Им пришлось отправлять его на одном из спасательных плотов подводной лодки со всеми знаками Kriegsmarine. Вы можете в такое поверить?
Вайкери считал, что такое вполне могло случиться. Абвер чрезвычайно халатно подходил к подготовке и доставке своих агентов в Англию. Он хорошо помнил юношу, которого высадили на пляже корнуэльского побережья в сентябре 1940 года. Сотрудники Специальной службы, обыскивавшие его, нашли в кармане коробку спичек из популярного берлинского ночного клуба. Также очень примечательным был случай с Йостом Кароли, шведским гражданином, которого высадили с парашютом в Нортгемптоншире около деревни Дентон. Рабочий с местной фермы, ирландец по имени Пэдди Дэли, обнаружил его спящим в поле возле живой изгороди. Он был одет в городской серый фланелевый костюм с галстуком типично континентального стиля. Кароли сразу сознался, что был доставлен в Англию на самолете и спустился на парашюте, и сдал свой автоматический пистолет и триста фунтов наличными. Местные власти передали его в МИ-5, где его определили в «Лагерь 020».
Бекер засунул конфету в рот и протянул коробку Вайкери.
— Вы, британцы, относились к шпионажу куда серьезнее, чем мы, немцы. Все потому, что вы всегда были слабыми. Вам приходилось идти на разные обманы и хитрости, чтобы скрыть свою слабость. Зато теперь вы крепко взяли абвер за яйца.
— Но ведь были и другие агенты, о которых проявляли гораздо больше заботы, — вставил реплику Вайкери.
— О да, были.
— Агенты иного сорта.
— Совершенно иного, — подтвердил Бекер, доставая вторую конфету. — Эти конфеты восхитительны, Альфред. Вы уверены, что не хотите попробовать?
* * *
Бекер был изумительным радистом — передавал с потрясающей точностью и быстротой. Вайкери считал, что дело тут в том, что его подопечный получил классическое музыкальное образование и до того, как история предприняла трагический поворот, приведший его в камеру английской тюрьмы, был хорошим профессиональным скрипачом. Вайкери слушал через вторые наушники, как Бекер передал свои позывные и дождался сигнала подтверждения от гамбургского радиста. Как всегда, в этот момент по спине Вайкери пробежали мурашки. Он получал огромное наслаждение от знания, что ему удается обманывать врага — что он лжет так искусно. Он наслаждался возникающим контактом, тем, что он на несколько секунд получал возможность услышать голос противника, пусть даже в виде прерывистого электронного бибиканья среди шипения и треска атмосферных разрядов. Каждый раз Вайкери также представлял себе, насколько было бы ужасно, если бы обманывал не он, а обманывали бы его. И почему-то часто думал об Элен.
Гамбургский радист приказал Бекеру приступить к передаче. Тот опустил взгляд на листок, принесенный Вайкери, и с молниеносной быстротой отстучал текст на ключе. Закончив, он дождался от Гамбурга сигнала о подтверждении приема, а потом сообщил, что заканчивает связь. Вайкери снял наушники и отключил рацию. Сейчас следовало ожидать, что у Бекера начнется приступ хандры — так бывало всегда после того, как он посылал очередное сообщение Вайкери по «двойному кресту». Вероятно, так чувствуют себя многие мужчины, когда испытывают приступ чувства вины, переспав с любовницей, и желают остаться один на один со своей нечистой совестью и порождаемыми ею мыслями. Вайкери всегда подозревал, что Бекер стыдится своего предательства и что его постоянные разглагольствования о плохой постановке дела в абвере были прежде всего попыткой спрятаться от чувства вины за собственные трусость и неудачливость. Хотя он, конечно, понимал, что возможности для выбора у него были очень небольшие — стоило ему хотя бы раз отказаться передать сообщение Вайкери, как его тут же препроводили бы в тюрьму Вэндсуорт на свидание с палачом. Вайкери боялся утратить возникший между ними контакт. Бекер продолжал курить и съел еще несколько конфет, больше не угощая Вайкери. А тот медленно упаковывал рацию.
— Я видел ее однажды в Берлине, — внезапно сказал Бекер. — Ее сразу же отделили от нас, простых смертных. Я не хочу, чтобы вы ссылались на меня в этом деле, Альфред: я ведь могу передать вам только то, что слышал сам. Слухи, сплетни. Не хочу, чтобы, если я в чем-то ошибусь, сюда пришел Стивенс и начал обтирать мною эти гребаные стены.
