Он вскинул голову и увидел, что к нему со всех ног мчится Дженни.
В ту ночь Нойманн долго лежал с открытыми глазами. Сначала ему удалось заснуть, но вскоре он проснулся от боли, а потом лежал неподвижно, прислушиваясь к ветру, бьющемуся о стены дома. Издали доносился шум волн, накатывавшихся на берег. Он не мог понять, который час. Его часы лежали на крохотном столике рядом с кроватью. Он приподнялся на локте, потянулся, чуть не застонав от боли, и взглянул на светящийся циферблат. Почти полночь.
Он снова упал на подушку и уставился в потолок. Драка с Мартином Колвиллом была глупейшей ошибкой. Он поставил под удар свою легенду и всю операцию. И к тому же напугал Дженни. Вчера она возле паба кричала на него и била его кулачками по груди. Она была в ярости из-за того, что он избил ее отца. Он лишь хотел преподать мерзавцу урок, но все получилось куда хуже, чем он рассчитывал. И сейчас, лежа в постели, прислушиваясь к сбивчивому голосу не прекращавшегося ветра, он спрашивал себя, действительно ли операция провалилась. Он вспоминал о словах Кэтрин на Хэмпстед-хит: «Произошли кое-какие накладки. Я сомневаюсь, что смогу долго продержаться под своим прикрытием». Он думал о приказе Фогеля устроить контрнаблюдение. И еще пытался понять, каким образом всем им — ему самому, Кэтрин, Фогелю — удалось наделать столько грубейших ошибок.
Потом Нойманн сосредоточился на своих травмах. Ему казалось, что у него не осталось ни одного целого места. Ушибленные ребра не позволяли глубоко дышать, каждый вдох отзывался болью, но, похоже, кости были целы. Язык распух; при каждом прикосновении к небу Нойманн ощущал глубокий след от собственных зубов. Подняв руку, он прикоснулся к щеке. Мэри сделала все, что было в ее силах, чтобы свести края раны, не зашивая — об обращении к доктору не могло быть и речи. Он проверил, не сползла ли перевязка. Даже самое легкое прикосновение к щеке отзывалось болью.
Нойманн закрыл глаза и попробовал заставить себя уснуть. Он уже начинал погружаться в дремоту, когда его слуха достиг звук легких шагов на крыльце. Инстинктивным движением он вынул «маузер». Потом входная дверь почти бесшумно открылась, и шаги зазвучали уже внутри дома. Он поднял пистолет и нацелил его на дверь. Чуть слышно скрипнула дверная ручка. «Если это пришли за мной из МИ-5, то они, конечно, не стали бы бесшумно пробираться ночью в мою спальню, — подумал он. — Но если это не МИ-5 и не полиция, то кто же, черт возьми, это может быть?» Дверь открылась, и перед ним возникла маленькая фигурка. В тусклом свете, пробивавшемся сквозь не задернутые шторами окна, Нойманн узнал Дженни Колвилл и быстро положил «маузер» на пол рядом с кроватью.
— Что ты такое выдумала? — прошептал он.
— Я пришла посмотреть, все ли с вами в порядке.
— А Шон и Мэри знают, что ты здесь?
— Нет, я вошла без стука. — Она села на край узкой кровати. — Как вы себя чувствуете?
— Мне бывало и хуже. У твоего отца чертовски сильный удар. Хотя ты должна знать это лучше, чем кто-либо другой.
— Вам нужно пойти к доктору. На щеке настоящая дыра.
— Мэри очень хорошо ее обработала.
Дженни улыбнулась.
— У нее было много практики с Шоном. Она говорила мне, что, когда Шон был молодым, для него суббота не была субботой, если вечер не заканчивался хорошей потасовкой перед пабом.
— А как твой отец? Мне кажется, что я перестарался с ним.
— С ним все будет нормально. Правда, рожа у него стала страшная, но он и так никогда не был красавцем.
— Мне очень жаль, Дженни. Все получилось совершенно по-дурацки. Я не должен был так себя вести. Нужно было просто не обращать на него внимания.
— Хозяин паба сказал, что отец первым начал задираться. Вот и получил то, чего заслуживал. Он давно уже на это напрашивался.
— Ты больше на меня не сердишься?
— Нет. Никто никогда еще не лез за меня в драку. Вы очень храбрый. Мой отец силен как бык. Он мог убить вас. — Она сняла руку с его лица и провела ладонью по его груди. — Где вы научились так драться?
— В армии.
— Это было просто страшно. Мой бог, да у вас все тело в шрамах.
— Я прожил долгую и очень насыщенную жизнь.
Она придвинулась поближе к нему.
— Кто вы такой, Джеймс Портер? И что вы делаете в Хэмптон-сэндс?
— Я приехал, чтобы защищать тебя.
— Вы мой рыцарь в сверкающих доспехах?
— Нечто в этом роде.
Дженни резко встала и стянула свитер через голову.
— Дженни, ты думаешь, что...
— Ш-ш-ш-ш, вы разбудите Мэри.
