— Привет, Альфред, как дела? — спросил Черчилль после того, как морской пехотинец плотно прикрыл за Вайкери дверь.
— Прекрасно. Впрочем, это я должен первым спросить, как вы себя чувствуете. Ведь это вам приходится постоянно проходить через жернова.
— Никогда не чувствовал себя лучше, — отрезал Черчилль. — Введите меня в курс дела.
— Мы перехватили две радиограммы, направленные из Гамбурга немецким агентам, работающим в Великобритании. — Вайкери вручил Черчиллю два листочка. — Как вы знаете, мы исходили из того условия, что смогли арестовать, повесить или перевербовать всех немецких агентов, засланных в Великобританию. И теперь мы оказываемся перед лицом смертельной опасности. Если агенты передадут какие-либо сведения, которые будут противоречить донесениям, полученным от нас через «двойной крест», они поставят под сомнение всю направленную нами информацию. Мы также полагаем, что они намереваются заслать в страну нового агента.
— Что вы делаете, чтобы остановить их?
Вайкери рассказал Черчиллю о тех шагах, которые они успели предпринять к настоящему времени.
— Но, к сожалению, премьер-министр, шансов захватить агента во время выброски не так уж много. В прошлом — летом 1940 года, например, когда они посылали шпионов для обеспечения вторжения, — у нас были хорошие возможности перехватывать прибывающих агентов, потому что немцы часто точно сообщали тем, кого заслали в Великобританию раньше, когда, куда и каким образом будут доставлены их партнеры.
— А ранее засланные уже работали на вас как двойные агенты.
— Да. Или же сидели в тюрьме. Но в данном случае сообщение было очень неопределенным, всего из одной кодовой фразы: «ВЫПОЛНИТЕ ПРОЦЕДУРУ ПРИЕМА ОДИН». Мы считаем, что этой фразой агенту сказано все, что он должен знать. К сожалению, нам она не говорит ничего. Мы можем только строить предположения по поводу того, как новый шпион намеревается попасть в страну. И, если только нам не очень повезет, шансы на его перехват будут довольно небольшими — это мягко выражаясь.
— Проклятье! — бросил Черчилль, пристукнув кулаком по подлокотнику кресла. Потом он поднялся и налил бренди себе и гостю, но застыл на месте, уставившись в стакан и беззвучно шевеля губами, как будто забыл о присутствии Вайкери.
— Вы помните день в 1940-м, когда я попросил вас пойти работать в МИ-5?
— Конечно, премьер-министр.
— Я был прав, не так ли?
— Что вы имеете в виду?
— Эти годы стали вершиной вашей жизни, ведь правда? Достаточно лишь взглянуть на вас, Альфред. Вы совершенно не тот человек, с каким я тогда разговаривал. Благие небеса, как бы мне хотелось выглядеть хоть вполовину так же хорошо, как вы.
— Благодарю вас, премьер-министр.
— Вы проделали великолепную работу. Но вся она не будет стоить и фартинга, если немецкие шпионы найдут то, что ищут. Вы меня понимаете?
Вайкери тяжело вздохнул:
— Да, премьер-министр, я понимаю, насколько высоки ставки.
— Я хочу остановить их, Альфред. Я хочу их уничтожить.
Вайкери с растерянным видом заморгал и инстинктивно принялся хлопать себя по нагрудным карманам в поисках очков. Сигара в руке Черчилля погасла; он снова закурил ее и несколько секунд молча попыхивал дымом.
— Как там Бутби? — осведомился он в конце концов.
Вайкери снова вздохнул.
— Как всегда, премьер-министр.
— Оказывает поддержку?
— Он хочет, чтобы я держал его в курсе каждого моего мельчайшего шага.
— Полагаю, в письменной форме. Бутби без ума от служебных записок, донесений и рапортов. Он, вместе со своим секретариатом, изводит больше бумаги, чем, пожалуй, вся редакция «Таймс».
Вайкери разрешил себе усмехнуться с понимающим видом.
— Я никогда не говорил вам об этом, Альфред, но у меня имелись сомнения насчет того, что вы справитесь с этим делом. Что вы на самом деле обладаете теми качествами, которые необходимы для успешного существования в мире военной разведки. О, я никогда не сомневался в вашем блестящем уме и глубоких знаниях. Но я не был уверен, что вы наделены той низменной хитростью, без которой стать хорошим офицером разведки просто невозможно. И еще я сомневался в том, что вы сможете быть достаточно безжалостным.
Слова Черчилля ошеломили Вайкери.
— Ну, и почему вы на меня смотрите с таким удивлением? Вы один из самых достойных людей среди тех, с кем мне доводилось встречаться. Обычно в такой работе, как ваша, преуспевают люди, подобные Бутби. Он арестовал бы свою собственную мать, если бы решил, что это может поспособствовать его карьере или повредить врагу.
— Но я изменился за эти годы, премьер-министр. Я делал такие вещи, на какие не был ни в коей мере способен в прошлом. Я делал такие вещи, которых, если признаться откровенно, не перестаю стыдиться.
Теперь уже Черчилль выглядел озадаченным.
— Стыдиться?
— Глупо надеяться не замарать рук, если уж нанялся в трубочисты, — отозвался Вайкери. — Сэр Джеймс Харрис написал эти слова, когда служил министром в Гааге в 1785 году. Ему ужасно не нравилось то, что, наряду с прочими обязанностями, ему поручили передавать взятки шпионам и информаторам. Порой я очень жалею, что мы не можем обходиться такими же простыми мерами.
Вайкери в подробностях запомнил одну ночь в сентябре 1940 года. На скалистом обрыве, откуда открывался вид на каменистую полоску корнуэльского пляжа, он со своей командой прятался в вереске, прикрываясь от холодного дождя черным прорезиненным плащом. Вайкери точно знал, что немец прибудет этой ночью: абвер приказал Карлу Бекеру обеспечить его приземление. Немец оказался совсем молоденьким — чуть ли не мальчиком, вспомнил Вайкери, и чуть не умер от холода, пока добирался до берега на надувной лодке. Сразу же попав в руки парней из Специальной службы, он почти восторженно лепетал что-то по-немецки, больше всего радуясь тому, что остался жив. Его документы никуда не годились. Денег у него было всего двести фунтов, которые — это, наверно, можно было бы разглядеть и в темноте, — были фальшивыми. Его знание английского языка ограничивалось несколькими заученными наизусть шутками, так что Вайкери пришлось проводить допрос по-немецки. Шпион получил задание собрать информацию о состоянии береговой обороны, а с началом вторжения проводить диверсии. Вайкери решил, что он совершенно бесполезен. Тогда же он всерьез задумался, много ли еще у Канариса таких же плохо обученных, плохо снаряженных, безденежных мальчишек, не имеющих практически никаких шансов на успех. Для успеха сложной операции по дезинформации противника, которую вела МИ-5, требовалось время от времени казнить шпионов, и поэтому Вайкери рекомендовал повесить этого агента. Он присутствовал при казни в Уэндсвордской тюрьме и на всю жизнь запомнил выражение ужаса, застывшее в глазах шпиона перед тем, как палач надел ему на голову капюшон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172