Вайкери понимающе кивнул. Речь шла о полковнике Стивенсе, коменданте «Лагеря 020», больше известном под прозвищем Оловянный Глаз. Стивенс, в прошлом офицер индийской армии, носил монокль и всегда ходил в полной форме Пешаварского стрелкового полка. Он был наполовину немцем и совершенно свободно владел немецким языком. Кроме того, он производил впечатление если не полностью сумасшедшего, то по меньшей мере заметно тронутого умом человека. Его в равной степени ненавидели как заключенные, так и сотрудники МИ-5. Однажды он устроил Вайкери продолжительный и очень грубый публичный разнос за то, что тот на пять минут опоздал на допрос. Даже высшие начальники, такие, как Бутби, не были застрахованы от его оскорбительных тирад и проявлений мерзкого характера.
— Даю вам слово, Карл, — ответил Вайкери, снова усаживаясь за стол.
— Я слышал разговоры, что ее зовут Анна Штайнер. Что ее отец был вроде бы из аристократов. Из тех богатых прусских поганцев, со шрамами на щеках после дуэлей. От нечего делать баловался дипломатией. Вам ведь знаком этот тип людей, не так ли? — Дожидаться ответа Бекер не стал. — Господи, она была красавицей. Разве что слишком длинная, если на мой вкус. Говорит на идеальном британском английском языке без всякого иностранного акцента. Опять же по слухам, ее мать была англичанкой. Говорили, что летом тридцать шестого года она жила в Испании, трахалась с каким-то тамошним фашистским ублюдком по имени Ромеро. А потом оказалось, что сеньор Ромеро был агентом и вербовщиком абвера. Он связался с Берлином, получил свой гонорар и передал ее абверу. А там уж за нее взялись как следует. Прекрасной Анне сказали, что родина нуждается в ее помощи и что если она не станет добровольно и с готовностью сотрудничать, ее папа фон Штайнер отправится в концентрационный лагерь.
— Кто из центрального аппарата ею занимался?
— Я не знаю его имени. Такой ублюдок с кислой рожей, будто у него все время болят зубы. Умный, вроде вас, но безжалостный.
— Его звали не Фогель?
— Я не знаю. Может быть.
— Вы никогда больше не видели ее?
— Нет, только тогда.
— Но что же все-таки случилось с нею?
Бекер затрясся в следующем приступе кашля. Он поспешно закурил очередную сигарету, и ему вроде бы полегчало.
— Я же сказал вам, что пересказываю то, что слышал, а не то, что знаю. Вы понимаете разницу?
— Вполне понимаю.
— Ходили слухи, что где-то в горах к югу от Мюнхена был еще один лагерь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
Вайкери считал, что такое вполне могло случиться. Абвер чрезвычайно халатно подходил к подготовке и доставке своих агентов в Англию. Он хорошо помнил юношу, которого высадили на пляже корнуэльского побережья в сентябре 1940 года. Сотрудники Специальной службы, обыскивавшие его, нашли в кармане коробку спичек из популярного берлинского ночного клуба. Также очень примечательным был случай с Йостом Кароли, шведским гражданином, которого высадили с парашютом в Нортгемптоншире около деревни Дентон. Рабочий с местной фермы, ирландец по имени Пэдди Дэли, обнаружил его спящим в поле возле живой изгороди. Он был одет в городской серый фланелевый костюм с галстуком типично континентального стиля. Кароли сразу сознался, что был доставлен в Англию на самолете и спустился на парашюте, и сдал свой автоматический пистолет и триста фунтов наличными. Местные власти передали его в МИ-5, где его определили в «Лагерь 020».
Бекер засунул конфету в рот и протянул коробку Вайкери.
— Вы, британцы, относились к шпионажу куда серьезнее, чем мы, немцы. Все потому, что вы всегда были слабыми. Вам приходилось идти на разные обманы и хитрости, чтобы скрыть свою слабость. Зато теперь вы крепко взяли абвер за яйца.
— Но ведь были и другие агенты, о которых проявляли гораздо больше заботы, — вставил реплику Вайкери.
— О да, были.
— Агенты иного сорта.
— Совершенно иного, — подтвердил Бекер, доставая вторую конфету. — Эти конфеты восхитительны, Альфред. Вы уверены, что не хотите попробовать?
* * *
Бекер был изумительным радистом — передавал с потрясающей точностью и быстротой. Вайкери считал, что дело тут в том, что его подопечный получил классическое музыкальное образование и до того, как история предприняла трагический поворот, приведший его в камеру английской тюрьмы, был хорошим профессиональным скрипачом. Вайкери слушал через вторые наушники, как Бекер передал свои позывные и дождался сигнала подтверждения от гамбургского радиста. Как всегда, в этот момент по спине Вайкери пробежали мурашки. Он получал огромное наслаждение от знания, что ему удается обманывать врага — что он лжет так искусно. Он наслаждался возникающим контактом, тем, что он на несколько секунд получал возможность услышать голос противника, пусть даже в виде прерывистого электронного бибиканья среди шипения и треска атмосферных разрядов. Каждый раз Вайкери также представлял себе, насколько было бы ужасно, если бы обманывал не он, а обманывали бы его. И почему-то часто думал об Элен.
