— Меня занимает только то, что уже продано, я вижу лишь цифры и не могу принимать во внимание, что она надеется или должна получить. Мое дело — суммы банковского счета.
Доминик изобразила обиду, — Я знаю, что папа назначил тебя судьей в этом деле, но ты безусловно мог бы быть откровенным со мною, со своей женой!
— Не могу именно потому, что ты моя жена. — Блэз обернулся и посмотрел на нее. — И ты это прекрасно знаешь.
Доминик справилась со своим гневом и не рванулась с места, как ей хотелось.
— Неудивительно, что папа назначил тебя душеприказчиком… Он всегда говорил, что больше всего ценит в тебе твою честность. — И примирительно добавила:
— Я понимаю, ты сердит на меня, ведь я сказала твоей сестре, что Кейт Деспард наверняка узнала картину.
Блэз отложил газету.
— А сказала ты ей, несомненно, потому, что она обратилась с этим не к тебе — уж ты бы продала эту картину без малейших угрызений.
— Конечно. Ведь я бы не смогла узнать ее!
— Вот ты себя и выдала. Ты места себе не находишь, оттого что ты проморгала огромную коллекцию. А я уже сказал тебе и повторяю еще раз: пока моя бабушка жива, ни один из экспонатов ее коллекции на ранчо не будет продан, как, кстати, и после ее смерти. Дом со всем содержимым станет Чандлеровским музеем американского искусства и будет передан штату Колорадо.
Доминик оцепенела. Сапфировые глаза сделались холодными как лед.
— Ну конечно… это работа малышки Деспард, верно? — Она вскочила. — Зная, что ей не заполучить этих сокровищ, она постаралась, чтобы они не достались и мне!
— Это совсем не так. Но ты не поймешь.
По непонятным причинам постоянное употребление слова «малышка» по отношению к Кейт задевало его. Конечно же, не рост Кейт выводил Доминик из себя. Она повлияла на твою бабушку. Воспользовалась такой возможностью. Тебе эта возможность тоже представлялась. И не однажды.
— Ну хорошо, я совершила ошибку. Но уже не повторю ее.
— У тебя не будет на это шанса. Герцогиня уже занимается созданием фонда, который бы финансировал музей, когда он перейдет государству. Так что тебе не удастся привесить к своему поясу еще и этот скальп.
Доминик хотелось ударить его. Вместо этого она вскочила и бросилась в свою спальню, хорошенько хлопнув дверью.
Блэз тяжело вздохнул. Он был в плохом настроении с тех пор, как забрал картину, а затем встретился с Консуэло.
Они виделись нечасто — для этого не было оснований, но в этот раз ему хотелось вправить ей мозги. Она тоже была в отвратительном настроении, и свидание их кончилось банальной ссорой. Сестра упрекала его в том, что он выносит сор из избы и старается лишить наследства и ее, и их брата.
— Не воображай, что я не знаю, чего ты добиваешься, — кричала Консуэло, — ты хочешь забрать себе все! Ничего не получится! Я затаскаю тебя по судам!
— Попробуй только, — Блэза вдохновила эта мысль, — и я разорву тебя на клочки! Тебе наплевать на бабку, и этому безвольному существу — нашему брату — тоже. Ты появляешься у нее только для того, чтобы получить деньги. А если бы она не была богата, ты бы и не вспоминала о ней.
— Зато ты прекрасно о ней помнишь. Ты присосался к ней и делаешь все, чтобы навредить нам и чтобы деньги достались одному тебе.
— Вы достаточно навредили себе сами. Ты ясно дала понять, что семейство твоего отца тебе больше по душе, Джеральд носится с полученным титулом. А у меня есть только бабка.
— И как только ты к ней попал, ты всегда пытался отпихнуть нас как можно дальше.
— Вы сами оказались так далеко, как только возможно.
Размахнувшись, Консуэло влепила ему пощечину.
— Вот тебе за все мои унижения, подонок! Ты думаешь только о себе! А я из-за тебя потащила картину к этой чертовой Деспард. Если бы я только знала, что ты поволок эту девицу к нашей бабке на ранчо! — Как всегда, поняв, что совершила ошибку, Консуэло стремилась переложить вину на другого. Признать себя виноватой ей не позволяла гордость, а уверенный тон брата, которому она всегда завидовала, окончательно вывел ее из себя.
Блэз молча вышел из комнаты, слыша за спиной ругань, — Конни никогда не умела проигрывать. Блэза она терпеть не могла с самого его рождения. Их мать безумно любила отца Блэза и обожала своего сына, так что Консуэло, которой к моменту рождения Блэза было шесть лет, лишилась внимания матери и сгорала от ревности к маленькому брату. Джеральду, тогда пухлому медлительному мальчику, исполнилось четыре, и, поскольку в будущем он должен был стать виконтом Стэнстед, Консуэло, в которой рано проснулся снобизм, подлизывалась к нему.
После того как отец Блэза был убит, — сам Блэз помнил только, как мать, истерически рыдая, металась по их огромной белой вилле на мысе Феррат, рвала на себе одежду, пыталась броситься с балюстрады вниз, на скалы, — Энн Чандлер возненавидела сына. Сначала Блэз не мог понять, почему. Уже потом он, кажется, разобрался в причине: он был очень похож на отца. Няня Блэза объяснила ему, что так бывает, что нужно время, чтобы горе улеглось. Но постепенно Блэз стал осознавать, что дело в чем-то другом. Во взгляде матери он читал гнев, неодобрение, недовольство. Он не знал, а няня не могла ему объяснить, боясь только ухудшить ситуацию, что напоминал матери не своего отца, а своего прадеда, он был копией деда матери, меднолицего Черного Джека Чандлера, и поэтому выдавал ее неблагородное, как ей казалось, происхождение. Энн Чандлер уже давно оборвала все связи с родными, изменила цвет своих роскошных черных волос и непреклонно скрывала, что ее бабка была чистокровной индианкой из племени шошонов. А теперь ее сын и сын человека, который был ей дороже всех в жизни, оказывается похожим не на собственных родителей, а на полуиндейца, женившегося на какой-то скво.
Для Блэза настали тяжелые времена. Консуэло, быстро уловив, что ветер переменился и что она может без помех превратить жизнь Блэза в ад, с удовольствием занялась этим. Защищала мальчика только няня, пока Консуэло не обвинила ее в краже. Няню уволили, а на ее место взяли другую — построже. По условиям развода с отцом Консуэло Энн Чандлер могла держать у себя дочь шесть месяцев в году, и эти полгода, с апреля по сентябрь, вселяли в Блэза ужас. Джеральд тоже всегда приезжал на лето к мамочке в сопровождении собственной няньки, которая всегда была готова посплетничать со своей товаркой и посочувствовать, что той приходится присматривать за мальчишкой, что ни говори, все-таки не белой расы. Вот тогда-то Консуэло брала свое, а жизнь Блэза превращалась в ежедневную муку. Ей нравилось причинять боль. Джеральд, незлобный, медлительный, но вполне способный оценить, кто взял верх, поддерживал сестру. Когда они что-то разбивали, они сваливали вину на него. Они напускали ему в постель муравьев и ящериц, сыпали в еду соль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153