– Она должна мне верить.
– Может, если бы вы нашли время и поговорили с ней, она перестала бы переживать. Но вы избегаете ее, и она переживает. – Клариса опять повысила голос, не в силах справиться с эмоциями. – Где вы научились этой омерзительной манере так себя вести?
Он поморщился, как будто она задела его за живое. Клариса была рада, заметив, что причинила ему боль, и попыталась сделать еще больнее:
– После смерти отца она одна заботится о вашем поместье и доме. И наверняка растила Пруденс. Не так ли?
– Да.
– Да, – передразнила его Клариса. – И вы ни разу не сказали ей доброго слова, не поблагодарили.
– Нет, не благодарил.
– Леди Миллисент – очаровательная и привлекательная женщина, которая похоронила себя здесь, в глубокой провинции. Она исполняет свой долг без единой жалобы, и ни кто этого не замечает, будто ее и вовсе нет. Даже брат, которого она обожает.
Он совсем не выглядел виноватым.
Конечно, нет. Если он не чувствовал вины, шантажируя принцессу, то разве он почувствует себя виноватым оттого, что недостаточно куртуазно обращается со старшей сестрой?
– Вы сказали ей, что хотите устроить бал, и она немедленно принялась за работу. Вы не дали ей времени на то, чтобы все спокойно продумать и спланировать, позволили своим родственницам приехать чуть ли не за неделю, обрушив на сестру вдвое больше работы, чем было бы у нее без них.
Он удивленно вскинул бровь:
– Я полагал, что они ей помогут.
– Если сидеть на подбитых ватой задницах и критиковать ее означает помогать, то да! Они прекрасно работают. Эту ораву надо как-то направлять, они постоянно требуют развлечений, и кое-кому постоянно нужно плечо, на котором можно выплакаться. С тех пор как они приехали, у Миллисент плечо не просыхает.
– Пусть не принимает все так близко к сердцу, они перестанут к ней приходить и плакаться. Если бы она…
– Отказала им в участии? Как ваш отец отказывал ей? Нет, вы не правы, милорд. Миллисент хорошо понимает, как больно, когда тебе отказывают в сочувствии. – Неужели ей удалось до него достучаться? – Она должна бы танцевать у вас на балу, а не трудиться не покладая рук.
– Она не любит танцевать.
Иного ответа от этого бесчувственного чурбана Клариса и не ожидала.
– Хотите сказать, что никто ее не приглашает танцевать. Вы знаете, почему ее не приглашают?
– Надеюсь узнать это от вас.
– Кто-то должен вам это сказать! – Клариса перевела дух и попыталась взять себя в руки. Но она так редко теряла самообладание, что сейчас не знала, как его вернуть. – Ее не приглашают, потому что она считает себя непривлекательной, и она сумела убедить в этом и всех остальных. – Клариса ткнула себя пальцем в грудь: – Но я могу все исправить. Могу уложить ей волосы, подобрать для нее наряд, могу улучшить цвет ее лица, и, что самое главное, могу научить ее ходить, говорить и улыбаться. Но она не позволяет мне сделать это для нее. И знаете почему?
– Надеюсь, вы мне и это скажете.
– Миллисент могла бы осчастливить любого, самого лучшего из мужчин, став ему женой и подругой, не у каждой женщины столько достоинств, сколько у нее, но Миллисент считает, что недостойна быть ничьей женой. И кто в этом виноват? Кто, я вас спрашиваю?
Он смотрел на Кларису со все большим интересом, словно ее негодующее сочувствие было чем-то настолько чудовищно странным, что он с трудом понимал, о чем она говорит.
– Уверен, вы сейчас скажете, что виноват в этом я.
– Возможно, – язвительно заметила Клариса, – вам стоит представить, что она вам друг, а не сестра, и тогда вы попытаетесь ей помочь.
Хепберн слушал ее уже без всякого интереса. Этот ублюдок смотрел куда-то поверх холма, словно увидел там нечто, что его насторожило.
Затем и Клариса услышала крики и стук копыт. Потом оружейный залп. Резкий, смертоносный.
– Макги! – Хепберн развернул Гелиоса и помчался вверх по крутому склону.
Клариса последовала за ним, и когда они достигли вершины, ей открылась сцена, которая виделась ей в кошмарах, связанных с войной и революцией, бушевавшей в ее стране. И вот прямо у нее перед глазами происходило то, что в родной стране виделось ей лишь во сне. И где! На мирных просторах Шотландии!
Там, внизу, по обе стороны пастушьей избушки росли две яблони. На южном склоне был разбит огород, и на ярко-зеленой траве копошились цыплята.
Дверь хижины была распахнута и качалась на петлях. Посреди огорода в луже крови лежало распростертое тело женщины. Запряженные кони стояли привязанные к дереву. Один из владельцев этих лошадей нещадно бил мужчину в килте, тогда как другой разбойник удерживал его в вертикальном положении.