Гамбургский радист приказал Бекеру приступить к передаче. Тот опустил взгляд на листок, принесенный Вайкери, и с молниеносной быстротой отстучал текст на ключе. Закончив, он дождался от Гамбурга сигнала о подтверждении приема, а потом сообщил, что заканчивает связь. Вайкери снял наушники и отключил рацию. Сейчас следовало ожидать, что у Бекера начнется приступ хандры — так бывало всегда после того, как он посылал очередное сообщение Вайкери по «двойному кресту». Вероятно, так чувствуют себя многие мужчины, когда испытывают приступ чувства вины, переспав с любовницей, и желают остаться один на один со своей нечистой совестью и порождаемыми ею мыслями. Вайкери всегда подозревал, что Бекер стыдится своего предательства и что его постоянные разглагольствования о плохой постановке дела в абвере были прежде всего попыткой спрятаться от чувства вины за собственные трусость и неудачливость. Хотя он, конечно, понимал, что возможности для выбора у него были очень небольшие — стоило ему хотя бы раз отказаться передать сообщение Вайкери, как его тут же препроводили бы в тюрьму Вэндсуорт на свидание с палачом. Вайкери боялся утратить возникший между ними контакт. Бекер продолжал курить и съел еще несколько конфет, больше не угощая Вайкери. А тот медленно упаковывал рацию.
— Я видел ее однажды в Берлине, — внезапно сказал Бекер. — Ее сразу же отделили от нас, простых смертных. Я не хочу, чтобы вы ссылались на меня в этом деле, Альфред: я ведь могу передать вам только то, что слышал сам. Слухи, сплетни. Не хочу, чтобы, если я в чем-то ошибусь, сюда пришел Стивенс и начал обтирать мною эти гребаные стены.
Вайкери понимающе кивнул. Речь шла о полковнике Стивенсе, коменданте «Лагеря 020», больше известном под прозвищем Оловянный Глаз. Стивенс, в прошлом офицер индийской армии, носил монокль и всегда ходил в полной форме Пешаварского стрелкового полка. Он был наполовину немцем и совершенно свободно владел немецким языком. Кроме того, он производил впечатление если не полностью сумасшедшего, то по меньшей мере заметно тронутого умом человека. Его в равной степени ненавидели как заключенные, так и сотрудники МИ-5. Однажды он устроил Вайкери продолжительный и очень грубый публичный разнос за то, что тот на пять минут опоздал на допрос. Даже высшие начальники, такие, как Бутби, не были застрахованы от его оскорбительных тирад и проявлений мерзкого характера.
— Даю вам слово, Карл, — ответил Вайкери, снова усаживаясь за стол.
— Я слышал разговоры, что ее зовут Анна Штайнер. Что ее отец был вроде бы из аристократов. Из тех богатых прусских поганцев, со шрамами на щеках после дуэлей. От нечего делать баловался дипломатией. Вам ведь знаком этот тип людей, не так ли? — Дожидаться ответа Бекер не стал. — Господи, она была красавицей. Разве что слишком длинная, если на мой вкус. Говорит на идеальном британском английском языке без всякого иностранного акцента. Опять же по слухам, ее мать была англичанкой. Говорили, что летом тридцать шестого года она жила в Испании, трахалась с каким-то тамошним фашистским ублюдком по имени Ромеро. А потом оказалось, что сеньор Ромеро был агентом и вербовщиком абвера. Он связался с Берлином, получил свой гонорар и передал ее абверу. А там уж за нее взялись как следует. Прекрасной Анне сказали, что родина нуждается в ее помощи и что если она не станет добровольно и с готовностью сотрудничать, ее папа фон Штайнер отправится в концентрационный лагерь.
— Кто из центрального аппарата ею занимался?
— Я не знаю его имени. Такой ублюдок с кислой рожей, будто у него все время болят зубы. Умный, вроде вас, но безжалостный.
— Его звали не Фогель?
— Я не знаю. Может быть.
— Вы никогда больше не видели ее?
— Нет, только тогда.
— Но что же все-таки случилось с нею?
Бекер затрясся в следующем приступе кашля. Он поспешно закурил очередную сигарету, и ему вроде бы полегчало.
— Я же сказал вам, что пересказываю то, что слышал, а не то, что знаю. Вы понимаете разницу?
— Вполне понимаю.
— Ходили слухи, что где-то в горах к югу от Мюнхена был еще один лагерь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172