе с содержимым, вынула и привела в порядок только кольчугу и шлем, а об остальном даже не подумала. Викинг, принесший ее вещи, так и остался голым по пояс, подставляя свету возродившегося костра заросшую рыжей шерстью грудь. Он сам вынул из котомки рубашку Хильдрид и развернул мокрую ткань перед огнем.
— Я просушу, — сказал он.
Она тонула в грязной серой рубахе Альва. Рукава пришлось подвернуть, а ворот то и дело кокетливо съезжал с плеча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82