– Подонок, – процедил Хепберн, и какой-то животный рык вырвался из его груди.
Клариса с трудом оторвала взгляд от жуткой сцены и перевела глаза на Хепберна. Он менялся на глазах. Губы его поднялись, обнажив крепкие зубы, ноздри раздувались, глаза превратились в грозные щелки, нацеленные на двух мародеров.
Несчастный слабо вскрикивал от сыплющихся на него ударов в живот, в лицо, по ногам, и Блейз стал пятиться.
Клариса пыталась справиться с испуганным конем. Она боролась и с собственным желанием бежать куда глаза глядят.
Те двое были безжалостными убийцами. Они смеялись всякий раз, как избиваемый ими человек издавал стон.
Она успокоила Блейза и, сознавая свой долг, сказала:
– Милорд, их двое. Я могу помочь. Скажите, что я должна делать.
Он бросил на нее взгляд, от которого ей захотелось попятиться. Теперь она больше боялась его, чем тех убийц внизу. Издав боевой клич, от которого Клариса вскрикнула, а Блейз поднялся на дыбы, Хепберн вонзил шпоры в бока коня. И боевой конь, а Гелиос был настоящим боевым конем, ринулся в бой, помчался вниз по каменистому склону к хижине так, словно то был не крутой и опасный склон, а ровное поле битвы.
Услышав этот душераздирающий вопль, головорезы вскинули головы, но, увидев, что к ним приближается всего лишь одинокий всадник, расслабились. Им стало даже смешно. Почти небрежно один из них вскинул ружье и прицелился в Хепберна.
От страха и гнева глаза Кларисы застил красный туман.
– Хепберн! – закричала она и пустила Блейза в галоп. Копыта коня били по камню, словно кремень о сухой трут.
Но тут конь Хепберна сгруппировался и совершил ослепительной красоты прыжок прямо на беззубого громилу.
И в тот момент, когда копыта коня ударились о голову разбойника, тот закричал, упал на землю и стал кататься от боли. Раздался выстрел, и когда разбойник с трудом поднялся на ноги, Клариса приготовилась увидеть кровь. На нем. На Хепберне.
Но пуля пролетела мимо. Клариса притормозила коня, гадая, чем может помочь Хепберну. Броситься к хижине и отвлечь внимание на себя? Или просто не мешать?
Взревев от ярости, вор отбросил ставшее бесполезным дымящееся ружье в сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Может, если бы вы нашли время и поговорили с ней, она перестала бы переживать. Но вы избегаете ее, и она переживает. – Клариса опять повысила голос, не в силах справиться с эмоциями. – Где вы научились этой омерзительной манере так себя вести?
Он поморщился, как будто она задела его за живое. Клариса была рада, заметив, что причинила ему боль, и попыталась сделать еще больнее:
– После смерти отца она одна заботится о вашем поместье и доме. И наверняка растила Пруденс. Не так ли?
– Да.
– Да, – передразнила его Клариса. – И вы ни разу не сказали ей доброго слова, не поблагодарили.
– Нет, не благодарил.
– Леди Миллисент – очаровательная и привлекательная женщина, которая похоронила себя здесь, в глубокой провинции. Она исполняет свой долг без единой жалобы, и ни кто этого не замечает, будто ее и вовсе нет. Даже брат, которого она обожает.
Он совсем не выглядел виноватым.
Конечно, нет. Если он не чувствовал вины, шантажируя принцессу, то разве он почувствует себя виноватым оттого, что недостаточно куртуазно обращается со старшей сестрой?
– Вы сказали ей, что хотите устроить бал, и она немедленно принялась за работу. Вы не дали ей времени на то, чтобы все спокойно продумать и спланировать, позволили своим родственницам приехать чуть ли не за неделю, обрушив на сестру вдвое больше работы, чем было бы у нее без них.
Он удивленно вскинул бровь:
– Я полагал, что они ей помогут.
– Если сидеть на подбитых ватой задницах и критиковать ее означает помогать, то да! Они прекрасно работают. Эту ораву надо как-то направлять, они постоянно требуют развлечений, и кое-кому постоянно нужно плечо, на котором можно выплакаться. С тех пор как они приехали, у Миллисент плечо не просыхает.
– Пусть не принимает все так близко к сердцу, они перестанут к ней приходить и плакаться. Если бы она…
– Отказала им в участии? Как ваш отец отказывал ей? Нет, вы не правы, милорд. Миллисент хорошо понимает, как больно, когда тебе отказывают в сочувствии. – Неужели ей удалось до него достучаться? – Она должна бы танцевать у вас на балу, а не трудиться не покладая рук.
– Она не любит танцевать.
Иного ответа от этого бесчувственного чурбана Клариса и не ожидала.
– Хотите сказать, что никто ее не приглашает танцевать. Вы знаете, почему ее не приглашают?