— Тебе нельзя здесь оставаться.
— Сейчас первый час ночи. Вы же не станете выгонять меня на улицу в такую погоду, правда?
Прежде, чем он нашелся, что ответить, Дженни сняла веллингтоны, сбросила брюки, забралась в постель и легла рядом с ним, поджав колени.
— Если Мэри найдет тебя здесь, она убьет меня, — прошептал Нойманн.
— Но ведь вы не боитесь Мэри, да?
— С твоим отцом я мог поговорить на кулаках. Но с Мэри — совсем другое дело.
Дженни поцеловала его в щеку и сказала:
— Доброй ночи.
Через несколько минут ее дыхание сделалось ровным. Она заснула. Нойманн наклонил голову, чтобы она лишь чуть-чуть прикасалась к девушке, еще некоторое время прислушивался к ветру, а потом тоже уснул.
Глава 45
Берлин
«Ланкастеры» налетели в два часа ночи. Фогель, спавший беспокойным сном на раскладушке в своем кабинете, поднялся и подошел к окну. Берлин содрогался от разрывов сыпавшихся градом бомб. Чуть-чуть раздвинув светомаскировочные шторы, Фогель выглянул наружу. Большой черный седан находился на прежнем месте — на противоположной стороне улицы. Он простоял там всю ночь и весь вчерашний день. Фогель знал, что в нем находились по меньшей мере три человека, так как отлично видел в темноте огоньки сигарет. Он знал, что автомобиль все время стоит с включенным мотором, поскольку дымок, поднимавшийся из выхлопной трубы, отчетливо выделялся беловатым облачком в ледяном ночном воздухе. Профессионал в нем изумился никчемной организации наблюдения. Курят, хотя прекрасно знают, насколько далеко по ночам виден огонек сигареты. Держат мотор включенным, чтобы салон не остывал, не думая о том, что даже самый неподготовленный любитель сможет увидеть выхлоп. Впрочем, гестапо не требовалось беспокоиться насчет техники и профессионализма. Они полагались на страх и грубую силу. Не укол шпаги, а удар обухом по лбу.
Фогель в который раз пережевывал в памяти свой разговор с Гиммлером, состоявшийся в доме родителей его жены в Баварии. Против всякого желания он вынужден был признать, что теория Гиммлера имела немалый смысл. Тот факт, что значительная часть немецких разведывательных групп в Великобритании до сих пор продолжала работать, вовсе не служил доказательством лояльности Канариса фюреру. Он был доказательством противоположного — его предательства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
В ту ночь Нойманн долго лежал с открытыми глазами. Сначала ему удалось заснуть, но вскоре он проснулся от боли, а потом лежал неподвижно, прислушиваясь к ветру, бьющемуся о стены дома. Издали доносился шум волн, накатывавшихся на берег. Он не мог понять, который час. Его часы лежали на крохотном столике рядом с кроватью. Он приподнялся на локте, потянулся, чуть не застонав от боли, и взглянул на светящийся циферблат. Почти полночь.
Он снова упал на подушку и уставился в потолок. Драка с Мартином Колвиллом была глупейшей ошибкой. Он поставил под удар свою легенду и всю операцию. И к тому же напугал Дженни. Вчера она возле паба кричала на него и била его кулачками по груди. Она была в ярости из-за того, что он избил ее отца. Он лишь хотел преподать мерзавцу урок, но все получилось куда хуже, чем он рассчитывал. И сейчас, лежа в постели, прислушиваясь к сбивчивому голосу не прекращавшегося ветра, он спрашивал себя, действительно ли операция провалилась. Он вспоминал о словах Кэтрин на Хэмпстед-хит: «Произошли кое-какие накладки. Я сомневаюсь, что смогу долго продержаться под своим прикрытием». Он думал о приказе Фогеля устроить контрнаблюдение. И еще пытался понять, каким образом всем им — ему самому, Кэтрин, Фогелю — удалось наделать столько грубейших ошибок.
Потом Нойманн сосредоточился на своих травмах. Ему казалось, что у него не осталось ни одного целого места. Ушибленные ребра не позволяли глубоко дышать, каждый вдох отзывался болью, но, похоже, кости были целы. Язык распух; при каждом прикосновении к небу Нойманн ощущал глубокий след от собственных зубов. Подняв руку, он прикоснулся к щеке. Мэри сделала все, что было в ее силах, чтобы свести края раны, не зашивая — об обращении к доктору не могло быть и речи. Он проверил, не сползла ли перевязка. Даже самое легкое прикосновение к щеке отзывалось болью.
