– Вот и умница. – Я с трудом подавила желание потрепать его по холке.
– Хороший мальчик, – добавила Муза и развязно хихикнула:
– Ты представляешь, Ева, эта идиотка Ирэн обвинила меня в том, что я украла какую-то ее кассету, все настроение испортила, дура!
– Тебя? – Я похолодела.
– Не только. Она ко всем с этим дерьмом пристает, кассету, видите ли, у нее стибрили. Да кому он нужен, Вуди Аллен, если у нас есть Анджей Братны. Она и тебя донимать будет, готовься. Ну все, голубки, я побежала…
– Ты бы хоть раз обнял меня для приличия, – сказала я Митяю, провожая глазами упорхнувшую Музу. – Хотя бы в целях конспирации нужно изредка приближаться к моим губам. В противном случае ты выглядишь банальным телохранителем, а все знают, что на телохранителей у меня денег нет. И на альфонсиков тоже. Это подозрительно. Разве тебе не давали инструкций на этот счет?
– Нет.
– А жаль. Нужно же просчитывать варианты. Всюду таскаться за женщиной и даже не делать вид, что влюблен, – это извращение.
– Извращение – целоваться с тобой, – с наслаждением сказал Митяй, наконец-то он позволил своей ненависти ко мне прорваться, наконец-то он объявил мне войну. Ну что ж, до этого момента я соблюдала вооруженный нейтралитет, он напал на меня первым, теперь можно с легким сердцем начинать боевые действия.
– Не стоит так безапелляционно судить о том, чего не знаешь.
– Да пошла ты к черту!
– Очень хорошо. Уже иду.
Я резво затрусила по коридору, прибавляя шаг, и несчастный Митяй, несмотря на всю свою неприязнь ко мне, был вынужден сделать то же самое.
…Подходя к гримерке, я молила Бога только об одном: чтобы никого там не оказалось. Гримерка всегда была открыта – Ирэн славилась тем, что постоянно теряла ключи от нее. Впрочем, “теряла” было не совсем точным словом: ключи просто исчезали – из закрытых сумок Ирэн, из открытых пакетов, из знаменитого баула с гримом, из целехоньких, без намека на дырку, карманов. Ирэн считала это происками полтергейста, а студийным плотникам в конце концов надоело вскрывать двери и врезать новые замки. Гримерку просто перестали закрывать, и замком можно было воспользоваться только изнутри.
Перед самой дверью у меня упало сердце – я воочию увидела то, что произошло здесь несколько дней назад. Но ты должна войти. Ты должна.
…Включив свет, я осмотрелась: никакого намека на преступление, запущенная идиллия, Кравчук сделал даже больше, чем я предполагала: он оставил все как было. За исключением трупа актрисы. Теперь кресло было пустым.
На столике возле зеркала по-прежнему стояли стаканы, те же, что и в ночь убийства, я хорошо их запомнила: два граненых и один тонкого стекла, унесенный кем-то из студийного буфета. На одном из стаканов – так же, как и тогда, – были явственно видны следы помады, за это время никому и в голову не пришло убраться. Тара, из которой в ночь убийства Братны и Кравчук лакали шампанское, была предусмотрительно убрана, а пустая бутылка из-под дорогого коллекционного шампанского все еще стояла под столом.
Ничто не напоминало о трагедии, которая произошла здесь Сумочка Александровой исчезла вместе с телом. Больше здесь делать нечего. Я направилась было к двери, чтобы выключить свет и навсегда закрыть за собой дверь гримерки (почему-то я была уверена, что больше никогда не появлюсь здесь), но что-то остановило меня.
Что-то в гримерке было не так. Не так, как в ночь убийства.
Что-то прибавилось или что-то убавилось, это было похоже на последнюю страницу иллюстрированного журнала с невинной рубрикой “Ваш досуг” и двумя почти одинаковыми картинками “Найди десять различий”.
Вернувшись к столику с зеркалами, я нашла первое различие – прикрытая грязными салфетками со следами использованного грима, на столе лежала видеокассета Ирэн.
"Пурпурная роза Каира”.
Она лежала здесь с ночи убийства, пыталась уговорить я себя, мы просто не заметили ее под салфетками… Возьми себя в руки.
Но, взяв себя в руки, я сразу же нашла и отличие номер два, Вуди Аллен, вырезанный из “Советского экрана”, красавчик сердцеед Жан Маре, интеллектуальная стерва Бэтт Дэвис, заткнутые за край зеркальной створки. Теперь к этой компании фотографических изображений прибавилось еще одно, его не было той ночью. Неужели у Ирэн появился новый кумир? Подумав, я сняла фотографию, чтобы лучше ее рассмотреть.
Это была не фотография даже, обыкновенная открытка с потрескавшимися краями и облупившимся глянцем, открытка очень старая. Только девушка, изображенная на ней, была вызывающе молодой: тщательно подбритые – по моде начала пятидесятых – полоски бровей, взметнувшиеся над круглыми, восхитительно наивными глазами, которые пережили страшную войну; рот сердечком; беспорядочные кудряшки, выбивающиеся из-под мужской шляпы с мягкими полями, и – ретушь, ретушь, ретушь… Подретушированная красотка, мечта коротко стриженных курсантов политических училищ и спортсменов в сатиновых трусах; подретушированная красотка, лишний повод для отчаянной мастурбации и нежных поллюций; подретушированная красотка – Троянский конь масскульта, внедренный в непорочно-социалистический лагерь. Подретушированная красотка, но все равно – красотка.
Я перевернула открытку и прочла надпись.
Буквы поплыли передо мной, но я заставила их сложиться в слова и произнесла их вслух:
– “КЛЮЧИ ОТ КЕНИГСБЕРГА”, в роли Шурочки – Т. Александрова”.
Т. Александрова. Вот и надгробный камень, вот и эпитафия.
Я точно помнила, что этой фотографии не было здесь в ночь убийства. Не было никаких фотографий и в сумочке Александровой. Кто оставил ее здесь и почему?
Кто и почему? Или это циничная шутка Андрея Юрьевича, который хотя бы таким образом решил застолбить место убийства? Ни о ком другом я думать не хотела. Ни о ком другом, у кого могла сохраниться эта фотография – слишком редкая, слишком забытая, слишком не нужная никому теперь.
– Долго еще будем здесь торчать? – Голос Митяя вернул меня к действительности.
– Уже уходим, – срывающимся шепотом сказала я. Фотография жгла мне руки, я по-настоящему испугалась ее, испугалась настолько, что не решилась взять ее с собой. Водрузив ее на место, я почти бежала из гримерки. Сердце мое колотилось, оно выбивало ритм, понятный только мне: все не закончится так просто, все не закончится так просто, все не закончится так просто…
* * *
…Фаина Францевна Бергман оказалась настоящей дьяволицей – за смену она успела измотать группу, навязать ей свою собственную тактику. В словах Анджея оказалось даже больше правды, чем я думала, – концепция фильма стремительно менялась. Старуха с упоением играла вероломство и тонкий расчет; в ее кажущейся слабости было столько силы и коварства, что героя Володи Чернышева оставалось только прижать к груди и пожалеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116