– Надеюсь узнать это от вас.
– Кто-то должен вам это сказать! – Клариса перевела дух и попыталась взять себя в руки. Но она так редко теряла самообладание, что сейчас не знала, как его вернуть. – Ее не приглашают, потому что она считает себя непривлекательной, и она сумела убедить в этом и всех остальных. – Клариса ткнула себя пальцем в грудь: – Но я могу все исправить. Могу уложить ей волосы, подобрать для нее наряд, могу улучшить цвет ее лица, и, что самое главное, могу научить ее ходить, говорить и улыбаться. Но она не позволяет мне сделать это для нее. И знаете почему?
– Надеюсь, вы мне и это скажете.
– Миллисент могла бы осчастливить любого, самого лучшего из мужчин, став ему женой и подругой, не у каждой женщины столько достоинств, сколько у нее, но Миллисент считает, что недостойна быть ничьей женой. И кто в этом виноват? Кто, я вас спрашиваю?
Он смотрел на Кларису со все большим интересом, словно ее негодующее сочувствие было чем-то настолько чудовищно странным, что он с трудом понимал, о чем она говорит.
– Уверен, вы сейчас скажете, что виноват в этом я.
– Возможно, – язвительно заметила Клариса, – вам стоит представить, что она вам друг, а не сестра, и тогда вы попытаетесь ей помочь.
Хепберн слушал ее уже без всякого интереса. Этот ублюдок смотрел куда-то поверх холма, словно увидел там нечто, что его насторожило.
Затем и Клариса услышала крики и стук копыт. Потом оружейный залп. Резкий, смертоносный.
– Макги! – Хепберн развернул Гелиоса и помчался вверх по крутому склону.
Клариса последовала за ним, и когда они достигли вершины, ей открылась сцена, которая виделась ей в кошмарах, связанных с войной и революцией, бушевавшей в ее стране. И вот прямо у нее перед глазами происходило то, что в родной стране виделось ей лишь во сне. И где! На мирных просторах Шотландии!
Там, внизу, по обе стороны пастушьей избушки росли две яблони. На южном склоне был разбит огород, и на ярко-зеленой траве копошились цыплята.
Дверь хижины была распахнута и качалась на петлях. Посреди огорода в луже крови лежало распростертое тело женщины. Запряженные кони стояли привязанные к дереву. Один из владельцев этих лошадей нещадно бил мужчину в килте, тогда как другой разбойник удерживал его в вертикальном положении.
– Подонок, – процедил Хепберн, и какой-то животный рык вырвался из его груди.
Клариса с трудом оторвала взгляд от жуткой сцены и перевела глаза на Хепберна. Он менялся на глазах. Губы его поднялись, обнажив крепкие зубы, ноздри раздувались, глаза превратились в грозные щелки, нацеленные на двух мародеров.
Несчастный слабо вскрикивал от сыплющихся на него ударов в живот, в лицо, по ногам, и Блейз стал пятиться.
Клариса пыталась справиться с испуганным конем. Она боролась и с собственным желанием бежать куда глаза глядят.
Те двое были безжалостными убийцами. Они смеялись всякий раз, как избиваемый ими человек издавал стон.
Она успокоила Блейза и, сознавая свой долг, сказала:
– Милорд, их двое. Я могу помочь. Скажите, что я должна делать.
Он бросил на нее взгляд, от которого ей захотелось попятиться. Теперь она больше боялась его, чем тех убийц внизу. Издав боевой клич, от которого Клариса вскрикнула, а Блейз поднялся на дыбы, Хепберн вонзил шпоры в бока коня. И боевой конь, а Гелиос был настоящим боевым конем, ринулся в бой, помчался вниз по каменистому склону к хижине так, словно то был не крутой и опасный склон, а ровное поле битвы.
Услышав этот душераздирающий вопль, головорезы вскинули головы, но, увидев, что к ним приближается всего лишь одинокий всадник, расслабились. Им стало даже смешно. Почти небрежно один из них вскинул ружье и прицелился в Хепберна.
От страха и гнева глаза Кларисы застил красный туман.
– Хепберн! – закричала она и пустила Блейза в галоп. Копыта коня били по камню, словно кремень о сухой трут.
Но тут конь Хепберна сгруппировался и совершил ослепительной красоты прыжок прямо на беззубого громилу.
И в тот момент, когда копыта коня ударились о голову разбойника, тот закричал, упал на землю и стал кататься от боли. Раздался выстрел, и когда разбойник с трудом поднялся на ноги, Клариса приготовилась увидеть кровь. На нем. На Хепберне.
Но пуля пролетела мимо. Клариса притормозила коня, гадая, чем может помочь Хепберну. Броситься к хижине и отвлечь внимание на себя? Или просто не мешать?
Взревев от ярости, вор отбросил ставшее бесполезным дымящееся ружье в сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79