Нойманн закрыл глаза и попробовал заставить себя уснуть. Он уже начинал погружаться в дремоту, когда его слуха достиг звук легких шагов на крыльце. Инстинктивным движением он вынул «маузер». Потом входная дверь почти бесшумно открылась, и шаги зазвучали уже внутри дома. Он поднял пистолет и нацелил его на дверь. Чуть слышно скрипнула дверная ручка. «Если это пришли за мной из МИ-5, то они, конечно, не стали бы бесшумно пробираться ночью в мою спальню, — подумал он. — Но если это не МИ-5 и не полиция, то кто же, черт возьми, это может быть?» Дверь открылась, и перед ним возникла маленькая фигурка. В тусклом свете, пробивавшемся сквозь не задернутые шторами окна, Нойманн узнал Дженни Колвилл и быстро положил «маузер» на пол рядом с кроватью.
— Что ты такое выдумала? — прошептал он.
— Я пришла посмотреть, все ли с вами в порядке.
— А Шон и Мэри знают, что ты здесь?
— Нет, я вошла без стука. — Она села на край узкой кровати. — Как вы себя чувствуете?
— Мне бывало и хуже. У твоего отца чертовски сильный удар. Хотя ты должна знать это лучше, чем кто-либо другой.
— Вам нужно пойти к доктору. На щеке настоящая дыра.
— Мэри очень хорошо ее обработала.
Дженни улыбнулась.
— У нее было много практики с Шоном. Она говорила мне, что, когда Шон был молодым, для него суббота не была субботой, если вечер не заканчивался хорошей потасовкой перед пабом.
— А как твой отец? Мне кажется, что я перестарался с ним.
— С ним все будет нормально. Правда, рожа у него стала страшная, но он и так никогда не был красавцем.
— Мне очень жаль, Дженни. Все получилось совершенно по-дурацки. Я не должен был так себя вести. Нужно было просто не обращать на него внимания.
— Хозяин паба сказал, что отец первым начал задираться. Вот и получил то, чего заслуживал. Он давно уже на это напрашивался.
— Ты больше на меня не сердишься?
— Нет. Никто никогда еще не лез за меня в драку. Вы очень храбрый. Мой отец силен как бык. Он мог убить вас. — Она сняла руку с его лица и провела ладонью по его груди. — Где вы научились так драться?
— В армии.
— Это было просто страшно. Мой бог, да у вас все тело в шрамах.
— Я прожил долгую и очень насыщенную жизнь.
Она придвинулась поближе к нему.
— Кто вы такой, Джеймс Портер? И что вы делаете в Хэмптон-сэндс?
— Я приехал, чтобы защищать тебя.
— Вы мой рыцарь в сверкающих доспехах?
— Нечто в этом роде.
Дженни резко встала и стянула свитер через голову.
— Дженни, ты думаешь, что...
— Ш-ш-ш-ш, вы разбудите Мэри.
— Тебе нельзя здесь оставаться.
— Сейчас первый час ночи. Вы же не станете выгонять меня на улицу в такую погоду, правда?
Прежде, чем он нашелся, что ответить, Дженни сняла веллингтоны, сбросила брюки, забралась в постель и легла рядом с ним, поджав колени.
— Если Мэри найдет тебя здесь, она убьет меня, — прошептал Нойманн.
— Но ведь вы не боитесь Мэри, да?
— С твоим отцом я мог поговорить на кулаках. Но с Мэри — совсем другое дело.
Дженни поцеловала его в щеку и сказала:
— Доброй ночи.
Через несколько минут ее дыхание сделалось ровным. Она заснула. Нойманн наклонил голову, чтобы она лишь чуть-чуть прикасалась к девушке, еще некоторое время прислушивался к ветру, а потом тоже уснул.
Глава 45
Берлин
«Ланкастеры» налетели в два часа ночи. Фогель, спавший беспокойным сном на раскладушке в своем кабинете, поднялся и подошел к окну. Берлин содрогался от разрывов сыпавшихся градом бомб. Чуть-чуть раздвинув светомаскировочные шторы, Фогель выглянул наружу. Большой черный седан находился на прежнем месте — на противоположной стороне улицы. Он простоял там всю ночь и весь вчерашний день. Фогель знал, что в нем находились по меньшей мере три человека, так как отлично видел в темноте огоньки сигарет. Он знал, что автомобиль все время стоит с включенным мотором, поскольку дымок, поднимавшийся из выхлопной трубы, отчетливо выделялся беловатым облачком в ледяном ночном воздухе. Профессионал в нем изумился никчемной организации наблюдения. Курят, хотя прекрасно знают, насколько далеко по ночам виден огонек сигареты. Держат мотор включенным, чтобы салон не остывал, не думая о том, что даже самый неподготовленный любитель сможет увидеть выхлоп. Впрочем, гестапо не требовалось беспокоиться насчет техники и профессионализма. Они полагались на страх и грубую силу. Не укол шпаги, а удар обухом по лбу.
Фогель в который раз пережевывал в памяти свой разговор с Гиммлером, состоявшийся в доме родителей его жены в Баварии. Против всякого желания он вынужден был признать, что теория Гиммлера имела немалый смысл. Тот факт, что значительная часть немецких разведывательных групп в Великобритании до сих пор продолжала работать, вовсе не служил доказательством лояльности Канариса фюреру. Он был доказательством противоположного — его предательства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172